Николай Федосеев: путь партийца

2012-12-29 В. Тушканчиков

Окончание. Часть Iopen in new window, часть II, часть III

Ссылку, как и тюрьму, Федосеев рассматривал как одну из рутинных сторон своей общественной деятельности. Однако сольвычегодская ссылка, начавшаяся в декабре 1893 года, оказалась для него особенно тяжёлой. В первые месяцы ссылки он был фактически отрезан от мира, так как оказался единственным политическим ссыльным в этом городе. Несколько богатых немцев-жуликов (по характеристике Федосеева, «мошенников новейшего цивилизованного типа»), сосланных за то, что не сошлись с полицейским начальством о сумме взятки, да аполитичных представителей религиозных меньшинств – вот и всё «общество», которое он там встретил. Что касается чиновничества, то оно с удовольствием обжиралось и развратничало под одной крышей с уголовниками, политических же ссыльных всячески ненавидело и пыталось им навредить любыми способами. Так, прибывшую незадолго до Федосеева в этот отдалённый уезд ссыльную Веру Гурари отправили из Сольвычегодска в ещё более отдалённый Усть-Сокольск за то, что пожаловалась губернатору по поводу отобранных у неё иностранных книг; вошедших же с ней в контакт местных жительниц выгоняли с работы и с учёбы. Но, несмотря на полицейский террор и попытки очернить политических ссыльных, у простого населения «политические» пользовались необыкновенным авторитетом за свои знания, способности и моральные качества.

Уже через месяц, в январе 1894 года, Федосеев наладил связь с «большой землёй». Шла переписка с самарскими и владимирскими кружками, а также с Лениным, который писал Федосееву отзывы на его статьи. Переписка велась в контексте борьбы с идеологами народничества и с другими идеологическими противниками марксизма, и, на мой взгляд, имела большое значение для становления такой организации как «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» (не выдумки Ленина или кучки идеалистов, как может показаться после прочтения шаблонных позднесоветских учебников, а результата колоссальной теоретической работы, проделанной в предшествующие 10 лет). Много внимания Федосеев уделял классификации и анализу противников марксизма, разбору их идеологии и её ошибочных мест. Так, он в деталях описывал, как и почему мелкобуржуазные философы, прикрывающиеся общинными воззрениями, на самом деле ориентируются на быстрорастущий класс сельских капиталистов. О либералах, – этой помеси «бывшего помещика-нигилиста с денежным капиталистом», – с их «разоблачениями марксизма» и отрицанием классовой борьбы, – Федосеев отзывался с сарказмом как о политических ничтожествах. Что касается народников, то они, по словам Федосеева, лишь опирались на свои предыдущие заслуги, и в этом отношении находились «на положении гусей, предки которых Рим спасали» (ничего не напоминает?). В других письмах Федосеев занимался критикой политэкономических теорий, в частности теории ренты П. Маслова.

В Сольвычегодске Федосеев в основном завершил свои труды по крестьянскому вопросуи по реформе 1861 года. «В печати, – пишет Н. Е. Федосеев, – и в некоторой части общества все ярче и сильнее сказывается идеализация этой эпохи… Идеализация чуждается анализа, избегает критических выводов и обобщений, она и существовать-то может единственно при условии отсутствия критики. Вот почему идеализация как общественное явление не только знамение времени, но и собственноручная расписка в бессилии того общественного направления, которое свою роль в настоящем и будущем может выражать лишь в огульной идеализации прошлого.

Именно так обстоит дело с той общественной силой, которая явилась на смену дореформенного общественного класса». В своих письмах бывшему публицисту «Отечественных записок» и другу Щедрина Н. Михайловскому Федосеев в 1894-95 годах излагает основы марксистской программы и практические задачи марксистского движения. Большую значимость Федосеев придавал закономерностям широкого распространения марксизма в России и в мире. «Лишь только рабочий начинает мыслить, – пишет Н. Е. Федосеев, – [лишь только] начинает критически относиться к окружающей его действительности – он принимает принципы научного социализма».

