От революции рабоче-крестьянской к революции рабоче-народной

2011-11-20 Н.В.

В предыдущей статье, посвящённой годовщине Великого Октября, я отметил такую компоненту Октября, которая злободневна сейчас, которую нельзя забыть или отбросить, и на которую надо всячески ориентироваться, подчёркивая преемственность между Октябрём и актуальными политическими проблемами современности. Вместе с тем необходимо отметить и другой аспект Октября, который неактуален, который не совсем относится к возникновению мировой пролетарской системы власти. Мы знаем, что революция проводилась в первую очередь (не считая мира) под лозунгом национализации помещичьей земли, а уже в качестве второстепенных следовали лозунги типа обуздания спекуляции за счёт непосредственного обмена между городом и деревней, обеспечение рабочего контроля на предприятиях, узко-социальные лозунги типа 8-часового рабочего дня, и т.д. Таким образом, есть вторая компонента Октябрьской революции, компонента, связанная с завершением буржуазно-демократической революции - компонента, которая не может более вдохновлять массы ввиду того, что эти старые буржуазно-демократические лозунги неприменимы к сегодняшнему дню; более того, массы крестьянства, шедшей под этими лозунгами, больше не существует на сегодняшний день, ибо она разделилась на силы капитализма, предавшие Октябрь или поддавшиеся на пропаганду против Октября, и силы социализма, оставшиеся верными идеалам Октября, - силы, которые невозможно объединить под флагом Октября, победы в ВОВ, и т.д. Ведь надо не забывать, что социалистическая революция Октября 1917 года означала социалистическую революцию в городе и буржуазно-демократическую революцию в деревне. Непосредственно же пролетарская революция в российской деревне, которая началась в 1918 году посредством образования комбедов и т.д., - потом потерпела поражение, проиграла в ходе гражданской войны; а потом - в процессе ликвидации НЭПа и «сплошной коллективизации» - она всё равно не была завершена, потому что мораль середняка и подкулачника никуда не делась, она в значительной степени перекочевала в колхозы, а оттуда в 50-е и 60-е годы в города и закрепилась в городах, поразив значительную часть городской интеллигенции и даже рабочих; на селе же эта мораль также укрепилась, особенно после антимарксистских мероприятий по ликвидации МТС и т.д.

Конечно, нельзя сказать, что широкие мелкобуржуазные массы, выступившие в 1917 году под лозунгами прекращения империалистической бойни и национализации земли на стороне Октября, оказались сплошь предателями и так уж яростно пошли в атаку против социализма впоследствии. Считать так можно только по глубочайшему невежеству или по корыстному интересу, который частенько любит сослаться, ради прикрытия своих собственных тараканов, на «быдлоидный народ». Мы ещё вернёмся к этому вопросу, а пока рассмотрим, какие политические силы являлись соучастниками в деле Октября, и каким образом под Октябрь с самого начала оказалась заложенной бомба, которая рванула впоследствии.

Как известно, диктатура пролетариата вовсе не предусматривает «диктатуру большинства», она представляет собой классовую диктатуру относительно небольшой, наиболее производительной (в узко-капиталистическом смысле) части общества, сконцентрированной раньше в городах, а теперь в пригородных промышленных зонах - и не над большинством общества, а над другой, ещё более маленькой, мизерной его частью - капиталистами. Большинство же общества - раньше крестьянское, а теперь городское - не является участником «классовой диктатуры», оно может только положительно или отрицательно (но пассивно) относиться к той или иной диктатуре (пролетариата или буржуазии) в данный конкретный момент; и только в определённые моменты, наиболее кризисные для той или иной «диктатуры», когда классовая диктатура ради своего выживания начинает подминать интересы широкого большинства, могут эти элементы открыто выступить на стороне той или иной классовой диктатуры. Пролетарское, непотребительское (в плане «потребления», вместо объективных потребительных стоимостей, абстрактных стоимостей под видом «субъективной полезности потребления») и нестяжательское сознание не может сразу охватить сто процентов населения. Раньше это невозможно было сделать ввиду слабости производства, ввиду того, что промышленное производство не охватило ещё сельского хозяйства, и основная масса села находилась в рамках старого, докапиталистического способа производства; теперь производство развилось, но буржуазия в ущерб дальнейшему развитию искусственно сдерживает производительный сектор, плодя неэффективное и непроизводительное мелкобуржуазное и полу-люмпенское производство - экономически незначимое, но политически значительное - ибо боится остаться лицом к лицу с многочисленным пролетариатом. Поэтому человечество проходит, на пути к пролетарскому сознанию, нелёгкий путь - более жестокий или более мирный, в зависимости от условий.

