Мова нанова. Часть II. По сходах не своїх без ліку діб (По лестницам чужих бессчётных дней)
2016-08-22 Mikołaj Zagorski, перевод с польского Dominik Jaroszkiewicz (Mikołaj Zagorski, Dominik Jaroszkiewicz)
Среди иных людей, понимающих категорию теоретической нации почти без слов, есть те, на месте которых я никому не пожелаю оказаться. Всё же их становится всё больше и именно их поломанные судьбы не могут со временем не сложиться в слом национальной ограниченности.
Коли почуєш, як в тиші нічній
Залізним шляхом стугонять вагони,
А в них гуде, шумить, пищить, мов рій,
Дитячий плач, жіночі скорбні стони,
Важке зітхання і гіркий проклін,
Тужливий спів, дівочії дисканти,
То не питай: сей поїзд - відки він?
Кого везе? Куди? Кому вздогін?
Се - емігранти[1]
(Іва́н Франко́, "Емігра́нти", 1898 р.)
Эмиграция бывает разной - вынужденной и добровольной, заграничной и внутренней, трудовой и политической. Чаще всего она оказывается вынужденной, заграничной и трудовой. Люди, через рабочие руки которых прошла судьба двух... трёх... четырёх наций, совсем не считают, что из разности промышленных условий не могут следовать более глубокие выводы и в отношении теории, если эмигранты вообще находят время задумываться о существовании теории. Если таким людям начинаешь рассказывать о категории теоретической нации, и лучше на их родном языке, то они легко признают всё изложенное хотя и неожиданным, но естественным. Также эмигранты всегда отличаются от академических кругов своей нации тем, что не преувеличивают и не преуменьшают значение языкового вопроса. Ибо кому, как не эмигрантам, знать объём усилий для взаимодействия в иной языковой среде. Между тем, в академических кругах центров накопления капитала бытует мнение о несущественности языкового вопроса, тогда как академические круги финансово-колонизуемых территорий наоборот, раздувают языковой вопрос до первостепенного, хотя в действительности многочисленные эмигранты чувствуют его реальное значение. Обе направленности настроений академических кругов являются переходом на позиции местных бизнесменов. Подлинный масштаб языкового вопроса без тесного общения с эмигрантами, даже больше, без сознательного перехода на их позиции понять невозможно.
Эмиграция политическая в наше время обычно связывается с судьбой проводников интересов российского капитала на Украине и с проводниками интересов действующего украинского режима в России. Это относительно недавние и известные потоки, охватившие несколько сотен человек. Сразу оговоримся, что именно эта эмиграция нас не будет интересовать, потому что ни к освободительным процессам, ни к теории эти круги никакого отношения не имеют. Поэтому обратимся к социалистический и коммунистической эмиграции Польши и Германии.
Для того, чтобы понять как живёт Michał Nowicki в Париже, совсем нет необходимости знать его лично. Это хорошо видно и по его статьям и по разговорам с отдельными пытающимися задумываться «о себе и мире»[2] украинскими эмигрантами в Польше.
Первый удар эмиграция наносит ещё до пересечения границы:
Ти кинеш все, чому віддав кохання,
До решти все, бо й решту розтягли б, -
Найперший це удар меча вигнання[3].
Вторым ударом встречает чужая и непонятная среда.
Ти звідаєш, який солоний хліб
Не свій, як важко сходить вниз чи вгору
По сходах не своїх без ліку діб.
Даже если кто-то в теле своей нации относился к передовым отрядам исторического субъекта, то найти подобных людей в другой стране всегда очень сложно, а иногда объективно невозможно по той причине, что страна эмиграции может вообще не быть теоретической нацией. Именно поэтому коммунистическая и социалистическая эмиграция Польши и Германии никогда не считала категорию теоретических наций и языковую проблему досужими домыслами тех, которые сидят в тепле в просторных варшавских комнатах в удобных креслах. Это понимание также без всяких препятствий распространяется в той части освободительного сообщества, которая помогает эмигрантам. А в Германии это весьма почётное и, увы, уже вполне традиционное дело.
Ни для кого ведь не секрет, что эмигрант политический при нынешнем состоянии движения не может не быть эмигрантом трудовым, хотя и не по мотивам, но по способу существования. И хотя трудовой доход даётся совсем непросто, он лишь первое и не самое давящее на дух испытание.
Але найтяжче під жорстоку пору -
Це буде товариство дурнів злих,
В яке потрапиш, втративши опору.
Увы, так оно чаще всего и случается. Ибо в чужой стране выбрать себе товарищей очень непросто даже если они есть. Ведь чтобы их найти, нужно некоторое время жить жизнью другой страны, а это время обычно и приходится на самые трудные - начальные - этапы эмиграции. И потому, даже если отложить собственно теоретический анализ состояния теоретических наций, нетрудно понять почему даже иностранные корреспонденты многих великих оказывались третьестепенными или совсем заурядными фигурами. Пусть читатель, например, попробует вспомнить корреспондентов Маркса и Энгельса из своей страны, широко известных чем-то ещё, а не только этим. Но если Марксу и Энегльсу за счёт широты сведений удавалось компенсировать свою географическую оторванность и выбирать всё больше тех, кто действительно заслуживает внимания, то обычный политический эмигрант современности, выброшенный в другою страну, почти не имеет иного выбора, кроме как начинать с местных политических кругов. А поскольку под видом социализма и коммунизма почти всегда господствует их профанация, нет ничего удивительного в том, что
Невдячність, тупість, нечестивість їх
Відчуєш скоро ти, але не в тебе
Зачервоніють скроні, а у них.
Присмотревшись за два-три года к местным сообществам политического коммунизма, эмигрант вряд ли останется при иллюзиях и вынужден будет остаться почти в изоляции.
Підлота скотська їх в ділах, як треба,
Себе покаже, - слава й честь тобі,
Що партію свою складеш ти - з себе.
В этих условиях никакого иного теоретического выбора, связанного с продолжением мышления, не может быть у эмигранта кроме тщательного анализа объективного значения национальной ограниченности с целью выявления узловых точек её разрыва.
Эмигранты также потому столь легко и без всяких идеологических искажений воспринимают анализ, использующий понятие «теоретическая нация», что для них это жизненный вопрос - вопрос продолжения или окончательной деградации их мышления, их личности. Языковой вопрос воспринимается эмигрантами адекватно не в последнюю очередь потому, что для них не составляет никакой проблемы употребление двух и знание трёх, а то и четырёх языков на уровне содержательного чтения.
Зали́зным шля́хом стухъоня́ть вахъо́ны,
А в ных хъудэ́, шумы́ть, пышчъы́ть, мов рий,
Дитя́чъый плачъ, жино́чи ско́рбни сто́ны,
Важке зитха́ння і хъиркы́й прокли́н,
Тужлы́вый спив, диво́чийи дыска́нты,
То не пыта́й: сэй по́йизд - ви́дкы вин?
Кохъо́ вэзэ? Куды? Кому́ вздохъи́н?
Сэ - эмихъра́нты.
(Примерная фонетическая транскрипция галицийского диалекта Dominik Jaroszkiewicz)
Колы́ почу́йеш, як в тыши́ ничъни́й ↩︎
В оригинале латинская цитата, очевидно из канонической католической литературы - Пер. ↩︎
Тут і далі: Данте Аліг'єрі. Божественна комедія. Переклад Євгена Дроб'язка./ Рай, пісня XVII./ 55-69 ↩︎