Но основной заслугой сольвычегодской переписки Федосеева являются не теоретические наработки, а практическое руководство политической работой в рабочей среде. При участии Федосеева во Владимире формируются нелегальные библиотеки, ведётся серьёзная работа по подготовке пропагандистов. По воспоминаниям руководителя владимирского подполья Н. Сергиевского, «Николай Евграфович из ссылки идейно руководил нами». Руководство кружковой работой облегчалось тем, что 1894 году к Федосееву в Сольвычегодске присоединились питерский рабочий-кружковец, талантливый агитатор П. Морозов и ростовский рабочий-железнодорожник, организатор стачек И. Козин. Такая смесь интеллектуального начала с духом живой рабочей борьбы стала, на организационно-просветительском поприще, поистине «горючей». Об этом говорит хотя бы тот факт, что, по свидетельству старого большевика Л. Федорченко, отсталый провинциальный Владимир «шёл впереди Киева с его многочисленной интеллигенцией и большим количеством рабочих» – и это при том, что «лидерство» осуществлялось через переписку.

В октябре 1895 года Федосеева снова арестовывают и препровождают в тюрьму во Владимире. Это было связано с тем, что нелегальная литература из марксистских кружков начала проникать уже в войсковые части во Владимире, а письма Ленина, Федосеева и Маслова были обнаружены при обыске у Сергиевского. Ввиду таких угрожающих для государства событий, Федосееву быстренько состряпывают обвинение в «покушении на организацию преступного сообщества», с посадкой в одиночную камеру под усиленный надзор. Установить связь с «волей» Федосееву помогает Мария Гопфенгауз, которой он бросал из окна записки, привязывая их к камешку. Но в декабре арестовывают и Марию – она попадает в ту же тюрьму, что и Федосеев. Когда её отправляют в ссылку а Архангельскую губернию без какой-либо возможность встретиться, Федосеев пишет ей записку, в которой признаётся в большой и трагической любви. «Дорогая моя, милая, родная…» – пишет Николай. «Сегодня, кажется, последний день я с тобой под одной кровлей… Палачи, наверное, не разрешат проститься... Пытался писать тебе, но ты, кажется, не получала. Маруся, миленькая! Теперь только в должном объеме я испытал страстную любовь к тебе в ужасной муке…» И т.д. Он просил отправить его к ней в Архангельск, но его направили обратно в Сольвычегодск, а вскоре (по второму приговору) дали пять лет ссылки в Восточную Сибирь. Чтобы избежать арестантских передвижений по этапу, товарищи советовали Федосееву ехать за свой счёт, но Федосеев наотрез отказался. «Ехать на свой счёт в Сибирь, – писал он Марии в Архангельск, – было бы с моей стороны безумство. Для этого нужна громадная сумма денег, на которую я никаких прав не имею».

На пути в ссылку происходили довольно интересные события. Когда в начале января 1897 года Федосеева по этапу привезли в Москву, он оказался там вместе с бывшими членами петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» Г. М. Кржижановским, В. В. Старковым, А. А. Ванеевым (также высоко оцененного Лениным и впоследствии также умершим в ссылке), Л. О. Мартовым, П. К. Запорожцем и другими. Сам Ильич, высланный на 3 года в Шушенское, к тому времени уже уехал из Москвы. Это было довольно трогательное воссоединение: все ведь знали, как высоко ценил Федосеева Ленин. Установились сразу же самые тёплые, дружеские отношения. Но и это ещё не самое главное: вскоре, 4-го апреля 1897 года, состоялась долгожданная «встреча титанов». Товарищи подстроили её в красноярской тюрьме. Что обсуждали «гиганты мысли» – остаётся только догадываться. Но сдаётся мне, что темами обсуждения были самые наболевшие вопросы движения, которые станут основным направлением работы в ссылке и сразу после ссылки – как строить организацию профессионалов, способную противостоять государственной машине; как выстраивать тактику по отношению к крестьянству и буржуазии; как сочетать заграничную работу с российской; каким образом наладить выпуск общероссийской рабочей политической газеты, и т.д.

