Я творю мир. Круг II. Часть 8. Шаг в Зазеркалье

2016-02-10 Валерий Суханов

Часть 1.

Наверно, с этого нужно было начинать. Другой Бог наверняка так бы и поступил. Но что поделаешь, я - Бог такой, как есть. И потом это чувство проснулось во мне только сейчас. Глубокое, теплое чувство к моей Женщине. Я вдруг увидел ее всю целиком, во всем временном развороте ее деятельности. Да, она такая, как есть, но ведь и время (а я о нем даже не подумал!) тоже ее рук дело.

Я назвал это чувство любовь. Почему я не создал его раньше? Но кого бы я любил? Свою творческую способность? Она в этом не нуждалась и так рвалась наружу – творить нечто.

Теперь пришла пора осмысления. Именно благодаря своему отношению к Женщине, развившемуся в любовь, я впервые увидел созданное собой. Причем увидел сразу, в едином образе. И, надо сказать, чувство любви и видение единого, сотворенного мной, пришли одновременно. Я словно бы отразился в зеркале – полностью, весь. И мне захотелось сделать шаг туда, за зеркало.

И я его сделал. И сразу очутился в мире, где все наоборот. В первую очередь, поражала сама деятельность Зазеркального мира. Если в первом круге своего творчества у меня выстраивалась определенная последовательность – сначала Женщина, потом чай, потом Платон, потом противоречие, потом Аристотель, то здесь наблюдалась совсем другая картина. Не было никакого потом. Время словно бы остановилось, но, в то же время, оно было – просто текло не туда. Время здесь было в чистом виде и как чистая длительность объединяло всех героев, созданных мной. Причем объединяло в каком-то медленном движении по кругу вглубь. «Куда же я со всеми своими «Я» стремлюсь?», – лишь успел подумать и оказался на поляне. В центре был огромный дуб и на нем табличка: «Дуб-противоречие».

Все друзья, которых я сотворил, были здесь. Присмотревшись, увидел, что ребята вроде те же самые, но какие-то другие. В них не было главного – они не смотрели в глаза! И обращаться ко мне стали на Вы. И держаться с подобострастием. Во мне потихоньку закипала злость, – вот, оказывается, кого я сотворил – своих слуг! А я то думал! Здесь все собрались – и даже Мила – такая дерзкая там, с той стороны зеркала – смотрит как-то смиренно. Как бы это не повредило будущему ребенку! – забеспокоился я. Но, с другой стороны, – здесь же Зазеркалье, – все наоборот.

Но меня тревожило не только это – явно не хватало кого-то. И я понял кого – того, кто крышует все это безобразие. Вот бы встретиться с ним (или с ними), да и поговорить начистоту. Вдумчиво объяснить, что лично я категорически против чинопочитания.

Не успел так подумать, как с разных сторон на меня двинулись двое мужчин в сутанах. «Ваше сверхсовершенство», «Ваше сверхсвятейшество», – в один голос сказали мужчины. Честно говоря, я уже был готов к чему-то подобному, поэтому среагировал довольно быстро.

– Давайте без этих вот «ваше», наше», – по-простому, как зовут?

– Фома, – сказал тот, что повыше и взглянул неожиданно умным взглядом.

– Валера, – в тон ему ответил я.

– Ансельм, – ответил второй.

«Сеня по-нашему», – подумал я, но вслух свою мысль не озвучил, все-таки чужой монастырь. Хотя… Собственно говоря, почему чужой? Ведь это же то, что творится за зеркалом моего отражения. Вот, например, Дуб-противоречие. Почему он Дуб, а там наверху (хотя это понятие довольно относительное) противоречие – это всегда диспут, это всегда высказывание альтернативных мнений, речь против речи, так сказать. А здесь Дуб, который начал слегка подрагивать во время моего знакомства с Ансельмом и Фомой.

Здесь Дуб, а там речь против речи, – где же истина? И чем глубже я начинал размышлять, тем Дуб сильнее дрожал. «Э-э-э, – да ты непростой Дубок, – подумал я, тоже мои мысли читаешь».

