40 лет после Мао

2016-09-09 Дмитрий Королёв

Великий Кормчий скончался в Пекине 9 сентября 1976 года, всего чуть-чуть не дожив до 83-х лет. Сегодня Мао Цзэдун кажется человеком «из совсем другого времени», «из древности», хотя ушёл-то он из жизни всего 40 лет назад. Однако с той поры и Китай, и мир в целом изменились, можно сказать, до неузнаваемости.

Мао Цзэдун - одна из самых сложных и неоднозначных личностей в мировой истории - что было обусловлено противоречиями того времени, жгучей остротой антагонизмов в испытывавшем мучительный кризис постфеодальном Китае. Лично я не могу высказать своё определённое мнение о том, кем же был этот человек: великим гением или «великим злодеем» - настолько это было в нём перемешано. В самом Китае об этом говорят уклончиво, продолжая, однако, официально почитать Мао великим вождём. Можно вспомнить, как в конце 70-х годов его преемник Хуа Гофэн выдвинул хитрую формулу про 70 % побед и 30 % ошибок. При этом победы, естественно, объявили заслугами Мао, а ошибки списали на т. н. «банду четырёх», и пытавшуюся-то, по сути дела, продолжить политический курс основателя КНР.

Нет лишь сомнений в том, что стать правителем самой большой нации в мире, выйдя из простонародья, - и при этом поднять отсталую и разваленную страну до когорты великих держав, - мог только человек действительно яркий и незаурядный.

Мао родился 26 декабря 1893 года в деревне Шаошань уезда Сянтань южной провинции Хунань. Его отец Мао Ичан был зажиточным крестьянином, по-нашему: «куркулём». Его жёсткость в отношениях с родными, его «мироедство», стремление к наживе крайне раздражали и возмущали будущего Кормчего, послужив причиной конфликта отца и сына. Зато Мао Цзэдун был очень привязан к матери, которую звали Вэнь Цимэй: впоследствии он говорил, что именно мать привила ему чувство справедливости, внутреннюю потребность защищать бедных и угнетённых.

Когда Мао было 13 лет, одна из ссор с отцом привела к тому, что мальчик пригрозил покончить самоубийством. И строгий родитель был вынужден отступить: он слишком боялся потерять наследника. Мао Цзэдуна тот случай научил главному его принципу: если хочешь победить, бей по самому слабому месту противника!

Мао Цзэдун стал тем, кем он стал, благодаря сочетанию бунтарского духа и огромного честолюбия с неуёмной тягой к знаниям. Не удовлетворяясь школьным конфуцианством, он усердно занимался самообразованием, увлёкшись историей и философией. Что показательно, наибольшее впечатление на юного Мао произвели биографии Петра Великого, Наполеона и Авраама Линкольна. Возможно, именно пример петровских преобразований в России заставил юношу задуматься о путях модернизации его страны, которая на несколько столетий отстала от угнетавших её, как полуколонию, и поделивших её на сферы влияния империалистических держав.

Приобщение его к социализму состоялось в 1913 году в Первом Хунаньском педагогическом училище под влиянием профессора Ян Чанцзи - первого наставника молодого правдоискателя. Тот посоветовал Мао читать журнал «Новая молодёжь», издававшийся одним из будущих основателей китайской компартии Чэнь Дусю.

У истоков партии: I съезд КПК и судьбы его участников

Уже скоро - через пять лет - крупнейшая политическая партия на планете отпразднует свой столетний юбилей. Учредительный I съезд КПК прошёл с 23 июля по 5 августа 1921 года в Шанхае - и проходил он нелегально. Одно из его заседаний даже пришлось проводить в лодке на озере. В работе съезда участвовали 13 (по другим данным - 12) делегатов, представлявших 7 марксистских кружков. В этих кружках состояло чуть более 50 душ, и даже в 1922 году в ныне многомиллионной КПК числилось всего-то порядка 200 членов. Зато они были чрезвычайно активны: уже в последующие годы коммунисты организовали ряд крупнейших забастовок.

27-летний Мао Цзэдун тоже был делегатом съезда - но делегатом рядовым, ещё далеко не лидером. Примечательно, что едва ли не большинство основателей партии либо не умерли естественной смертью, либо, скажем так, закончили жизнь плохо.

