Чтобы свои не стреляли в своих (ответ рецензентам). Часть II
2015-02-23 Włodzimierz Podlipski
Западное мнение о восточных делах
Целостность российского политического коммунизма
Перейдём к польскому представлению о российском коммунизме. Не только «эффектом стороннего наблюдателя» было вызвано наше рассмотрение российского коммунизма как относительно монолитного движения. Для пояснений я не могу апеллировать к польскому мнению и настроению. Остаётся прикрыться недавно переведённой в Варшаве достаточно старой статьёй российского автора Алексея Проскурина. Перевод представляет собой часть осенней (2014 года) статьи под названием «Военно-стратегические размышления». Эта статья по сути спасает перед лицом теоретического мышления в соседних странах честь нации Чернышевского и Ленина.
«В России не нашлось ни одной крупной левой партии, которая бы заняла отчетливо выраженную антиимпериалистическую, а сейчас, в связи с изменением ситуации на полях сражений, которое имело место с двадцатых чисел августа уже, видимо можно говорить - антивоенную позицию.
<...>
С моей точки зрения, это повод задуматься не только об аутентичности нашего левого и коммунистического движения сегодня, которое, как показали украинские события, не в состоянии отделить себя от государственных интересов России (причем интересов, понимаемых сугубо империалистически), но и обо всей предыдущей истории социализма и марксизма в России».[1]
Смелая заявка? Конечно. Но вряд ли в России быстро смогут понять, что главное противоядие против позитивизма, ведущего к классовому предательству, было выработано именно на российской почве и именно великороссами по культуре Лениным и Ильенковым. Судя по всему, нужно быть для России иностранцем, чтобы понять, что логически точная картина почти полного краха российского политического коммунизма была нарисована не меньше 40 лет назад Иленковым и означает крах противников его линии. Потому что в самой России против этого понимания работают мощнейшие факторы психологической защиты ложного сознания, для разрушения которых нужно иметь необычно сильную привязанность к выявлению истины, которая была свойственна Сократу и Марксу, Белинскому и Чернышевскому, Ленину и Ильенкову. Другого пути к адекватности, кроме опустошения своих самых твёрдых и привычных предрассудков, просто нет, если в России есть те, кто не хочет получить получить смертельный удар дубиной по голове за тем углом, за которым, по пословице, подстерегает история. Если в России есть те, кто хочет быть понят за границей, то они должны выбрать именно язык истины, который не требует перевода, а не язык местечковых идеологий, которые одинаково неудачно скроены и одинаково смердят на любой национальной почве. Российским представителям с идеями «русского мира» «накостыляют» везде, где есть для этого силы, а российских представителей с идеями о том, как организационно преодолеть позитивизм, не по-постмодернистки услышат и с благодарностью примут везде, где держится хотя бы тенденция к живой действующей мысли, к практическому материализму.
Именно в результате монолитного предательства российский коммунизм и предстал для нас куда монолитнее, чем он есть на самом деле. Но не верно, что из Польши не видны различия в российском коммунизме. Различия нам видны. Возможно, не все, но все главные. Конечно, из того, что мы рассматриваем эти различия, не следует, что мы их понимаем и даже наоборот, очень многие из них мы не можем правильно представить и оценить хотя бы рассудочно. Но нашего знания различий в российском коммунизме и его организационно-териториальной структуры вполне достаточно, чтобы ответить на достаточно экстравагантный вопрос нашего читателя: «А если скоро и России не будет и появятся много новых национальных государств, то какие перспективы для будущего политического коммунизма на построссийском пространстве?»
Экономически невозможное, как минимум, в пятилетней перспективе раздробление России для её политического коммунизма изменило бы очень мало. Потому что раздробление приведёт к адекватности организационной формы российского политического коммунизма (которая сейчас является общегосударственной) и его организационного содержания, которое ограничено рамками края, понимаемого в российском смысле как обширный исторический регион, соизмеримый с Белоруссией, какими являются, например, Урал, Дальний Восток, Кавказ, Центральное Нечерноземье и т. д.
