Немного о популяризации литературы в Украине

2016-08-04 Василий Губанов

Прежде всего, нужно отметить, что само выражение «популяризация литературы» заимело целый ряд синонимов, которые очень облегчают понимание её сущности: тут и «популяризация чтения», и «развитие литературы», и «промоция литературы», и «развитие литературной индустрии» или даже «развитие книгоиздательского дела». Собственно, и само понятие «литература» сейчас тоже всё реже употребляется хотя бы в значении «литературный процесс». Редко оно звучит и как собирательный образ всех наличных в обществе книг. Оно звучит именно как все книги, которые находятся сегодня в *продаже,*в первую очередь – художественные. Говоря, например, об украинской литературе, говорящий едва ли представляет её как некий культурный феномен, развивавшийся во времени и являющий собой один из способов самосознания общества, а подразумевает только некую сумму произведений, именующихся сучасною українською літературою, которые написаны некими авторами, обсуждаются в интернете и представлены в магазинах в виде печатных изданий. Те авторы, которые, например, ещё писателями не стали (то есть, которых не издали), в сучукрліт пока не входят, хотя бы они и публиковали себя сами, писали каждый день и читали бы их отлично — например, в том же интернете.

Ситуация с самими печатными изданиями выглядит чуть сложнее. Не случайно в ней то, что те, кто говорят о «популяризации литературы» в Украине, сами являются издателями или такими общественными группами, которые напрямую с издателями связаны (к примеру, работают организаторами мероприятий и мастер-классов с писателями или представляют собой «платформу» в соцсетях, где участники литературного процесса размещают информацию о своих акциях, книгах и прочем). Тут активно насаждается мнение, что книга – это нечто, что имеет такое-то количество бумажных страниц, такую-то обложку, отпечатано в типографии и что непременно нужно покупать. Множество средств включается в поддержку этого мнения: тут и «шелест бумажных страничек», и их запах, и плед с какао, и фотокомпозиции из книг, цветочков и разных семечек, – и более серьёзные, как-то: лозунги борьбы с электронным пиратством, призывы отказаться от «мови окупанта» и поддерживать развитие украинской словесности, бесконечные разговоры о культурном возрождении, которое то ли уже случилось, то ли случится со дня на день, и проч.

Однако смысл книги вообще не в том, чтобы иметь красивую обложку, быть написанной на каком-то определённом языке, и даже не в том, чтобы быть проданной. Книга, строго говоря, является книгой и тогда, когда она вовсе не имеет обложки, не продаётся, и предстаёт перед читателем в виде насечек на бересте или клинописных сообщений на глиняной дощечке – так же, как она может быть свитком, скрижалями, инкунабулой, аудиофайлом или приложением для смартфона. Всё это — только формы в которых существует нечто, именуемое книгой, и то, что иные из форм появились ещё до того, как появилась торговля или книгопечатание, несомненно (по той же причине, «электронная книга» в смысле гаджета не есть книгой вовсе, хотя и похожа).

Короче, книга — это не предмет, взятый отдельно и выделяемый среди прочих предметов по каким-то признакам (например, страницам или переплёту) и даже не совокупность таких предметов. Книга, в особенности художественная — это определённое общественное отношение, в котором находит одно из своих воплощений важнейшая и древнейшая человеческая потребность: потребность человека в человеке. С иным из людей мы запросто можем общаться непосредственно, с кем-то (например, учёным из Канады) непосредственно пообщаться нам уже труднее, да и не перескажет он нам в живом разговоре всех своих наработок; кого-то из людей уже давно нет в живых — как, например, Аристотеля, – но с ним продолжают разговаривать десятки тысяч человек, проживших уже тысячи поколений, и этот разговор с великим мыслителем всё так же находит свой отзвук в делах и речах представителей поколения уже нашего.

О такой природе книги отлично знал М.Горький (ныне успешно декоммунизированный): «книга — такое же явление жизни, как человек, она — тоже факт живой, говорящий, и она менее «вещь», чем все другие вещи, создаваемые человеком». Или, как гениально отмечает один белорусский афоризм, «кніга ёсць толькі чалавек, які размаўляе ў народзе».