Кто-то пал в борьбе за идеалы коммунизма: профессор Ли Дачжао (1888-1927), преподаватель и заведующий библиотекой Пекинского университета, первый в Китае марксист и учитель Мао, один из руководителей антиимпериалистического «Движения 4-го мая» (1919) и делегат V Конгресса Коминтерна (1924). Во время репрессий против коммунистов он был 9 апреля 1927 года схвачен полицией прямо на территории советского посольства и повешен 28 апреля в пекинской тюрьме.

Некоторые, напротив, эволюционировали из коммунистов в антикоммунисты. Чжан Готао (1897-1979) председательствовал на учредительном съезде, а в 1930-х годах боролся с Мао за лидерство в партии. В 1937-м он предал КПК, перешёл на сторону Гоминьдана, сотрудничал с разведкой Чан Кайши. После 1949 года Чжан Готао эмигрировал, умер он в Торонто, за год до смерти приняв христианство.

Гораздо раньше - ещё в 1924 году - с компартией порвал Чжоу Фохай (1897-1948), исполнявший на I съезде функции секретаря. Во время японской оккупации Чжоу Фохай возглавил коллаборационистское «правительство» Китая, за что после войны был справедливо осуждён гоминьдановским судом и умер в тюрьме.

Тот же путь - от коммунизма через левую фракцию Гоминьдана к услужению японцам - проделал Чэнь Гунбо (1892-1946). Он разочаровался в коммунизме сразу же после съезда, уехал в США, где в Колумбийском университете получил степень магистра экономики. Как президент марионеточной «Китайской республики» (не путать с Китайской Республикой Чан Кайши), после войны Чэнь был расстрелян.

Острая внутрипартийная борьба (а уже на учредительном съезде делегаты по вопросу об организационных основах партии тоже разделились на «большевиков» и «меньшевиков») вела к тому, что часть основателей КПК в итоге оказалась записана в ренегаты и оппортунисты - справедливо или нет, другой вопрос. В ранней КПК одной из наиболее ярких фигур являлся уже упомянутый Чэнь Дусю (1879-1942), первый Генеральный секретарь ЦК КПК, видный теоретик и литератор, оказавший колоссальное влияние на становление самого Мао. Когда в 1927 году рухнул союз КПК и Гоминьдана и Чан Кайши подверг компартию жесточайшим репрессиям (т. н. «Шанхайская резня»), именно Чэнь Дусю партийцы обвинили во всех ошибках и сняли с поста генсека, а затем и вовсе исключили его из партии как «троцкиста» и «капитулянта». В дальнейшем Чэнь примкнул к троцкизму, однако, не получая, в отличие от КПК, организационную и финансовую поддержку от Коминтерна, он так и не сумел создать новую серьёзную партию. После мытарств по тюрьмам режима Чан Кайши в 1930-е годы Чэнь Дусю умер в безвестности.

Студент Лю Жэньцзин (1902-87), отличавшийся редкой начитанностью, стал делегатом съезда в 19 лет! Учась в СССР, проникся идеями Троцкого, а позже лично познакомился с ним. Во время «Культурной революции» «отсидел» больше 10 лет.

Лучше всего, пожалуй, сложилась судьба у Дун Биу (1886-1975), который в КНР занимал высокие посты - был даже и. о. Председателя КНР с 1968 по 1975 год.

На I съезде КПК присутствовали ещё два иностранных гостя, представлявших Коминтерн. Голландец Хенк Сневлит (псевдоним - Маринг; 1883-1942) считается не только одним из учредителей КПК, но также и зачинателем коммунистического движения в Индонезии, где он жил во время Первой мировой войны. В 1930-е тоже некоторое время примыкал к троцкистам. В 1942-м в оккупированной Голландии он был арестован гестапо и казнён - причём смерть встретил пением «Интернационала».

А вот советский разведчик Владимир Абрамович Нейман (в Китай приехал под псевдонимом Никольский), агент Коминтерна и сотрудник госбезопасности, участник Гражданской войны и конфликта на КВЖД, был репрессирован в нашей стране как «японский шпион и участник правотроцкистской организации».

Массовые чистки в Компартии Китая стали обычным явлением уже в 1920-е годы, сопровождая изменения в классовом составе партии. Рабочий класс в Китае был ещё малочислен и слаб, и Мао Цзэдун, хорошо изучивший аграрный вопрос и занимавший в КПК должность главы комиссии по крестьянскому движению, сделал ставку на безземельное крестьянство, чьи интересы противополагались не только интересам помещиков и кулаков, но даже середняков и малоземельных бедняков.