Напомню из своего «узбекского отступления» в очерке о перспективах Донбасса, что организационного общероссийского единства в российском политическом коммунизме нет. Есть формальное правовое единство в т. н. партиях, но не фактическое. Его нет постольку, поскольку в специфических условиях протяжённых коммуникаций политическое единство может обеспечить только единая теоретическая (гносеологическая) платформа, как это случилось у Людвика Варыньского и у Владимира Ленина позднее. А выработка ясных теоретических платформ в России (как и в Польше) - это такое занятие, которое, мягко скажем, не находит одобрения в кругах политического коммунизма. На изучившего «Науку Логику» там смотрят как на чудака, на прочитавшего после этого ещё и несколько глав «Капитала» - как на прокажённого.
Может ли повредить политический распад российское теоретическое мышление? Вряд ли. То, что не было повреждено многолетней сусловщиной и продолжающимся открытым господством самого низкопробного позитивизма, вряд ли можно повредить даже прямым попаданием атомной бомбы. Но повредить российское теоретическое мышление нельзя только в том случае, если оно есть. А об этом уже мне сложно судить, поскольку действующее теоретическое мышление - это (как показал опыт Варыньского) пускай не всегда большая, но активная организация, руководствующаяся этим мышлением. А это значит - готовая куда угодно повернуть за неожиданной истиной, чтобы не быть подбитой историей за первым же её острым углом. Как видится, в России сейчас нет не только экономических, но даже субъективно-теоретических условий для формирования партии нового типа, продолжающей линию ленинской работы «Что делать?». Но для работы организации, консервирующей теоретическое мышление, условия есть всегда. Стране размером с Польшу для названных целей вполне достаточно субъективной теоретической добросовестности нескольких десятков человек по всей стране. При изменении условий на более благоприятные этого достаточно чтобы сохранить и передать имеющийся теоретический и практический опыт, пусть и немного поржавевший от отсутствия адекватной широкой практики. Никаких целей сверх консервации теоретического мышления не ставят и те самые немецкие коммунисты, которых некоторые так любят ставить за пример. Как грубовато сказал один немец, - наша задача несколько десятилетий проплавать лотосом в жиже экскрементов, пока на поверхности не начнёт появляться хотя бы тоненький слой чистой воды, в котором можно расширить свою практику.
Политический коммунизм на территории СССР после его разрушения.
Теперь стоит рассмотреть то, что один рецензент назвал «постсоветский политический коммунизм». И действительно, по моему мнению, такого явления нет. Нет как выраженной целостности. За последнее десятилетие мы пережили такие события, как организационное и даже идеологическое банкротство так называемых коммунистических партий в России и Молдавии, а также на Украине и Белоруссии. Отказ от науки в пользу идеологии продолжил в таких организациях тенденцию ещё сусловских времён. Где-то он был немного ускорен (Белоруссия), где то замедлен до предела (Латвия и Литва), но нигде не был обращён вспять, даже в Молдавии, где местные теоретики пытались разобраться в наследии Маркузе.
Какая картина видится из Польши? Полагаю, восточный читатель сможет разобраться в том, нет ли в нашем представлении преувеличений. Видится, что КПУ сейчас фактически дезорганизована до уровня десятка областных организаций. Видится, что в КПРФ одной из самых мощных фракций является профашистская, а противостоят ей откровенные фашисты. Видится, что КПБ продалась белорусской буржуазии, а БКП переименовавшись в «Справедливый мир», перешла на содержание американских империалистов. Видится, что ПКРМ фактически развалилась по итогам проводимой ей политики «евроинтеграции». Видится, что в Казахстане КПК усиленно облизывает стопы казахстанского Пилсудского - Назарбаева. В Туркменистане политического коммунизма вообще нет, а подпольные структуры политической ориентации терпят крах именно потому, что действовавший в сходных условиях «Пролетариат» Людвика Варыньского был политически ориентирован совсем в другом смысле, - он был ориентирован на выработку научной организационной и программной платформы. Об узбекских коммунистах я уже писал, а киргизские и таджикские коммунисты - это всего лишь два политических клуба (а не партии) в несколько сотен человек, имеющих самое превратное представление о том, что такое человек, зачем нужен ум, что такое революция и как разворачивает себя диктатура пролетариата. За рамками этой картины быстро совершившегося политического краха и почти завершённого медленного организационного разложения осталась только Прибалтика. И хотя политическая ситуация в этих трёх странах похожа на немецкую, польскую или словацкую, именно в них по-прежнему функционирует «постсоветский политический коммунизм», пока что не претерпевший там ни политчиески-организационого (как КПУ и ПКРМ), ни теоретического (как КПРФ и БКП) краха.