Но что, если книга перестала быть «человеком, который говорит в народе», и стала даже более вещью, чем другие вещи — как носки, тарелка или мобильный телефон? Что, если за книгой в Украине надёжно закрепилось классическое одномерное определение из Википедии: «книга – один из видов печатной продукции: непериодическое издание, состоящее из сброшюрованных или отдельных бумажных листов (страниц) или тетрадей», и даже само общественное отношение, воплощённое в книге, изменилось, упростилось?

Дело не в том, что таким образом обедняется понимание книги или даже литературы, которые никогда не сводились к собственно книгам, писателям или читателям, и уж тем более к какому-то «процессу». Это как раз нормально. И нормально тем более, что литературе в общем-то всегда было «плевать» на то, кто и как её понимает: она не переставала быть собой только лишь от того, что кто-то на неё смотрел «по-своему», пусть даже эти «кто-то» едва ли не «все», а книга никогда не меняла своей природы только потому, что кому-то так захотелось. Дело в том, что литература сегодня сама едва ли уже представляет собой способ самосознания общества, иными словами — не есть вполне литературой, а книги тоже сами «упростили» свою роль, и в этом отражается важная тенденция нашего века.

Нет, если говорить о художественной литературе, то Шевченко, Украинка, Симоненко и Тютюнник остались — деться им некуда. Вот современные писатели почему-то куда-то запропастились: в смысле, что уж слишком не дотягивают до уровня своих предшественников, оказываясь отброшенными куда-то в доклассические времена. Их книгам вовсе не нужно «говорить в народе» (ведь чтобы народ слушал, нужно и говорить что-то стоящее – иначе побьют), им нужно, чтобы книгу просто покупали. А для этого можно болтать все, что угодно, лишь бы это в итоге выглядело «по-книжному».

Современные писатели, например, настолько обленились, что даже не удосуживаются грамотно писать — и издатели со своей стороны не преминут подать это читателю как «особенности авторского текста» (чтобы не тратить лишние средства на редактуру). Литературные мэтры так к этому привыкли, что уже не пытаются придать своим текстам хотя бы видимость связи с «предками»: иные будто намеренно совершенствуются в том, чтобы в своих текстах миновать всякие нормы письменной речи, а Капрановы эти нормы просто насилуют, именуя свои писульки новым Кобзарем или утверждая, что их потуги написать эпическую повесть являются «справжнім лонг-рідом на мільйон знаків»(видимо, игра слов: доверчивый читатель должен подумать «на мільйон доларів», что при цене книги в 150 грн. «как бы намекает» на выгодную покупку).

О сознательности, самосознании тут речи не идёт вовсе – это сегодня почитается как признак дурного тона. Чего только стоит заявление Прохасько о том, что «письменник може говорити про дуже серйозні речі абсолютно некомпетентно і по-письменницьки», что это «особливість професії, яка дозволяє несерйозно ставитися самому до себе як до експерта з різних питань»! Особенности профессии! И такое признание собственной писательской немощи, наглое попирание хотя бы украинской литературной традиции, где писатели являлись главным двигателями народных масс и важнейшими мыслителями эпохи, не говоря о значении писателя для общества в других странах; такое малодушие, возводимые мытцем в саму основу природы писательского Гения, публикует вполне солидный сайт в рубрике «IQ»… Куда там до гордой решимости Маяковского («А что, если я народа водитель и одновременно — народный слуга?»), куда до сокрушений Леси Украинки, остро чувствующей, как историческое время порой оказывается сильнее даже самых сильных слов?:

Слово, чому ти не твердая криця,

Що серед бою так гостро іскриться?

Чом ти не гострий, безжалісний меч,

Той, що здійма вражі голови з плеч?

Ти, моя щира, гартована мова,

Я тебе видобуть з піхви готова,

Тільки ж ти кров з мого серця проллєш,

Вражого ж серця клинком не проб’єш…

Нет, прохаськи, издрики, курковы, андруховичи, винничуки чувствуют себя в словах и в истории свободно, никто и ничто их не стесняет: ни разум, ни память, ни ответственность перед обществом, ни желание что-то в этом обществе менять.

Ситуация ухудшается ещё и потому, что сами читатели тоже куда-то делись. Если верить самым оптимистичным результатам соцопросов, только 49% украинцев читают книги, и лишь 22% украинцев не представляют свою жизнь без чтения. Совсем это не похоже на самую читающую нацию в мире, но отношение к книге в обществе изменилось не поэтому. Такое изменение — следствие, а не причина.