Около 1930 года Мао был обоснован перенос тяжести партийной работы из городов, как «оплота контрреволюции», в деревню. Продолжительные крестьянские войны против феодалов - одна из характерных особенностей китайской истории, и их энергия стала движущей силой революции. В деревне КПК и китайская Красная Армия черпали безграничные людские ресурсы. Продолжение же крестьянской войны после 1949-го - при остроте классовой борьбы и резкой противоположности города и деревни - и вылилось в трагические эксцессы «Культурной революции».

Но сегодня в партии и её руководстве происходят совсем другие процессы. С 2002 года в соответствии с доктриной Цзян Цзэминя о «тройном представительстве» членами КПК могут стать и буржуа-миллионеры. В результате теперь примерно каждый третий супербогач Китая - член партии. Имеется уже прецедент избрания крупного предпринимателя кандидатом в члены ЦК, но понятно, что даже «рядовой член», обладающий толстым кошельком, приобретает в партии огромное влияние.

В списке из 1271 самого богатого жителя страны 203 являются делегатами Всекитайского собрания народных представителей или Народного политического консультативного совета. Состояние двух самых богатых из них на начало 2015 года оценивалось в 17 и 14 млрд. долл. - и это при том, что, скажем, в Конгрессе США нет ни одного «слуги народа», кто имел бы состояние более чем в полмиллиарда долларов! Всего же, в сумме, эти 203 китайских олигарха-депутата располагают капиталами в размере без малого половины триллиона долларов! Разумеется, в ВСНП громадное большинство составляют рабочие и крестьяне, но представители бизнеса получили отличные возможности лоббировать там свои деловые интересы.

Си Цзинпин начал энергичную кампанию по борьбе с коррупцией, ставшей одной из главных угроз политическим устоям Китая. Совсем недавно даже казнили одного миллиардера - Лю Ханя, обвинённого в создании «преступной группировки мафиозного характера», тесно связанной с коррумпированным чиновничеством. Но все эти меры репрессивного характера не затрагивают основы распространения коррупции и её перехода на качественно высший уровень - а этой опасной основой является сращивание крупного бизнеса с партийно-государственным аппаратом в условиях невиданного развития в Китае системы государственного капитализма.

Думается, в руководстве КПК и КНР это прекрасно понимают, но найдётся ли политическая воля пресечь этот разъедающий государство и общество процесс? Так и срывается с языка одно наше переиначенное высказывание: «Мао на них нет!»

«Великий люстратор»

Начало «Великой пролетарской культурной революции» было положено в ноябре 1965-го газетной статьёй с разгромной критикой одной театральной пьесы из истории средневекового Китая. «Культурная революция» чисто внешне напоминает нам украинскую «люстрацию»: «очистку» власти и ключевых сфер общественной жизни от «тёмных сил прошлого», «ренегатов» и т. п. Только проведена китайская «люстрация» была с азиатским размахом и восточной жестокостью - по некоторым данным, в ходе её было убито и доведено до самоубийства более 1 млн. человек, а всего подверглись гонениям порядка 100 миллионов! Страну терроризировали печально известные хунвейбины («красные охранники») - в большинстве своём студенты и школяры - и цзаофани («бунтари») - выходцы из рабочего класса...

Ещё одна важнейшая особенность истории Китая: необычайная длительность эпохи феодализма. В Китае феодальные порядки установились раньше, чем где-либо на Земле, - ещё за два столетия до нашей эры; они определили передовой характер страны вплоть до XIII - XIV веков, но, продлившись 2000 лет, довели в итоге Китай до ужасающей отсталости. Это обстоятельство не только объясняет чрезвычайную жестокость социальной борьбы, уходящей корнями в крестьянские войны Средних веков и XIX столетия, которые были зверски подавлены феодалами - и это осталось раной в памяти народа. Глубоко укоренившийся феодализм с его представлениями, традициями, формами и методами политической борьбы, с его нравами не мог не наложить свой отпечаток на обществе, совершавшем рывок от него через ступеньку вверх. Поднебесная времён Мао мучительно боролась со своим недавним прошлым, «скатываясь» на методы, как бы взятые оттуда, которые видятся нам средневековым варварством. В любом случае, к Китаю середины XX века никак нельзя подходить с меркой западных демократий - это совсем разные общества.