Дрожь Дуба натолкнула меня на мысль, что противоречие живет вовсе не в слове, изначально совсем в другом месте, но где же, где? Дуб задрожал еще сильнее, и вдруг что-то ударило меня по голове и отскочило в траву. Я нагнулся и поднял небольшой овальный предмет. Повернувшись к Аристотелю, спросил: «Что это?». «Валера, ты же Бог, а не знаешь такой простой вещи, это желудь», – ответил будущий учитель моей дочери, по-прежнему не глядя мне в глаза. «Стагирит, а ну-ка посмотри на меня!», – сказал я, впервые повысив голос за время нашего знакомства. Аристотель с трудом поднял глаза. «Почему, объясни мне, достойный друг, ты со мной говоришь здесь с таким подобострастием?» «Потому что ты - начало всякого движения в мире». «Ну и что с того?» «Здесь, в Зазеркалье, это зафиксировано в абсолютно неизменном виде». «Но почему с той стороны зеркала любой из вас мог творить свободно, не оглядываясь на меня как на первую причину, вон, Мила, столько всего наколбасила?» «Потому что есть Зазеркалье, страховка, так сказать».

Тут, наконец, я понял, кто здесь «крыша». «Стагирит, ты, что ль, смотрящий по Зазеркалью?», – спросил я уже более миролюбиво. «Ну я», – ответил учитель, по-старому спокойно взглянув мне в глаза. «Ну садись, брат, рассказывай, как мы дошли до жизни такой?»

– Ну что тут рассказывать, ты уже сам понимаешь, только потому творчество наверху такое легкое и активное, что есть Зазеркалье, твоя сущность, так сказать. Я бы его даже назвал заземление, если б не оно, твоя благоверная разворотила бы мир в шесть секунд. А отцы – они порядок держат, который, кстати, и тебе передается, так что ты им должен быть благодарен, – они неглупые ребята.

– Я это уже понял.

– По сути, они тебя увидели сегодня впервые, но четко знали (не только верили!), что ты есть. Ансельм аж онтологическое доказательство твоего бытия придумал.

– Это как?

– Из того, что есть идея Бога, выводится его бытие.

– Интересно! И как же идет цепочка доказательства?

– Да там просто все. Сначала промысливается существо, называемое Богом, больше которого нет ничего. А затем делается вывод, что если бы Бог был только в интеллекте, то значит есть существо больше Бога, что противоречит первой посылке.

– Да, лихо закрутил.

– С Ансельмом тут один алчный монах Гаунилон поспорил, что, дескать, если я промыслю остров с сокровищами, то это вовсе не означает, что этот остров у меня есть.

– Ну и что, Ансельм опроверг его мнение?

– Да, сказал, что подарит ему этот остров, при одном условии, если он будет больше всего на свете.

– Остров, к тому же, творить не умеет. Ну, хорошо. А что Фома?

– А он, как ни странно, сторону Гаунилона принял, но при этом аж пять доказательств бытия Бога придумал. Правда он все больше на меня ссылается. Старший здесь я, это ты правильно понял. Где-где, а здесь, в твоей сущности, демократии быть не должно. Так что парни живут дружно, вон даже Дуб для примирения посадили. Как только заспорят, чье доказательство круче, так Дуб начинает дрожать и желудями по головам сыпать… для ума.

– Это всё хорошо, но надеюсь, ты не забыл, что и ты, и Ансельм, и Фома, и вообще всё созданное мной – я сам?

– Это я помню.

– Но вот чинопочитания не нужно. Как бы хорошо механизм у нас тут не был налажен, но его придется усовершенствовать. И ты мне в этом поможешь. Для начала, раз уж здесь абсолютный порядок, давай чётко и ясно определимся с целью моего визита в Зазеркалье.

– Согласен с тобой, Валера. Ты господь Бог и ничего не делаешь просто так. Скорее всего, ты сделал шаг за зеркало лишь с одной целью – понять своё творчество.

– Ты правильно определил цель. Но с чего же начнем?

– А ты уже начал – потому и Фома с Ансельмом появились.

– Ну что же, давай, зови их на помощь, раз уж у нас тут такая иерархия.