По пути случилась и другая история, впоследствии ставшая главной причиной трагического ухода Н. Е. Федосеева из жизни. Федосеев, которого избрали старостой партии ссыльных, заведовал общей кассой. Так как он был болен и истощён, ему передали кое-какие деньги для личных целей, но он, не раздумывая, вложил их в общий «котёл», ничего даже не сказав товарищам. Также, ему было доверено несколько сот рублей (довольно большая сумма по тем временам) для побега одного товарища, о которых он (по конспиративным соображениям) тоже не мог никому ничего говорить. Партийцы полностью доверяли Федосееву, и не требовали от него никаких отчётов. Но спустя несколько дней после выхода из «Бутырки» разразился скандал. В группе ссыльных выделялся небольшой междусобойчик, в котором было несколько рабочих. Его участники не были знакомы с Федосеевым, и не питали к нему такого доверия, как «питерские». К тому же, они болезненно переживали всеобщий интерес к Федосееву. Однажды они обвинили Федосеева в том, что он припрятал общественные деньги. Федосеев объяснил им про соображения конспирации, и попросил верить ему на слово до тех пор, как будет возможным всё объяснить, но ему не верили, и продолжали собирать против него, а также тех, кто его поддерживал (видимо, как против «шестёрок начальника») – в частности, Мариана Абрамовича и его товарищей-поляков – всевозможные «улики» и «обвинения». Так продолжалось до самого Красноярска.

В красноярской тюрьме, вместе с «политическими», находилась группа закавказских крестьян-духоборов, которых везли с Кавказа в восточносибирскую ссылку. Эти мужественные люди из-за религиозных убеждений, не позволявших им брать в руки оружие, отказывались служить в царской армии. Понятно, какие методы «дрессировки» государство, как выразитель интересов классового общества, применяет к подобного рода «гражданам» – ведь пушечное мясо для такой страны как Российская Империя всегда было гарантом выживания. Для начала, духоборов отправляли в «дисциплинарный батальон», где их в течение года или двух ждало нечто наподобие современной «губы», только с дореволюционным душком (могу себе представить, что это такое: холодная камера, где не дают спать, где каждые пару часов входит охранник и бьёт прикладом по спине, где на приём пищи отводят 6-7 секунд, а вместо прогулки пытают бегом, отжиманиями, и т.п.). Если «призывник» (по дореволюционному «рекрут») после этого не сходил с ума и не умирал, но при этом всё ещё отказывался отдавать капиталистическому отечеству то, что он ему должен, то его вместе с семьёй высылали на Северный Кавказ, где большинство семей ожидала голодная смерть, т.к. брать духоборов на работу было строжайше запрещено. А если и после этого они выживали и продолжали придерживаться своих антигосударственных принципов, то их направляли уже в Верхоленск или ещё куда подальше, где о них уже должен был «позаботиться» 70-градусный мороз.

К моменту, когда указанную партию духоборов подвезли к Красноярску, четверо из них уже умерли в пути (их били ремнями и шашками так, что они обливались кровью), остальные были измучены и больны. Но среди «политических» бытовало мнение, что «с «религиозными» нечего возиться». Федосеев, который в таких случаях всегда руководствовался соображениями духовности, а не прагматизма, ни секунды не раздумывая, пришёл на помощь духоборам. Впоследствии между ним и Л. Толстым завязалась переписка на тему духоборов: Толстой отреагировал на письма Федосеева с большим энтузиазмом. Однако для раздражённого «междусобойчика» это было последней каплей. На одном из этапов после Красноярска они составили против Федосеева и Абрамовича «обвинительный акт», подлежавший распространению во всех местах ссылки:

«Мы, нижеподписавшиеся, ввиду того, что Николай Евграфович Федосеев и Мариан Абрамович:

признают излишней гласность в общественных делах;
считают себя вправе из-за одной личной антипатии лишать товарищей общественной помощи;
признают вполне справедливым утаивать общественные деньги;
делить их между членами своей группы по принципу: «имущему дается, а у неимущего отнимается»;
что деньги, предназначенные жертвователем на помощь ссыльным революционерам, они считают для себя позволительным по личному усмотрению и симпатиям раздавать духоборам, т. е. личностям, ничего общего с революционным делом не имеющим, и
ввиду того, что они считают себя в праве обращаться с рабочими не как равные, а как господа с лакеями...»

..ввиду всего вышеизложенного… решили:

Н. Е. Федосеева, именующего себя социал-демократом, не считать таковым, как человека, потерявшего своими поступками это название, а считать его представителем буржуазии. М. Абрамовича... равно как Яна Строжецкого и Казимира Петкевича, солидарных с Абрамовичем и Федосеевым, считать также представителями буржуазии.

О чём объявляем во всеобщее сведение.

17/VI 1897 г. Хорбатовский этап.

А. Слонимский, Бекрих, Юхоцкий, Михаил Хлыстов, Лев Печковский, П. Оленин, Е. Юхоцкая, В. Захлыстов».