Борьба за власть - при наличии «развилки» возможных путей развития страны после революции - была беспощадна, и, спору нет, Мао в ней не был ангелом. Надо заметить, что он в этом деле был очень хитёр и изобретателен, был способен на нестандартные ходы. Так, после провала «Большого скачка» Мао сложил с себя все крупные посты, кроме Председателя ЦК КПК, - но сохранив полный контроль над ситуацией; а в 1962-м неожиданно сам выступил с «самокритикой» - чем регулярно были вынуждены заниматься, каясь за свои ошибки, все руководители Китая.

«Культурной революции» предшествовала ещё китайская «оттепель», когда в 1957 году Мао Цзэдун провозгласил лозунг «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ!» Про ту кампанию имеются разные суждения; есть мнение, например, что Мао-де специально спровоцировал «наивную интеллигенцию», дабы выявить «диссидентов». Но, так или иначе, критика власти неожиданно настолько стремительно вышла за все допустимые пределы (к слову, именно тогда, а вовсе не в «Культурную революцию», появились знаменитые стенгазеты «дацзыбао»), что «сто цветов» пришлось быстренько «выполоть», назвав их «ядовитыми травами».

Трагически закончилось и движение хунвейбинов. Бесчинства этих незрелых, но, видимо, искренне веривших в идеалы революции молодых людей обеспокоили власть, и та постаралась это буйное движение, могущее выйти из-под контроля, свернуть. Хунвейбинов массово выселяли в деревню - многим не позволили даже закончить университеты. И даже подавляли их сопротивление силами армии.

И если наша «люстрация» была всего лишь локальной вспышкой насилия в мятущейся, потерявшей линию прогрессивного развития стране, то «Культурная революция» оказала большое влияние на ситуацию во всём мире, тоже, впрочем, не слишком продолжительное. Политика Н. С. Хрущёва и Л. И. Брежнева ослабила симпатии мировых левых к Советскому Союзу. Про СССР и КПСС начали говорить, что они «утратили революционность», «обуржуазились», «пошли на примирение с капитализмом», и даже стали называть СССР «империалистическим государством». В то же время подъём национально-освободительного движения в Азии и Африке, война во Вьетнаме создали огромный спрос на ультралевые идеи. Мао пользовался в мире немалым авторитетом, и «непримиримый» к капитализму маоизм, проводимая энергичной молодёжью «Культурная революция» с её лозунгом «Революция всегда права!» вдохновили «леваков» повсюду - как в Третьем мире, так и на Западе.

В Западной Европе апогей увлечения маоизмом пришёлся на майские события 1968 года в Париже. Можно предположить, что маоизм получил бы ещё большее распространение среди левой молодёжи, если б не Кубинская революция и Эрнесто Че Гевара, чей пример и чьи идеи «оттянули» часть радикальных масс на себя.

Но если в странах, подобных Камбодже, - близких по уровню развития и своей социально-классовой структуре к Китаю первой половины XX века, маоизм попал в плодородную для него почву, то на Западе ситуация была принципиально иной. Там у него попросту не могло быть основательной социальной базы - только небольшая часть студенчества и интеллигенции, «стихийно взбесившихся» против вступавшего в фазу «потребительского общества» капитализма. И эти люди быстро «выгорели», целиком растеряв свою ультрареволюционность. Неслучайно, некоторые из вождей Парижской революции 1968 года (например, Кон-Бендит) впоследствии выродились во вполне респектабельных буржуазных политиков либерального направления.

Долгое время маоизм оставался маргинальным течением преимущественно в странах Третьего мира - как, например, движение «Сендеро Луминосо» в Перу. Тем более что маоизм де-факто потерпел поражение и в самом Китае.

Но после свержения в 2006 году монархии маоисты неожиданно таки пришли во власть в одной отдельно взятой стране - правда, в маленькой, бедной, затерянной бог весть где стране - в Непале. Феномен Непала в том, что там последователи Мао, которые длительное время вели вооружённую борьбу, теперь пытаются построить социализм не только в условиях крайней отсталости страны, но ещё и в обстановке многопартийной демократии - причём только лишь в самом начале становления республиканской формы правления. В Непале невообразимое множество партий - и среди них наберётся едва ли не с десяток коммунистических - на любой вкус!