Вывод следующий: подлинный масштаб «постсоветского политического коммунизма», за исключением Прибалтики, не меньше чем на два порядка меньше того, который кажется может представляться при первом знакомстве с вопросом.
Я не называю действующие организации «постсоветского политического коммунизма» ещё и потому, что разрешения нашего «польского телескопа» не хватает для того, чтобы видеть нечто большее, чем бесформенные пятна. А уж смысл таких неразличимых из-за Буга и Сана мелкомасштабных процессов, которые совершаются в «постсоветском политическом коммунизме», я и подавно поручаю находить моим местным коллегам.
Что касается деления по границам государств, то именно для политического коммунизма я не вижу другого способа теоретического расчленения проблемы. «Целостность» «постсоветского политического коммунизма» я могу увидеть только в отсутствии всякой целостности. Именно в этой черте кроется общая причина всех разнообразных по форме и времени политических крахов. А эта общая черта связана с настолько же общим господством позитивизма в организациях, заявивших о своём коммунистическом характере. Следовательно, в этом случае мнимая «целостность» состоит в отсутствии всякой целостности, которое утвердил позитивизм в гносеологии, а затем и в политике поддавшихся ему организаций.
Другое дело, что, как бы сказал мой рецензент, «постсоветский теоретический коммунизм» тоже не существует. Какая то возможность взаимопонимания между товарищами с востока и поляками или немцами сохраняется лишь постольку, поскольку ещё существует советский теоретический коммунизм. Именно поэтому я проигнорировал при анализе политического коммунизма просьбу моего рецензента соизмерить Чувашию и Таджикистан или Чечню и Молдавию. У меня не было иного выбора, кроме учёта политического деления, которое фактически не смогли преодолеть политические коммунисты (потому что оно преодолевается не политически). Для политического деления Марий-эл и Таджикистан - это трудно соизмеримые сущности, а для юридической иллюзии - и вовсе несоизмеримые. Но ничто не мешает соизмерять дела теоретических сообществ Чечни и Молдавии. Поэтому подлинно открытым пространством, пространством свободы является пространство советского теоретического коммунизма, который не отделён от Польши и даже от Германии такой яркой границей, какой является политическая и таможенная граница.
Советский теоретический коммунизм
(польский взгляд на основании существенно неполных данных)
Переходя к описанию представляемой издалёка пространственной конфигурации советского теоретического коммунизма я хотел бы (чтобы не быть обвинённым в европоцентризме) начать со Средней Азии. Там достаточно ярко выражена теоретическая граница Казахстана с Туркменией и Узбекистаном. Воспользовавшись старым названием, я определю туркестанский узел советского теоретического коммунизма. Он стягивает в себя теоретические силы Туркмении (эмиграция), Тажикистана, Узбекистана и Киргизии, которая находится под заметным влиянием казахстанского узла. Рабочим языком туркестанского узла является узбекский, хотя большая часть существующей литературы является русской. Это связано с тем, что узбекский язык относительно понимаем с туркменским, казахским и киргизским как тюркский, а в Таждикистане изучается примерно также как немецкий в Польше. С другой стороны, русские диаспоры Узбекстстана занимают исключительно реакционные и коллаборационистские позиции и потому никакого иного значения кроме связи с научными корнями функционирование русской теоретической литературы не имеет. Центр туркестанского узла скорее всего расположен в Ташкенте или Самарканде. Его теоретической спецификой является активная работа в области научного атеизма, но не против католицизма (как это привычно в Польше), а против суннитского ислама. Суфии и салафитские теоретики, а не открытые позитивисты (как в иных узлах) являются основными соперниками туркестанских коммунистических теоретиков. Задачу политической организации туркестанские коммунисты смогут решить только тогда, когда к «Науке Логике» и «Капиталу» они смогут присоединить материалистическое прочтения работ Фихте и грамотную критику Корана. Это очень непростое требование, но на ином основании конкурировать с салафитами туркестанским коммунистам невозможно. Для успеха они должны приобрети колоссальную теоретическую гибкость немецкой классической философии и виртуозно использовать её на грани исламского варианта богостроительства, но ни в коем случае не опускаясь до такой губительной практики. Очень трудно осознавать, как много польский теоретический коммунизм мог бы помочь своим туркестанским товарищам, но как невозможна эта помощь.