Таким был взгляд этой «группы» на историю с деньгами на побег, на отношение к духоборам и на помощь товарищей Федосееву во время этапа нести книги. Ещё на Федосеева нападали за то, что он имеет личные книги – владеет «средствами производства», как капиталист. Но, в общем, в основе всех этих обвинений лежала банальная человеческая слабость и подозрение того, что ссыльные из числа интеллигентов получают больше пожертвований, чем рабочие. В любом случае, по прибытии к месту ссылки в Верхоленске, в адрес Федосеева (который сошёл вместе с Юхоцким, в то время как остальные должны были ехать дальше) начались бойкоты и травля. Даже после двух месяцев разбирательств и товарищеского суда, признавшего сторонников Юхоцкого «сознательными вредителями революционному делу», клеветники отказывались прекратить свою травлю: заваливали Федосеева письмами, в которых повторяли свои обвинения.

В отличие от других ссыльных, Федосеев принял эти обвинения близко к сердцу. Особенно его выводил из себя тот факт, что среди подписавшихся были рабочие. Истерзанного Федосеева преследовали мнительность и подозрительность: чтобы не давать повода для новых обвинений, он отказывался от какой-либо помощи из товарищеской кассы, от ведения общего хозяйства, и жил на казённое пособие, которого не хватало даже на хлеб: Федосеев голодал, но, приходя к товарищам, мог пить только пустой чай. Работать было совершенно невозможно. В конце концов, всеобщее недоверие перед лицом продолжавшейся травли превратилось в невыносимую психологическую болезнь, которую Федосеев контролировать уже не мог. 21 июня 1898 года он ушёл в тайгу и выстрелом из револьвера покончил с собой. Когда его, ещё живого, принесли в избу, то он, по воспоминаниям товарищей, сказал: «10 лет такой жизни подорвали силы... Сейчас много работы и работы интересной... Надо работать, а я работать не могу... А жизнь так интересна, так хочется жить... Но нет, нельзя!» В день смерти Федосеева пристав сообщил товарищам, что как раз получена бумага с разрешением о переводе невесты Федосеева, Марии Гопфенгауз, из Архангельска в Верхоленск! Но их свадьбе, в отличие от свадьбы Ленина с Крупской, не суждено было состояться… Узнав о смерти жениха, Маша 18 июля застрелилась. Ленин сообщал об этом событии: «О Н. Е. получил вчера письмо доктора. Н. Е. покончил с собой выстрелом из револьвера. 23. VI его похоронили. Оставил письмо Глебу и ему же рукописи, а мне, дескать, велел передать, что умирает «с полной беззаветной верой в жизнь, а не от разочарования».

В принципе, понять психологическое состояние Федосеева, приведшее его к полной невозможности контролировать свою психику, можно. Представьте, что Вы бросили всё – социальный статус, престиж, карьеру ради бескорыстного служения передовому общественному сознанию, а передовое сознание убеждено, что Вы вор. Каково будет состояние психики, уже на 99% разрушенной жандармскими палачами? В любом случае, то, что люди типа Федосеева (которым мы, в общем-то, обязаны всем, что имели и до сих пор имеем в плане социальных завоеваний) посылали себе пулю со словами «так хочется жить…», представляет собой не только колоссальное противоречие для человеческого мышления, но и ключ к пониманию того, насколько жизненный (в том числе и последний) путь этих людей далёк от восприятия его тем массовым сознанием, что господствует не только в современную эпоху, но даже и полвека назад, когда были написаны все основные биографические исследования о них. Сколько бы ни надругались «пассионарии» правого толка над революционерами, сколько бы ни называли их «помешанными», «психованными», «разобиженными на власть», и т.п., всё равно никаких серьёзных аргументов в пользу того, чтобы очернить революционеров, у них нет и никогда не будет. И правдиво оценить жизнь людей типа Федосеева или даже Ильенкова современным либералам, патриотам или горе-левым не представляется никакой возможности. Эти люди просто были ДРУГИМИ. Они по-другому чувствовали и размышляли. Героизм и удивительная стойкость и самоотверженность этих людей объясняется не генами, не индивидуальным воспитанием, не вселением в них каких-то «героических астральных душ», а вполне объективными этико-психологическими причинами – правильным пониманием окружающего мира и общества на основе длительной революционно-преобразовательной деятельности, сопряжённой с высоким уровнем знаний, а также эмоциональным участием в событиях, связанных с социальной несправедливостью и революционным брожением.