В 2008 году Объединённая коммунистическая партия Непала (маоистская) выиграла выборы в 1-е Учредительное собрание, и её лидер Прачанда («Лютый», род. 1954) с августа 2008-го по май 2009 года занимал пост премьер-министра.

Лишь в сентябре 2015-го в Непале смогли-таки принять конституцию, и тогда доминировала другая компартия - Коммунистическая партия Непала (объединённая марксистско-ленинская). Её представительница Бидхья Деви Бхандари (род. 1961) избрана президентом, а Кхадга Прасад Шарма Оли (род. 1952), тоже от КПН(ОМЛ), стал премьером, победив прежнего главу правительства Сушила Коирала (от партии «Национальный Конгресс»). Но уже 3 августа с. г. Прачанда взял у конкурирующей компартии реванш, причём, что весьма подозрительно, сформировал коалиционное правительство с либералами из «Национального Конгресса». Политик говорит, что его идейная база (т. н. «путь Прачанды») строится на учении В. И. Ленина, И. В. Сталина и Мао Цзэдуна. Что ж, посмотрим, куда поведёт Непал «путь Прачанды»...

Реформы Дэн Сяопина начались не на пустом месте!

Меня всегда интересовал вопрос: а каковы были темпы экономического роста Китая до реформ Дэн Сяопина, в эпоху Мао? Ну, положим, к данным официальной статистики Китая имеются подозрения в огромных приписках. Хотя, отметим, что Национальное бюро статистики КНР признаёт катастрофический обвал экономики в 1961 году - сразу на 27,3 % (!), а также большие спады в 1962 и 1967-68 годах.

Зато в годы первой китайской пятилетки (1953-57) среднегодовой темп роста составил 9,38 %, а период 1963-66 годов - и вовсе 14 %! В десятилетку до начала реформ Дэн Сяопина (исходной точкой считается пленум ЦК КПК в декабре 1978 года, поэтому мы будем брать период с 1969 по 1978 год включительно) экономика росла в среднем на 8,4 % в год, т. е. росла не хуже, чем позже, в ходе реформ. Всего же за 26 лет с 1953 по 1978 год средний темп прироста ВВП Китая равен 6,7 %.

Этим цифрам, разумеется, можно верить или не верить, но, между прочим, их воспроизводит на своём сайте data.worldbank.org Всемирный Банк. И факт то, что и ООН, и Всемирный Банк неизменно помещали дореформенный Китай в первую десятку экономик мира, а в 1960-е годы - даже в первую пятёрку, хотя здесь нужно учитывать масштабы страны, куда большие, чем, скажем, у Италии или Франции.

Китайский учёный, последователь теории мир-системного анализа Иммануила Валлерстайна Ли Минци, издавший в 2008 году в Лондоне книгу «Подъём Китая и упадок капиталистического мирохозяйства» (The Rise of China and the Demise of the Capitalist World-Economy), утверждает, что реально экономика Китая прирастала в среднем на 4,7 % в год - что всё-таки немного выше темпов роста в тогдашней, ещё весьма динамичной, Западной Европе - 4,5 %. И Ли Минци доказывает, что именно в маоистский период была заложена база для последующего «экономического чуда».

Вот это - несомненно: при Мао, особенно в годы первой пятилетки, благодаря не имевшей аналогов в мировой истории экономической помощи СССР, в прежде отсталом аграрном Китае была создана достаточно мощная база тяжёлой индустрии и транспортной инфраструктуры, на которые и опирались реформы Дэн Сяопина. С момента победы революции и до конца 1970-х годов добыча угля в Китае выросла с 15 до 635 млн. тонн, выработка электроэнергии - с 3,6 до 282 млрд. кВт-ч, выплавка стали - с 1-1,5 до 34,5 млн. тонн, производство цемента - с 1,5 млн. тонн в 1943 году до 74 млн. тонн. В 1949 году во всём Китае насчитывалось 430 тракторов, и своего производства их не было, а в 1979-м заводы страны собрали 126 тыс. таких сельхозмашин. Наконец, железнодорожная сеть Китая выросла с 29 до 51,1 тыс. км.