Народники критиковали марксистов за то, что, якобы согласно марксизму, «прогресс человечества предусматривает необходимость выварить каждого мужика в фабричном котле». Ленин возражал им, что такое развитие событий вовсе не необходимо в целом; что ничего хорошего в «вываривании» нет, но исторические условия неумолимо сложились таким образом, что часть «русских мужичков» не может не попасть в этот «фабричный котёл», она всё равно вынужденно проваливается в него, чтобы пройти экспроприацию и такими жёсткими хирургическими мерами выковать социалистическое и наиболее последовательно-демократическое сознание. Это неприятно, но это оказалось фактом для нескольких миллионов русских мужиков, это оказалось исторической необходимостью: капитализм в России начал бурно развиваться до того, как создались предпосылки для победы пролетарской революции на Западе. Конечно, вполне могло оказаться по-другому, так сказать, «чисто по Герцену»: победи Парижская Коммуна, затем подтянись немецкий пролетариат, и если бы затем, в довершение ко всему, английский рабочий также включился бы в построение социалистического общества - тогда из русской крестьянской общины, под руководством «красной власти» на Западе, вполне мог бы напрямую вырасти «русский социализм». Но история распорядилась по-другому: английский пролетариат оказался обескровлен эмиграцией, континентальный же оказался неспособен взять власть по определённым причинам, в том числе из-за идеологического разброда и всяческого засилья анархических и разного рода мелкобуржуазных представлений (ввиду преобладания на тот момент скоплений мелкого производства), и т.д. Поэтому вышло таким образом, что капитализм пришёл и в Россию, стал разлагать общину и начал создавать русский пролетариат и русскую буржуазию до того, как европейский пролетариат мог сконцентрироваться и политизироваться в достаточной степени для взятия власти. Так концепция «красной власти» перемещается из Европы в Россию. Пролетариат в России должен был не просто возникнуть; эти «мужички, выварившиеся в фабричном котле» и прошедшие все мучения, наиболее красочно описанные в романе Горького «Мать», должны были навсегда войти в историю, должны были сыграть поистине героическую роль, решающую роль в преодолении царизма - этого монстра, который превратился в оплот буржуазной диктатуры в самой Западной Европе. И это несмотря на то, что «мужички» ещё вчера судорожно крестились, не могли читать и писать, и представляли из себя в полном смысле самую отсталую и заброшенную часть мира, но события пошли таким образом, что из этих наиболее отсталых мужичков буквально за какие-то несколько лет должна была вырасти самая передовая армия социалистических бойцов, наиболее дисциплинированная, политически грамотная, обученная, и т.д.

Но возникли и новые интереснейшие моменты, связанные с этим распространением капитализма, с этим «симбиозом» европейского и российского капитализма. Во-первых, такой симбиоз несколько ослабил само рабочее движение на Западе ввиду переноса наименее оплачиваемых и наиболее сконцентрированных производств из Западной Европы в Россию. Не будь развития капитализма в России, не будь промышленности Подмосковья, Питера, Донбасса, Баку и т.д. - возможно, что совсем по-другому повернулось бы дело на Западе. А так получилось, что западный пролетариат во многом утратил свою боевитость, оказался заражённым вирусом оппортунизма, и неспособным не то чтобы пойти на революцию, но даже помочь российскому пролетариату в 1905-м году. Вместе с тем, российский пролетариат, несмотря на все материальные предпосылки победы, в свою очередь политически ещё не вызрел в 1905-м году. Революция 1905-07 годов проиграла, противоречие не было разрешено, царизм и диктатура буржуазии на Западе остались. Мировой капитализм продолжил развиваться с этим неразрешённым противоречием, в условиях углубления кризиса (примерно так же, как происходит в последние 20 лет, когда материальные условия для свержения империализма также перезрели, но система социализма потерпела поражение), и разразился острейшей формой кризиса: ужасами первой мировой войны.

Вместе с тем, не бывает худа без добра. Война, во-первых, «добила» царизм: он, подняв на смертный бой против себя не только мелкобуржуазные, но даже весьма и весьма «крупно-буржуазные» массы всей империи, рухнул, как карточный домик. Во-вторых, война добила и русский меньшевизм, она добила ту политическую незрелость российского пролетариата, которая обусловила поражение революции 1905 года. В-третьих, война значительно ослабила и буржуазию. Русская буржуазия и так не была достаточно сильной, она во многом опиралась на царизм; а тут ещё война, которая оторвала от буржуазии огромные мелкобуржуазные массы. Короче, русская буржуазия оказалась обречена, она не могла справиться с русским пролетариатом, при всей его немногочисленности. Пролетариат, остановив войну и национализировав крестьянам землю, перетянул на свою сторону более 80% общества и установил классовую диктатуру.

