От младогегельянства к критике критической критики (часть 2)
2010-11-27 Станислав Ретинский
*Милый друг мой, я не в духе!
Все попы длинноязычны,
Долгоруки все владыки,
А народ ведь длинноухий*
Генрих Гейне
Гегель оставил в наследство своим последователям две вещи: метод и систему. Но это наследство оказалось самым противоречивым в его учении. Последователи, дорожившие системой, были довольно консервативными в своих убеждениях. Они выступали защитниками религии и полностью оправдывали существующие политические порядки, т. е. конституционную монархию. Такая позиция вытекает из гегелевской «Философии права», где власть государя является тем, из чего берет начало и к чему возвращается «абсолютное самоопределение». Поэтому прусский король Фридрих-Вильгельм III представлял собой воплощение философской системы Гегеля. В его последние годы жизни государственное управление начало объединяться с церковью. В свою очередь, протестантизм, который был уступкой светскому обществу, стал приобретать черты католицизма. Продолжателем дела создания христианско-феодальной монархии стал Фридрих-Вильгельм IV.
В работе «Фридрих-Вильгельм IV, король прусский» Энгельс называет прусского короля «верховным епископом», стремящимся соединить в своем лице высшую церковную и государственную власть. Однако на практике это привело к следующему противоречию. Пруссия, будучи протестантским государством, предоставляла своим гражданам определенные свободы, в том числе, свободу вероисповедания. Поэтому в протестантском вероисповедании никогда не было единства, и оно состояло из различных сект. Эти секты представляли собой корпорации, обладающие абсолютной свободой в своих внутренних делах. Возрождение епископата, пусть хоть и в лице прусского короля, неизбежно бы привело к возрождению католицизма. Но католицизм для Пруссии был пройденным этапом, и его возрождение неизбежно бы подорвало основные устои государства. В итоге, действия Фридриха-Вильгельма IV были весьма путаны и беспринципны.
У всякого народа есть своя особая ложь, которую он именует своими идеалами. В свою очередь, эти идеалы подделываются под дух нации, которым она дышит от колыбели до могилы. Для многих последователей Гегеля его философская система стала непременной принадлежностью жизни. И это триумфальное шествие длилось целыми десятилетиями. За это время вновь вошли в моду старые реакционные идеи, заслонившие яркий свет разума. Да и сам Гегель больше склонялся к консерватизму. Несмотря на вспышки революционного гнева, он все же относился к той категории людей, которые очень неохотно принимают новое счастье и поэтому предпочитают жить в старом горе. Пройдет время прежде чем определенная часть последователей Гегеля, именующих себя младогегельянцами, очистит от хлама философской системы подлинное оружие самоосвобождения - диалектику, которая легла в основу гегелевского метода.
Младогегельянцы, руководствовавшиеся в своих философских воззрениях диалектическим методом, принадлежали, как правило, к самой крайней оппозиции в политике и в религии. И не, потому что им так хотелось, а потому, что того требовали сложившиеся в Германии обстоятельства. Публикации младогегельянцев в «Рейнской газете» 1942 года прямо отражали интересы либеральной буржуазии. За основу было взято знаменитое положение Гегеля: «Все действительное разумно; все разумное действительно». Относительно него Энгельс пишет следующее: «Ведь оно, очевидно, было оправданием всего существующего, философским благословением деспотизма, полицейского государства, судопроизводства, подчиненного королевским указам, цензуры. Так думал Фридрих-Вильгельм III*; так думали и его подданные. Но у Гегеля вовсе не все, что существует, является безоговорочно также и действительным. Атрибут действительности принадлежит у него лишь тому, что в то же время необходимо»* («Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии»). Исходя из этого, младогегельянцы подвергли критике окружающую действительность. А действительно, большое значение на то время в Германии имели две вещи: религия и политика. Им предстояло еще доказать свою разумность перед великим судом человеческого разума. Но путь политической критики, в силу непоследовательности немецкой буржуазии, был весьма труден. Отсюда главная борьба велась против религии. Впрочем, в то время, борьба с религий косвенно была борьбой и против политических устоев.
В работе «К истории первоначального христианства» Фридрих Энгельс пишет, что немецкая критика христианства развивалась по двум направлениям. Первое направление представляла Тюбингенская школа, к которой относился Давид Фридрих Штраус. Выпущенная им книга «Жизнь Иисуса» в 1835-1836 годах оказала огромное влияние, в том числе, и на Фридриха Энгельса. Прочитав ее, он стал называть себя «восторженным штраусианцем». Большая заслуга Тюбингенской школы состоит в том, что ее исследования христианства позволили вычеркнуть из исторического повествования, как неприемлемые, все чудеса и все противоречия. Например, ее представители утверждали, что евангелия являются не рассказами очевидцев, а позднейшими переработками утерянных писаний и что из посланий, приписываемых апостолу Павлу, подлинными являются не больше четырех.
Другое направление представлял Бруно Бауэр. Он впервые серьезно занялся исследованием не только еврейских, но также и греко-римских элементов, благодаря которым христианство стало мировой религией. Легенда о христианстве, которое в готовом виде возникло из иудейства, оказалась полностью развенчанной. Бруно Бауэр заложил основы доказательства того, что христианство не было ввезено извне, из Иудеи, и навязано греко-римскому миру, а является продуктом этого мира. Однако Бауэр, как борец с предрассудками, во многом хватил через край. По его мнению, христианство возникает только при императорах из династии Флавиев, а новозаветная литература - только при Адриане, Антонине и Марке Аврелии. Вследствие этого у Бауэра исчезала историческая почва для новозаветных сказаний об Иисусе и его учениках.
Критика религии младогегельянцами послужило началом разложения гегелевской школы. Все больше и больше последователей Гегеля вступали в конфликт с его философской системой, где природа являлись лишь «отчуждением» абсолютной идеи. Возникла необходимость теоретического обоснования того, что природа существует независимо от какой-либо философии, а религия есть лишь фантастическое отражение сущности человека. В работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» Фридрих Энгельс пишет следующее: «С неудержимой силой овладело им, наконец, сознание того, что гегелевское предвечное существование «абсолютной идеи», «предсуществование логических категорий» до возникновения мира есть не более, как фантастический остаток веры в потустороннего творца; что тот вещественный, чувственно воспринимаемый мир, к которому принадлежим мы сами, есть единственный действительный мир и что наше сознание и мышление, каким бы сверхчувственным оно ни казалось, является продуктом вещественного, телесного органа, мозга. Материя не есть продукт духа, а дух сам есть лишь высший продукт материи». Речь шла о Людвиге Фейербахе.