Не говоря уж о том, что была в целом преодолена тотальная неграмотность: в 1982 году грамотность среди взрослых достигла 65,5 % (ныне - свыше 95 %), среди молодёжи - 88,8 % (сегодня - практически 100 %). И средняя продолжительность жизни в КНР с конца 1950-х годов до конца 70-х поднялась с менее 45 лет до 65-ти.

Поэтому совершенно неверным является представление, будто до рыночных реформ в Китае не было никакого роста и развития, и только реформы вдохнули в экономику Поднебесной жизнь и бурный прогресс. Несомненно, однако, и то, что в 1978 году Китай всё ещё оставался бедной страной с очень низким производством продукции на душу населения и с низким уровнем жизни масс, особенно на селе.

Были противоречия, и требовались меры по подъёму благосостояния народа. По моему мнению, сама логика предыдущего развития Китая вела его к «НЭПу по-китайски», однако сомнительны распространённые у нас представления, будто и наша страна могла бы добиться тех же успехов, если б в конце 1980-х годов выбрала «китайский путь». Ибо несравнимы исходные социально-экономические условия в СССР и Китае. Да и наши экономические реформы начинались, по сути, как более радикальный вариант китайских, но только с полным сносом всей политической надстройки - что и обусловило затем разрушительный разгул «рыночной стихии».

В Китае 1949 года не только абсолютно преобладало крестьянство, т. е. страна являлась мелкобуржуазно-крестьянской. Слабой была и национальная буржуазия. Это показала половинчатая Синьхайская революция 1911 года, которая не пошла дальше ликвидации монархии, приведя к власти блок помещиков, компрадоров и военщины. Из вышесказанного следует, что мало возможным было создание сразу же после революции многоукладной экономики на основе, скажем так, компромисса с национальным капиталом - а господствовавшую компрадорскую олигархию нужно было без жалости выкорчёвывать как проводника иностранных интересов!

Намного отстававший от развитого мира Китай вынужден был проводить форсированную модернизацию и индустриализацию по советскому образцу - но только ещё более форсировано. Положение ухудшилось после того как в 1956 году Н. Хрущёв развенчал «культ личности» и наметились разногласия между двумя главными социалистическими державами. Мао понял, что в дальнейшем следует рассчитывать только на свои силы - и уже в 1960 году СССР поддержку прекратил.

И как раз в конце 1950-х годов последовал пресловутый «Большой скачок», состоявший из авантюристических, т. е. не основанных на науке, экспериментов, с отчаянностью призванных интенсифицировать развитие страны. Чего стоит хотя бы кампания с постройкой чуть ли не в каждом дворе доменной мини-печи! Их было сооружено 90 млн. штук, и они в 1958 году выдали 11 млн. тонн чугуна - только вот металл был никудышного качества, и поскольку примитивные домницы были топливно-неэффективными, они поглотили невероятную массу древесного угля, обезлесив целые районы и обрушив оттого, в конечном итоге, в них урожаи.

Логическим завершением «Большого скачка» и прочих экспериментов и стал, как мне представляется, их «антитезис» в виде рыночных реформ и возврата к многоукладности экономики - логическим уже хотя бы потому, что и население, и партийно-государственные элиты устали от бесконечных «скачков» и потрясений! Надо учесть даже то обстоятельство, что люди, начинавшие реформы, были очень старыми, и многие из них натерпелись в «Культурную революцию». Дэн Сяопин (1904-97), между прочим, был на два года старше Брежнева, и когда он только ещё разворачивал свои реформы, Леонид Ильич уже покоился у Кремлёвской стены.

Китайское руководство второго поколения нашло свой вариант «мягких», «спокойных» экономических преобразований, сделав ставку на предприимчивость многочисленной мелкой буржуазии. Вопрос не в том, пошли ли рыночные реформы на пользу Китаю - рост производительных сил страны и благосостояния большой части населения несомненны, а это и должно служить критерием их успешности. Вопрос в исторических рамках реформ - и в последнее время, в связи с замедлением темпов развития Китая и всё большим проявлением противоречий в экономической и социальной сферах жизни страны, этот вопрос встаёт всё более определённо.