Причина же в другом. Свой принципиальный отказ от чтения респонденты объясняли тем, что в чтении у них просто нет потребности. Это хороший маркер. Выдающийся украинский педагог с мировым именем В.А.Сухомлинский не раз подчёркивал, что человек без книги просто не может нормально жить, что потребность в постоянном, непрекращающемся общении с книгой должна формировать школа, и что человек, который не читает, в прямом смысле слова обворован, ведь оказывается лишён огромного духовного богатства, которое ему полагается просто так, задаром. «Я вижу воспитательную задачу исключительной важности в том, чтобы чтение стало самой сильной, неодолимой духовной страстью каждого ребёнка, чтобы в книге человек на всю жизнь нашёл привлекательное общение с мыслью, красотой, величием человеческого духа, неисчерпаемым источником знаний. Это одна из элементарнейших закономерностей воспитания: если человек не нашёл в школе мира книг, если этот мир не открыл перед ним интеллектуальных радостей бытия, – школа ничего ему не дала, и он ушёл в жизнь с пустой душой» ( «Как воспитать настоящего человека». В.А.Сухомлинский, Избранные произведения в пяти томах. Т. 2, с.358). То, что школа сегодня находится в глубоком упадке, как и то, что большинство педагогов едва ли знакомы с идеями Сухомлинского — факт. И с этим фактом приходится работать уже работникам «литературной индустрии», коль скоро они живут с продажи книг.

Конечно, ждать, пока школа кому-то сформирует потребность в чтении — это долго, да и вовсе не обязательно, что потом человек обязательно захочет читать сучукрлит. Скорее, напротив — будет обходить его стороной, ведь он окажется человеком с литературным вкусом. Сами украинцы отмечают, что наибольшую пользу в жизни для них возымело общение с произведениями украинских и русских классиков, а не с творениями современников. Потому-то и современниками интересуются не слишком: Лину Костенко читали 36% украинцев (она входит в школьную программу), Шкляра (который не входит) — 11%, Жадана — 9%, Люко Дашвар — 4%. Однако вполне может быть и так, что люди не читают современников, потому что однажды на них «нарвались».

Да, для современного писателя попасть в школьную программу — это значит напасть на золотую жилу: тут и резкое увеличение тиражей, и госзакупки, и деньги родителей, и воспитание определённых потребительских привычек «на будущее». Но, несмотря на то, что одна группка по «популяризации литературы» уже проводила сбор подписей у школьников под соответстующей петицией, о чём не преминула похвастаться в своём фейсбуке, пока это не возымело должного успеха. Да и с воспитанием, как мы уже говорили, обнаруживаются серьёзные «пробуксовки».

А тем временем книгопроизводителям очень хочется кушать. Украинцы в покупке книг не слишком заинтересованы (большинство из них отмечает, что нехватка денег — главная причина, по которой они не могут приобретать книги), школа должную потребность в книге формирует редко — тем более, она не формирует потребность книжки покупать. Что прикажете делать? Конечно, «популяризировать литературу»: в смысле, навязывать приобретение книг так настойчиво, как только возможно.

Уже в самом выражении «популяризировать литературу» содержится смешной анекдот, который, на самом деле, мало кто замечает. Ведь если задуматься, то сочетание слов «популяризация литературы» имеет не больше смысла, чем сочетания вроде «популяризация поедания супа ложкой» или «популяризация хождения по нужде на унитаз». Но это смешно только в обыденном смысле, где эти вещи считаются естественной нормой жизни и к которым человека теперь приучают сызмала. Если же речь идёт о рыночных механизмах, где всё происходит внезапно и «по-взрослому», то тут уже не до смеха.

Главный повод, по которому сильно смеяться не стоит — тот, что сами разговоры о популяризации литературы заходят именно тогда, когда всё плохо, и усиливаются по мере того, как ухудшаются дела. Они отражают вполне обоснованный страх производителя в том, что его продукцию покупать не будут. Но отчего страх? Если бы речь шла о действительно популяризации литературы, разговор был бы совсем другим. Тут никакого страха быть не может, если с литературой всё в порядке. Но очевидно даже для производителей, что с ней не всё в порядке – потому её и пытаются «популяризировать», рекламировать, навязывать, «толкать», «впаривать». По какой-то причине чтение оказывается не нужным, почему-то самосознание общества (мы уже говорили об этой важнейшей задаче литературы) выявляется далеко не самым важным делом. Безумие — вот что переполняет современные книги, гордость за уход от серьёзной мысли и глубоких чувств — то, что характеризует сегодняшних людей, будь они читатели или писатели, сапожники или пирожники. Неужели эту ситуацию можно исправить, рекламируя книжки? Тут и ребёнку понятно, что проблема должна решаться не так. Это не понятно только работникам литературной индустрии, отчего и решения порождаются прямо уж «детские»: например, сравнивая достоинства коньяка и книги, предлагают воспользоваться последней, поскольку она «дольше развлекает». Большая честь!