Но тут возник ещё один спорный момент, связанный с русской революцией. Известно, что меньшевики и отчасти троцкисты предостерегали от социалистических преобразований в России, где пролетариат составлял менее 10% населения, поскольку, по их мнению, для наступления таких преобразований «весь народ должен вывариться в фабричном котле». Вот эту неправильную, вульгарную, антинаучную психологическую концепцию, пришлось вновь преодолевать Ленину, так же как в 90-х годах XIX века он преодолел антинаучную народническую «теорию», догматизировавшую неприменимый в новых экономических условиях герценский революционный демократизм. Ленин отбросил меньшевистские и троцкистские догматы, доказав, что никакого «фабричного котла» не требуется, если у власти уже находится передовой пролетарский авангард, способный «перевоспитать» сознание народных масс, отнюдь не прибегая к такой радикальной «хирургической» мере, как жестокая экспроприация и длительная эксплуатация. Но вместе с тем, в какой-то мере оказался прав и Троцкий: оказалось, что нескольких миллионов для «перевоспитания» полутора сотен миллионов может быть и недостаточно. Вполне наоборот: мелкобуржуазная масса, влившаяся в пролетариат (и в частично-буржуазный хозяйственный аппарат) в процессе индустриализации, в конечном итоге «перевоспитала» пролетарскую партию, утратившую ленинский гений и подменившую ленинский коммунизм каким-то сочетанием двух противоборствующих мелкобуржуазных идиллий: госкапиталистического стяжательства под маркой «общественного богатства» и мещанского частно-потребительского рая. Особенно после смерти Сталина СССР быстро превратился в чиновно-полицейско-мелкобуржуазное государство, прикрывающееся социалистической риторикой (примерно так же, как Китай двадцать лет спустя). Взяв на вооружение буржуазные методы лжи и пропаганды, пост-сталинские ревизионисты, опираясь на недобитые элементы капитализма и прикрываясь раздутым жупелом «сталинских политических репрессий», при этом скрыв (а большей частью уничтожив) истинные данные о масштабах необоснованных репрессий 37-38гг. (масштабы, как и виновники, до сих пор точно не известны), возродили в народе вековой страх и забитость перед «всесильной властью» и сами, в свою очередь, развернули политические репрессии, о масштабах которых на данный момент также достоверно неизвестно; цинично мямля о построении коммунизма, вместо развития социализма взяли курс на госкап. Вторая волна лжи и пропаганды следует в период «перестройки», опираясь на уже более «серьёзные» буржуазные элементы теневого и «хозрасчётного» секторов. Поэтому, возвращаясь к теме «предательства народа», я думаю, что если бы не было этих потоков лжи, вряд ли возможно себе представить, чтобы народы СССР, при всей мелкобуржуазности, предали бы завоевания Октября, завоевания своих предков, до такой степени, как в 90-е годы. То есть дело здесь, конечно, в основном, не в мелкобуржуазности и даже не в таких внешних факторах как холодная война и т.п., а во внешнем влиянии на мелкобуржуазную массу со стороны внутренней контрреволюции, которой ничего не могла противопоставить (столь же мелкобуржуазная и пассивная) новоиспечённая рабочая масса.

Поэтому следует помнить, что помимо собственно образования государственной системы нового типа - факта, который вдохновлял и будет вдохновлять на борьбу, - существует и другая компонента Октябрьской революции, которая не может более вдохновлять народ, которую следует отбросить, - это общедемократическая компонента в виде мелкобуржуазного антифеодального движения, которое воевало вовсе не за социализм, а за мелкобуржуазные ценности (тем более, что в свете позднесоветских представлений его борьба против более культурного дворянства выглядит даже и не вполне эстетично). Того самого движения, которое потом частично предало вчерашнего союзника, давшего мир и землю, и превратилось в буржуазное движение; частично же поддалось буржуазному оболваниванию, но завтра, в связи с очередным кризисом капитализма, может так же легко поддаться и на пролетарские лозунги - особенно теперь, когда производительная пролетарская масса составляет уже не 5-10% населения, как в октябре 17-го, а в основных странах Восточной и Южной Европы больше (конечно, эта масса сама ещё должна проснуться от ступора, в который её погрузила обстановка всеобщей лжи и полуправды от кинематографа, ТВ и прочих информационных супермонополий во второй половине прошлого века, погрузила невозможность отличить социализм от лжесоциализма). И дело здесь вовсе не в том, что раньше это была крестьянская масса, а теперь будут в основном горожане (на тему чего любят «подискутировать» неонародники и троцкисты - первые любят помусолить язык о непроизводительности горожан, а вторые - о косности и патриархальности селян). С точки зрения подверженности перевоспитанию, конечно, всё это носит явно неоднозначный характер. Мелкий производитель хлеба, конечно, более производителен в том смысле, что он воздействует на природу, а не на человека, и его деятельность лежит в одной из основ всей жизнедеятельности общества. Поэтому с одной стороны его легче перевоспитывать, так как перевоспитание ложится на готовую почву, естественно сформировавшуюся в процессе самой производительной деятельности; с другой же стороны его труднее втянуть в сам процесс перевоспитания, чем городского производителя непроизводительных услуг, у которого не только культура и привычки насаждены извне и не имеют твёрдой почвы, но и само физическое существование искусственно обеспечивается правящим чиновно-олигархическим классом. Т.е., с одной стороны, привычки, насаждённые предыдущим правящим классом, легче ломать в силу их искусственности; с другой стороны, нет естественно сформировавшейся почвы, на которую могли бы лечь новые привычки, как у производительного крестьянина.