Казахстанский узел советского теоретического коммунизма совпадает по расположению с границами своей страны и имеет свой центр в Алматах[2], откуда некоторое влияние на Киргизию. Этот узел, по всей видимости, никак явно или тайно прямо не связан с успехами местного политического коммунизма в Жанаозене и продолжающимся острым классовым конфликтом. О содержании работы казахстанского узла невозможно сказать что-то определённое потому, что это не дают сделать как небольшое число доступных материалов, так и неумение понимать иносказания и параллели, применяемые в условиях назарбаевского режима.
О закавказском узле советского теоретического коммунизма в Польше известно куда меньше, чем о туркестанском. О политическом коммунизме Грузии и Армении неизвестно вообще ничего. Т. н. азербайджанские политические коммунисты с политической стороны являются, по-польски говоря, пропилсудчиками. О похожей позиции в Турции недавно писал Максим Лебский. Можно ли вообще ещё говорить о предполагаемом закавказском узле теоретического коммунизма - это тоже не вполне ясно. Но судя по собранным от Бреста до Бреста[3] спискам источников, грузинский теоретический коммунизм вряд ли существует по причине давнего переезда многих местных мыслителей в Россию. Попытки письменного «мышления» осуществляются в Азербайджане, но их невозможно оценить ни по неизвестному нам контексту, ни через третий перевод со второго промежуточного языка (обычно попадаются немецкие переводы с турецкого, на который переводятся азербайджанские авторы).
Перейдём к территориальной анатомии российского теоретического коммунизма. Исходя из ссылочных списков авторов и интересных статей, составленных около 2005 года на основании ещё более ранних работ, эта анатомия может представляться нам извращённо. Но остаётся предполагать, что со времён социалистических республик новых центров теоретического коммунизма в России не возникло. Действительно, с чего бы? По имеющимся данным, российские узлы теоретического коммунизма работают во многом параллельно и разрозненны скорее пространственно-коммуникационно, чем идейно. Никакой особой обстановки такого уровня выраженности как в туркестанском, закавказском или казахстанском узлах у российских узлов нет. В Польше создаётся впечатление, что они просто почти не слышат друг друга. И это уже не так безобидно как незнакомство того же Ведуты с разработками Глушкова.
Несколько староватая картина позволяет нам вычленить единый зауральский узел советского теоретического коммунизма, центрами которого являются Омск, Томск и Новосибирск, уральский узел (Пермь и Челябинск), поволжский (Казань и Куйбышев) и южнорусский (Ростов-на-Дону). Но это всего лишь простая сводка географического отнесения авторов (в основном уже умерших) к местности.
Южнорусский узел наиболее близок к цетральноевропейскому теоретическому коммунизму и, в частности, к польскому и немецкому. Ничего удивительного, что он у нас весьма известен. Участвующий в немецкой полемике вокруг наследия Спинозы Майданский далеко не единственный известный в Западной и Центральной Европе теоретик, происходящий из этого узла.