Возможные пути и противоречия развития Китая

По всей видимости, фактор дешевизны рабочей силы себя исчерпал. В Китае рабочая сила уже не только дороже, чем во многих странах Юго-Восточной Азии, но, по некоторым расчётам, даже дороже, чем в России. Становится возможным массовый перенос многих отраслей промышленности теперь уже в «сверхновые» индустриальные страны - что означало бы серьёзную ломку структуры мирового хозяйства, растущую неравномерность развития стран, изменение соотношения их сил, а значит, и возможность обострения противоречий между ними.

Да, Китай способен перейти в нишу наций, специализирующихся на отраслях с наиболее высокими и тонкими технологиями. С 2001 по 2012 год доля затрат на НИОКР в ВВП Китая выросла с 0,9 до 1,9 %, а количество заявок на патенты - с 56,8 тыс. в 2003 году до 801 тыс. в 2014-м! В 2011 году Китай по этому показателю впервые обошёл ещё недавно безоговорочного лидера - США, причём за 2009-11 годы китайцы дали 72 % мирового прироста числа заявок. Кстати, и китайская патентная служба стала крупнейшей в мире, превзойдя патентную службу США.

Хотя не всё так уж гладко. Такой важнейший показатель, как удельный вес высокотехнологичных товаров в экспорте, начав расти с чуть более 5 % в начале 90-х годов, достиг 30,8 % в 2005 году, но затем проявил тенденцию к снижению - ныне (2014) он равен лишь 25,4 %. В 2000 году исследователей в НИОКР было 547,3 на 1 млн. населения, их численность поднялась до 1200 в 2008 году, но в кризисном 2009 году упала до 863,9. Затем, однако, рост численности учёного люда возобновился.

Другой возможный вариант развития Китая, рассматриваемый аналитиками: переход его, вослед за рядом «старых» капиталистических государств Запада, от преимущественно производящей экономики к преобладанию вывоза капитала и финансово-спекулятивной деятельности. Собственно, Китай уже является одним из крупнейших экспортёров капитала, и его банки и биржи давно вошли в «мировые топы». Дальнейшее наращивание такого рода деятельности объективно усиливает столкновение интересов Китая и США - ведь если в роли «мировой мастерской» Китай нынешним США не особо опасен, то в роли «мирового банкира» и «мировой биржи» (да ещё и «мировой научной лаборатории») опасен смертельно! При этом Китай продолжает оставаться крупнейшим держателем долговых бумаг США, а значит, он материально заинтересован в поддержании «финансовой пирамиды» своего геополитического противника, и в этом заключено явное противоречие.

Внутреннее противоречие мне видится в следующем. Вывоз капитала более характерен для стран «Золотого миллиарда». Китай же вступил на эту стезю, до сих пор имея ВВП на душу населения не менее чем вдвое ниже порогового значения принадлежности к «Золотому миллиарду». То есть впервые в истории крупнейшим экспортёром капитала становится достаточно бедная страна, где, по сути, нет той социальной базы поддержки финансового паразитизма, которая есть на Западе. Хотя порядка 100 млн. китайцев, играющих на бирже, - это более чем серьёзно.

Одна из приоритетных заявленных целей китайского руководства: построение общества «средней зажиточности». Сделав выводы из мирового кризиса, китайцы перешли от экспортно-ориентированной модели, уязвимой в отношении колебаний конъюнктуры мирового рынка, к стимулированию внутреннего потребления. О росте благосостояния Китая красноречиво говорит хотя бы тот факт, что с 2003 по 2013 год пятикратно возросло число туристов, выезжающих из КНР за границу.

Однако при этом и растёт социальное расслоение. Соотношение доходов 10 % самых богатых и 10 % самых бедных китайцев выросло с 6,15 в 1981 году до 17,8 в 2010-м. Парадокс: социалистический Китай входит в число стран с наибольшим социальным неравенством! И это не может не компрометировать партию и власть.

При вероятном замедлении темпов роста Китай рискует «застрять» в группе стран со средним уровнем душевого ВВП, так и не совершив «прыжок» в мировую элиту, - и накопив при этом остроту социальных противоречий. Интересно, что некоторые аналитики объясняют снижение динамики роста китайской экономики... борьбой властей с коррупцией. Партия требует от чиновников скромности, осуждает покупку ими дорогих вещей - и это, дескать, негативно влияет на рынок предметов роскоши! То, что экономика социалистического Китая, возможно, столь критично зависит от паразитического потребления слоя коррумпированного, связанного с крупным бизнесом чиновничества, - это само по себе должно насторожить...