Мне хочется вспомнить слово «гений», которое я употребил выше. В свеженьком и довольно скучном одноименном фильме об американском писателе Томасе Вульфе есть один хороший момент, который резко выделяется из всей канвы повествования. Когда редактор Максвелл Перкинс встречает на вокзале Томаса Вульфа, они отправляются гулять по промышленному району Нью-Йорка. Вульф в то время уже был автором бестселлера и его распирает чувство собственного величия. Весь мир у его ног! Но тут друзья проходят мимо нищих, которые стоят в очереди за бесплатной едой. Томаса Вульфа это глубоко поражает, однако всё, что он может сказать, это: «Макс, им не нужны мои книги! Они не читают! Они голодны и бездомны!».

Казалось бы: какая мощная сцена! Вульф должен был бы мгновенно всё осознать и отказаться от занятий своими поэтическими экспериментами по 5000 страниц каждый. Он даже как будто сделал для этого полшажка. Но не тут-то было. Макс и Томас взбираются по пожарной лестнице к окнам квартиры, где Томас когда-то жил. Ныне это заброшенная меблирашка: мы понимаем, что Вульф тоже едва сводил концы с концами. Окно выбивают, друзья проникают внутрь. В сильном возбуждении Вульф рассказывает Перкинсу о том, как ему жилось здесь прежде. Затем они подымаются на крышу самого дома, где перед ними раскрывается великолепная панорама города. Томас Вульф раскидывает руки и восклицает: «Только посмотри на это! Как он прекрасен! Внизу – само движение жизни, город живёт, это видно в каждом огоньке!» (я цитирую по памяти, так как смотрел фильм в кинотеатре, а в сети он ещё не появился, и проверить свои цитаты я не могу).

На что Макс отвечает: «Да. И твои произведения очень нужны этому городу. В прежние времена, когда люди прятались в пещеры от голода и холода, им нужны были умелые рассказчики, которые могли отвлечь их от страха. Нужны они и сейчас».

В общем, никакого «просветления» ни с кем не случилось. Наверное, друзьям надо было, как юным Буддам, встретить на улицах также старость, болезнь и смерть, чтобы получше возмутиться и захотеть что-то в обществе поменять. Однако инсайт у Вульфа не случился даже когда тот встретил болезнь не чужую, а свою. То, что в фильме показано, как его последнее откровение, до просветления всё же не дотягивает. Вульф так и не успел расстроиться от того, что люди не просто не читают именно его книги, а в принципе не имеют возможности читать.

Эта сцена выглядела для меня особенно забавной потому, что как раз незадолго до этого я посмотрел другой фильм, тоже о дружбе литераторов – «Белинский». Этот фильм хотя и не такой скучный, но такой же ходульный; тем не менее, в нём есть просто сильнейшая сцена разговора критика Виссариона Белинского с поэтом Николаем Некрасовым, смысл которой прямо противоположен смыслу сцены из фильма «Гений»: Белинский журит Некрасова за то, что тот выдумывает поэзию, а не ищет её в действительной жизни. «Ваша книжка состоит из звучных стишков, из знакомых общих мест, – говорит Белинский, – а ведь вы знаете жизнь». «Что же не общие места и о чём мне писать? – возмущается Некрасов. – Ужели о том, как я из куска хлеба сочиняю прошения обиженному люду? Как повсюду унижается достоинство человеческое? Ужели предметом поэзии, по-вашему, может быть холод, голод, нищета?».

«А вы всё ещё полагаете, что поэзия должна сочинять красивые сны?» – отвечает Белинский. – «Но действительность ужасна!», – восклицает Некрасов. Белинский: «Ужасна. Но народ наш прекрасен! Вы услышьте его думы, надежды, его чаяния, и польются у вас настоящие стихи».