Трудно судить, насколько резко южнорусский узел идейно отделён от остальной России, но благодаря усилиям Ю. А. Жданова этот узел органично входит в общую картину европейского теоретического коммунизма. Чего нельзя сказать о московском или цетральнороссийском узле. Ещё далеко не завершённая борьба с сусловщиной в Москве вряд ли приведёт к тому, что там появятся мощный теоретический узел, соизмеримый с теми, которые есть например в Ростове-на-Дону, Варшаве или Берлине.
Чутьё подсказывает, что должен существовать и ленинградский узел советского теоретического коммунизма, но ничего кроме не самых приятных слухов о нём и очевидного предположения о его центре мы пока что не имеем. В европейский теоретический коммунизм этот узел не интегрирован совсем и его теоретическая граница с Прибалтикой не менее выражена, чем у Казахстана с Туркменистаном, т. е. вообще никакого приметного теоретического обмена через неё не ведётся.
Я был бы благодарен российским товарищам, если бы они растолковали как же уместнее всего пространственно делить советский теоретический коммунизм в России, какие наиболее яркие авторы относятся к каждому выделенному узлу, и что такого они достигли, что могло бы быть полезно в Польше. Наконец, известное взаимное влияние региональной промышленности и местного теоретического коммунизма было бы очень получительно разобрать на примере разных частей России. Но поскольку этого ещё никто не сделал, вынужден рисовать огромную Россию куда более блекло и «штрих-пункртирно», чем Туркестан или маленькую Литву.
Белоруссия является как в отношении теоретического, так и в отношении политического коммунизма белым пятном - загадкой в самом центре Европы. В ближайшее время она станет полем теоретической борьбы польских, украинских и российских социалистических сил. Особенность Белоруссии состоит в том, что для самостоятельного теоретического мышления в современных условиях она как бы маловата, но окружена почти со всех сторон самостоятельными теоретическими нациями, каковыми являются Украина, Польша и Россия. «Мыслить вместе», как это делают коммунистические теоретики Средней Азии, Белоруссии не с кем, поскольку отличия от прибалтийских стран слишком велики, да и политическая разница громадна. В делах казахстанского узла советского теоретического коммунизма можно увидеть попытку создать Казахстан как теоретическую нацию, но даже подобной попытки невозможно обнаружить у нашего восточного соседа, что наводит на очень невесёлые мысли о теоретическом будущем Белоруссии, да и о её политических перспективах тоже. Я бы предложил российским товарищам дать свои варианты разгадки «белорусского молчания» и выдвинуть свои обоснованные и продуманные гипотезы развития ситуации. Когда примерно в 1995 году в Варшаву вернулись товарищи, пытавшиеся найти и изучить за Бугом, как оказалось, уже не существовавший белорусский теоретический коммунизм, то Марек Ян Семек был буквально шокирован тем, что взаимодействовать не с кем. Белоруссия выпала не только из европейского теоретического коммунизма, она оказалась для него белым пятном потому, что выпала из советского теоретического коммунизма. Кто, как и когда будет интродуцировать белорусский теоретический коммунизм? Сможет ли Белоруссия стать теоретической нацией? На эти вопросы нет ответов, а они весьма важны для Польши и Украины. Центральноевропейским Пьемонтом Белоруссия вряд ли станет в обозримой перспективе, а вот центральноевропейская Вандея вряд ли поможет борьбе за освобождение Польши или Украины от частной собственности. Поэтому возможность превращения Белоруссии в центральноевропейскую Вандею жизненно необходимо исследовать уже сейчас. И для такой непростой задачи никакие идеологии точно не пригодятся. Просто потому, что они не дадут даже грамотно поставить саму проблему.