Китай vs. Индия?

Впрочем, все разговоры экспертов о неизбежности усиления противоречий между Китаем и США - это уже банальности. Гораздо интересней вопрос о том, как повернутся далее отношения Китая с Индией, которая в 2015 году смогла опередить Поднебесную по темпам экономического роста, и это дало повод предположить, что Индия может стать новым лидером и локомотивом развития мировой экономики.

К тому же в этой стране тоже растёт и расширяет экспансию вовне крупный капитал, а значит, и на этом фронте Индия может конкурировать с Китаем.

Штука ещё в том, что Соединённые Штаты, ведя борьбу с Китаем и угрожая жизненно важным для него морским коммуникациям, эти самым провоцируют трения между двумя крупнейшими державами Азии. Китай вынужден, защищая свои коммуникации, наращивать военно-морской флот, своё военное присутствие в Юго-Восточной Азии и в зоне Индийского океана, действуя в рамках стратегии «нитки жемчуга», создавая свои опорные пункты и привлекая союзников в регионе.

Китайцы построили крупные порты Гвадар в Пакистане и Хамбантона в Шри-Ланке. Пакистан - традиционно важнейший союзник Пекина, крупный покупатель его оружия и военной техники. Сильны позиции КНР также в Мьянме и Бангладеш. Давно вынашивается проект строительства судоходного канала через перешеек Кра в Таиланде - в обход контролируемого США Малаккского пролива. Естественно, всё это вызывает беспокойство у Индии, подталкивает её к гонке вооружений.

Сохраняются взаимные территориальные претензии между двумя державами. Китай считает индийский штат Аруначал-Прадеш (расположен к востоку от Бутана) частью Южного Тибета. Тамошнее население этнически и конфессионально близко к тибетцам (исповедует буддизм). Вплоть до начала прошлого века Южный Тибет не принадлежал англичанам, и они аннексировали его, воспользовавшись развалом Китая после Синьхайской революции. Далее граница между Тибетом и Британской Индией была определена без участия Китая, и последний эту границу не признал.

В свою очередь, Индия претендует на район Аксайчин в Тибете на западном участке китайско-индийской границы. Этот горно-пустынный район контролируется китайцами, но вроде бы должен принадлежать Индии по тому же самому договору, по которой ей принадлежит Аруначал-Прадеш. Масла в огонь подлил скандал 2006 года: на спутниковом снимке района на севере Китая якобы обнаружился объект типа военного полигона, воспроизводящий местность Аксайчина. И это могло быть истолковано так, что Китай готовится воевать на указанной спорной территории.

Во времена Мао, в 1962 году, произошёл серьёзный военный конфликт между Китаем и Индией. В наше время их отношения заметно потеплели. В 2003 году была подписана декларация, согласно которой Индия признала Тибет частью Китая и отказалась от поддержки подрывной деятельности последователей Далай-Ламы, а Китай, в свою очередь, признал частью Индии Сикким. Но, насколько известно, от претензий на спорные территории в Тибете стороны так и не отказались.

Внешнеполитическое положение Индии противоречиво. С одной стороны, ей объективно нужно совместно с Китаем и Россией отстаивать свои интересы против гегемонии Запада - что она и делает в рамках БРИКС и ШОС. С другой стороны, и правящая ныне Бхаратия джаната парти, и Индийский национальный конгресс более чем лояльны к Америке. Вашингтон прямо называет Дели своим союзником в деле «сдерживания Китая»; интенсивно военное сотрудничество двух стран. Флоты США и Индии участвовали за последнее время в совместных морских учениях не только в Бенгальском заливе, но и у берегов Филиппин - что явно направлено против КНР.

В союзном треугольнике Китай - Россия - Индия именно последний партнёр представляет собою политически наиболее неустойчивое звено. Хотя, думается, противоречия между Индией и Китаем всё же не носят антагонистический характер.

...В философской работе 1937 года «Относительно противоречия» Мао писал: «Закон противоречия, присущего вещам и явлениям, то есть закон единства противоположностей, является основным законом природы и общества». Именно: противоречие - двигатель всякого развития. Противоречия, накапливающиеся в Китае, не могут не угрожать коренной сменой экономической, а может быть, даже и политической модели страны, тогда как противоречия на мировой арене ведут к острым конфликтам между державами и к новому переделу мира.