Воистину, о двух очень разных гениях идёт речь в двух разных фильмах. И о разной действительности. Прошло много лет, но голод, холод и нищета снова замаячили на украинском горизонте, вызванные к жизни из тумана прошлого. В Украине сейчас есть литература и из первого примера, и из второго, но вот в её гениальности никто не сомневается — в том смысле, что никакой гениальности нет.

И в том-то всё дело, что книжники в приципе не хотят и не могут решать подобные проблемы. Решение проблем — это только такое выражение в бизнесе, которое в Украину попало в начале 90-х. У производителей книг проблемы свои: для развития бизнеса люди должны покупать всё больше и больше книжек, а в стране то кризис, то война, то «российский импорт», то просто демографический обвал или культурное обнищание, и потому книжникам постоянно приходится как-то выкручиваться, приспосабливаться.

Но какие «пляски с бубном» ради этого устраивают! Тут и обязательная спекуляция на том, что книга может и должна быть только бумажной, и украшение этих книг всевозможными «бантиками» и «фантиками», и бесконечные разъезды писателей по стране, и презентации, и дискуссии, и агитация бороться против «языка врага», публикация всего, что только можно продать, и ещё куча всякого разного суетливого. Конечно – богато, качественно отпечатанные книги, с замысловатыми обложками и ляссе — это красиво. И встреча с любимым писателем — событие, которое может вдохновить кого-то на всю жизнь. И книг об украинской войне на прилавках появилось очень много. Но само по себе это никак не влияет на содержание книг, которые (если брать ту же художку, а часто и научно-популярную, или даже специальную литературу) зачастую мало на что годны и «в душе своей» откровенно уродливы. Спрос рождает предложение: большинство украинцев не могут покупать книги, а те, кто могут, ищут в них отдохновения и развлечений, а не обращения к проблемам. Почему так происходит — понятно: если у вас есть деньги не только «на покушать», но и на то, чтобы покупать книжки, то проблем у вас не так уж много, или проблемы ваши просто «не те». А когда проблемы «не те», то и книги «не о том».

Вот и получается, что книги из «людей» и «наименее вещей» превратились даже не просто в товары, а в отлично замаскированные суррогаты — и на упаковке нас никто не предупредит, что внутри находится не голландский сыр, а «сырный продукт». Напротив, сделано всё, чтобы мы, загипнотизированные оригинальной обложкой и мнением эксперта на форзаце, «купились». «Купились» на это и сами авторы, которые вынуждены писать книги так, чтобы их покупали: вот уже «рука руку моет» и предложение рождает спрос. Волшебный, красивый сон в подарочной упаковке или обречённая на прозябание «поэзия жизни» – такой выбор стоит сегодня перед писателем.

Для того, чтобы популяризировать литературу по-настоящему, нужно не книжки рекламировать или убеждать кого-то в том, что ему очень нужно что-то купить, прочесть и полюбить. Это всё просто потакание рынку, который сам в развитии литературы является лишь моментом, пусть и затянувшимся. «Популяризовывать», – в смысле, делать необходимым условием человеческой жизни – нужно самое человеческое развитие, которое в своей универсальности предполагает и чтение, и письмо (иначе ведь нечего будет читать), и мышление, и вообще всё на свете, все формы бытия человеческого духа, которые до сих пор усваиваются только очень ограниченно и случайно, но которые составляют фундамент человеческого существования. Наша действительность, где почти всё население умеет и читать, и писать (о чём могли только мечтать и Украинка, и Шевченко, и Франко, и даже Квитка-Основьяненко), почему-то совсем перестала производить писателей такого высокого калибра. То есть, таких писателей, которые действительно могут общаться с массами на языке их чувств, мыслей и чаяний, выражать и направлять эти чувства к действию; которые умеют обращаться к корням вещей, идей, людей; которые умеют своими книгами создавать то самое «привлекательное общение с мыслью, красотой, величием человеческого духа, неисчерпаемым источником знаний»; которые своими произведениями взрывают всю сложившуюся общественную систему, выступая на стороне тех, кто сам за себя выступить пока не может. Естественно, что перестала она также производить и высокого калибра читателей. И верится, что происходит это далеко не потому, что украинская действительность исчерпала к этому «запрос».