Наконец, прибалтийский узел советского теоретического коммунизма. Его центрами являются Рига и Вильно, второстепенные роли играет литовская политическая эмиграция, группирующаяся в Минске, и стягивающий в себя почти весь эстонский политический и теоретический коммунизм Таллинн. Особенностью прибалтийского узла является консервация многих тенденций политического коммунизма, которые восточнее привели его организации к краху. Дихотомия политического и теоретического коммунизма в Прибалтике выражена едва ли не меньше, чем где-либо ещё в Европе, за исключением, быть может, Греции. Небольшое поле деятельности прибалтийского коммунизма обуславливает очень тесное совпадение теоретического и политического коммунизма в организационном плане. Именно в Прибалтике имеет место уникальная попытка «евроинтеграции» в сфере теоретического коммунизма без окончательного избавления от сусловских тенденций. Напомню, что оно в основном завершилось в Восточной Германии в 1989 году, в Чехословакии - около 1992 года, в Польше - около 1994 года. По имеющимся доступным для осмысления внешним влияниям, но не по своему внутреннему положению и не по экономическому значению, прибалтийский узел советского теоретического коммунизма мог бы образовать теоретические нации. Сейчас от этой мечты советских республик Прибалтики остались только трогательные следы попыток мыслить «отдельно», так как мыслят Германия, Польша, Украина и Россия, а не так, как мыслит туркестанский узел советского теоретического коммунизма.
Прибалтийский узел советского теоретического коммунизма в начале века был с радостью встречен новыми товарищами - сокамерниками по общеевропейской тюрьме народов. В настоящее время в Прибалтике в сфере теоретического коммунизма идёт «евроинтеграция» и приобщение к наследию немецкой классической философии. Через десять лет мы имеем все шансы получить в Вильно и Риге узлы теоретического коммунизма не хуже чем в Каркове, Липске или Мюнхене. Опыт Прибалтики в этом отношении будет очень полезен для московского узла, хотя в результате тесной связи с политическим коммунизмом и осложнён остаточными проявлениями еврокоммунизма и т. н. «демократического социализма». В отличие от других стран как на юге, так и на востоке (за исключением Казахстана), в Литве и Латвии политический опыт Социалистического Народного Фронта Литвы и Социалистической Партии Латвии будет иметь определяющее влияние для местного теоретического коммунизма, а не наоборот, как это имеет место для сформировавшихся теоретических наций или межнациональных теоретических узлов.
Наконец, остаётся вопрос об оценке опыта Виталия Сарматова. На этот опыт нам указали не только украинские товарищи, а ещё два взаимно независимых источника, один из которых на западе, а другой - на востоке. По сути необходимо объяснение не о своих иллюзиях по отношению, например, к «Союзу 15 сентября», а об особенности польского восприятия его опыта. Эти особенности проистекают из того, что может очень плохо пониматься российскими товарищами. В частности, главное это то, что на Россию больше никто в Центральной и Западной Европе не ориентируется в плане теоретического коммунизма. Под именем сусловских тенденций я показал чуть выше, в каких годах между Эльбой-Лабой и Бугом разложились последние политически-организованные квазикоммунистические «промосковские элементы». В теоретическом коммунизме эти тенденции были ещё более быстрыми. Последовательно «промосковскими» в теоретическом коммунизме 1980-х годов могли быть только самые беспринципные флюгеры и перевертни. Поэтому уже к 1999 году весь организованный теоретический коммунизм Польши, Чехии и Словакии переориентировался на Восточную Германию. Её опыт ассоциировался и ассоциируется с классической немецкой философией и с последовательной борьбой против позитивизма на основании материалистической диалектики Маркса, развитой Лениным. Специфические политические условия противостояния Хонеккера и Горбачёва привели к тому, что немногие позитивистские родимые пятна обновлённого восточногерманского теоретического коммунизма были приняты снисходительно, а потом и выведены. В настоящее время та линия, которую проводили Ильенков и Канарский, прочно ассоциируется, как минимум, в Польше, Чехии и Словакии с «пронемецкой» теоретической ориентацией, которая антагонистически противопоставляется «промосковской». Важно заметить следующий теоретический факт, который очень сильно отличается от своих ближайших аналогов в политике или этнографии: именно ассимиляция России и Польши в немецкие теоретические провинции привела к тому, что по результатам деятельности Дембовского и Белинского они стали самостоятельными теоретическими нациями. Кажется, их логика находит в современной Польше куда больший отклик, чем в России.