Скорее можно поверить в то, что книгопечатники так же хотят, чтобы люди «читали», а литература «развивалась», как мадам в борделе желает, чтобы женщины выступали за уничтожение проституции. И речь тут не о хорошем издателе — это дело нужное и благородное, хотя и тоже безнадёжно устаревшее. Речь об обычном нормальном издателе, который существует как бизнес-структура и живёт за счёт продажи книг. Ему для работы очень нужно создать своего идеального потребителя, реализовать образ «успешного современного человека-читателя-покупателя». Целую армию помощников призывает для этого издатель: критик читает за читателя все нужные книги и делает необходимые выводы, видеоблогер снимает обзор, друг автора (тоже писатель) называет книгу очередной литературной «сенсацией» или «самобытностью», платформа распространяет информацию в сети, книжный магазин составляет в витрине пирамидки из экземпляров… Читателю остаётся только вынуть и положить на прилавок свои денежки – это всё, что от него требуется, остальное уже сделано профессионалами. И всё равно получается не так уж гладко: как говорил недавно книжный обозреватель Максим Сущук, с книгами работать трудно, потому что они долго продаются. Вот и приходится каждую секунду соревноваться за внимание потребителя – видеоблогер ведь тоже человек, ему жить за что-то надо… Та ещё задачка!

Но винить в проблемах кого-то другого всегда просто. У нас, украинцев, это чуть ли не национальная черта: то нам «рука Москвы» подзатыльники отвешивает, то у нас олигархи не такие честные, как в Америке. Мы виним всех и каждого в своих проблемах вместо того, чтобы спокойно разобраться в том, что действительно происходит.

Да и вообще, в «популяризации литературы» издатель ли главное лицо? Главный ли в нём книжный распространитель, агитатор, рекламщик, лектор, тренер, коуч, блогер, критик? Так ли важен писатель? Это лишь они так себе вменяют это — потому что реально «популяризацией» в подлинном смысле слова почти никто не занимается. Для «популяризации» чтения, литературы, нужно воспитывать в читателе прежде всего человека и потребность в человеке, а тогда и в книге как в человеке — потому что книги это «тоже люди». Нужен другой взгляд на мир: не утрированно-вещественный, местечковый, одномерный, частный, рыночный, а широкий, богатый, глобальный, человеческий: когда сосед видится не средством для достижения цели, а самой целью. В основе такого взгляда лежит осознание всех людей как единого организма, который сам может существовать лишь в собственной целостности – когда условием для гармоничного развития всего существа есть гармоничное развитие каждой его клеточки. Это такая потребность, которая имеет своей целью бескорыстную отдачу, и тем больше богатства человеческой культуры она создаёт, чем больший доступ к ней человеку открывается. Тогда чтение и написание книг оказывается важной жизненной ценностью, условием счастливой жизни — ведь это ещё один способ для общества чувствовать само себя и само себя любить, а для отельного человека — быть в этом обществе полезным и любимым. Книга тогда начинает учить индивида видеть мир глазами всего человечества, так же как музыка — слышать мир ушами всего человечества, скульптура — осязать руками всего человечества. И сам индивид тоже хочет чему-то учить, испытывает в этом жгучую потребность. Никакая особенная «популяризация» тогда оказывается не нужна.

В конце концов, «популяризаторы литературы» сами ищут именно этой спайки: когда литература будет находить свой отклик среди возможно большего количества людей, в идеале – каждом человеке. Иное дело, что эту спайку они видят упрощённо, изуродованно-торгашески: это издержки уже их профессии. Для непрофессионалов тут открывается целое раздолье, ведь очень часто, когда нет отвлекающего фактора вроде денег, можно создать что-то действительно ценное для общества. Многие современные западные писатели пишут великолепные книги и распространяют их бесплатно в немыслимых тиражах, а иные украинские литературные кружки получают подлинное удовольствие от того, что бескорыстно занимаются тем, что любят, и приглашают к этому всех желающих. Это всё очень скромные дела, небольшие, но только так можно прийти к делам большим. И дело тут не в величине в смысле величия (не мегаломания это), а в том, что сознательное стремление обустроить мир так, чтобы он был наиболее пригодным для жизни человека, создать такой мир, в котором и литература, и школа, и люди будут хорошими — это такое дело, которое не может проиграть, хотя и вынужденно пока совершается в невидимых глубинах общественного моря. «Правда всегда торжествует, но ей нужно решительно помогать» – утверждал чешский писатель Юлиус Фучик. Сейчас в Украине настали самые лучшие времена для таких отношений с правдой – отношений помощи и взаимопомощи.