Не следует упускать, что после того, как Польшу «упаковали» в общеевропейскую тюрьму народов, с Германией она стала связана ещё и перспективами своего политического освобождения. Без прекращения оккупации Германии американскими войсками оно невозможно, а без преодоления инфильтрации Польши и Чехии немецким капиталом невозможно их собственное освобождение. Как и освобождение немецкого народа, который не может быть свободен, пока угнетает другие народы, хотя и не обязательно в форме явного национального угнетения. Кроме того, освобождение Германии, Чехии и Польши от натовского ботинка и начало социалистических преобразований неизбежно спровоцирует ответ со стороны российского империализма, который может попытаться покорить эти страны без ядерного оружия, если они смогут отбиться от натовских войск. И в этой гипотетической войне те, кто в России считает себя коммунистами, явно окажутся по другую сторону линии фронта с теми, кто будет сражаться за коммунистическую перспективу, как минимум, для Германии, Польши и Чехии. Это может быть не самый уместный для продолжения в будущее, но прямой вывод из поддержки империалистических стремлений на Донбассе. Те, кто сейчас рассматривает бандероцев и фашистов в качестве элементов, определяющих характер украинского буржуазного государства, без труда смогут увидеть «в простой репе» самые удивительные вещи. Например, в руководстве центральноевропейской социалистической конфедерации такие люди запросто смогут «обнаружить» пилсудчиков, гилеровцев, наследников чехословацкого легиона да и тех же бандеровцев. И не только «обнаружить», но и убедить других, что бороться за коммунизм можно только против всех названных, которые в реальности будут наследниками (пусть не всегда удачными) способа мышления Маркса и Ленина. А значит, свои будут стрелять в своих. В России нет никаких гарантий против того, чтобы стать всеевропейской Вандеей. Да что там стать! Россия уже стала всеевропейской Вандеей, когда её «коммунисты» поддержали и даже чем могли, тем усилили местный империализм в колониальной борьбе. Минские договорённости, устанавливающие незыблемость капиталистических порядков на Донбассе, ничему подобных людей не учат. Попробуем сделать обратное отвлечение. Немецкие сторонники нетоварного производства и диктатуры пролетариата, требующие от Меркель запугать кого-то угрозой ввода немецких войск в Ирак/Австрию/Чехию/Польшу - это возможно? Да представьте только крик о ренацификации! А в России ничего, всё это легко возможно. И всё спокойно. Это даже считается одной из самых умеренных позиций... Эта позиция и действительно видится из Польши одной и самых умеренных...
А теперь я прошу российского читателя заключить из сказанного о том, как воспринимается в Польше известие об организации немецкими товарищами курсов по изучению «Науки Логики» и «Капитала». Правильно, мы видим в их переносе на польскую почву залог уничтожения субъективных условий воспроизводства «промосковской» позитивистской линии. В этих курсах мы видим возможность сохраниться и усилиться как теоретическая нация. В их переносе на восток мы видим свидетельство «евроинтеграции» в области теоретического коммунизма. В этом переносе мы готовы видеть признак жизненности любого восточного узла теоретического коммунизма. Вот почему мы выделяем неудачный даже по польским меркам, но обнадёживающий по тенденциям опыт Сарматова. Мы не считаем, что от филистерства можно убежать одними курсами. Более того, мы считаем, что есть такие эпохи, когда от него нельзя убежать, и когда оно неизбежно настигнет тебя сапожным ножом... (ой, не пересолил ли с примером?) Но также мы понимаем, что изучение «Науки Логики» и затем «Капитала» будет горячо поддержано всеми силами, стремящимися избавиться от филистерства, что успех и расширение подобных инициатив является важным признаком подъёма всего движения и приближающегося организационного перелома, результатом которого может стать та самая партия нового типа, которую впервые описал Ленин в работе «Что делать?». А иначе свои снова будут стрелять в своих.