Заметки о книге Г.Л Моргана «Древнее общество»

2015-12-21 Василий Пихорович

Величайший американский ученый XIX века Г. Л. Морган знаком нашему читателю в основном благодаря работе Ф.Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». В связи с этим получилось так, что известностью пользуются только те идеи этого исследователя первобытного общества, на которые обращал внимание Ф.Энгельс. В первую очередь, это была история семьи, а также изменение форм собственности у древних народов. Исследования Морганом древнего рода рассматривались Энгельсом в основном с точки зрения проблемы возникновения государства.

Но сам Морган считал гораздо более важными свои идеи относительно эволюции форм управления в ходе общественного развития. В своей работе «Древнее общество» он выделил две основные формы управления, первая из которых «основывается на личности и личных отношениях и может быть названа обществом (societas), а второй „основывается на территории и частной собственности и может быть назван государством (civitas)».

При этом Г. Л. Морган был уверен, что первая форма управления была очень эффективной не только в прошлом, но и связывал будущее человечества с ее возрождением на новой основе.

Разумеется, что признание этой точки зрения во многом зависит от того, как измерять эффективность управления. Если ее измерять с помощью ВВП, то родовая форма будет крайне неэффективной, а та, которая практиковалась, например, в нацистской Германии или, скажем, пиночетовской Чили, очень эффективной. Морган эффективной считает ту форму управления, которая создает лучшие условия для развития личности. Энгельсу очень понравился такой подход. Он восхищается не только телесным совершенством первобытных людей, необыкновенно развитым у них чувством независимости и личного достоинства, но и, например, их военной стойкостью, мужеством, совершенством общественной организации родового строя.

Но родовая форма организации и в деле материального производства была, на наш взгляд гораздо более эффективна, чем принято думать. Так, например, Морган считает, что родовая форма управления сохранялась и древней Греции и Риме, и в этом он, безусловно, прав. А эта эпоха дает такое развитие производительных сил, что Средневековье больше тысячелетия не могло не только вернуться к этому уровню, но и развить достаточные силы, чтобы, например, уничтожить те архитектурные сооружения, которые были созданы древними. Яркий пример — Колизей, который долгое время по приказу римских пап разбирался на строительный материал, но так и не был до конца разобран. Не говоря уж о том, что в области духовной античность достигла такого уровня, который, если брать его в целостности, не превзойден до этого времени. Думаю, что было бы неверно приписывать этот взлет общественной производительности исключительно появлению рабства и игнорировать подмеченный Морганом факт сохранения в Древней Греции и Риме „социетарной“ формы общественного управления. Да и вообще, Морган считал, что достижения периода цивилизации „далеко не могут затмить созданное человеком на ступени варварства“ и что достижения периода варварства, если „рассматривать их в отношении ко всей сумме человеческого прогресса… в своем относительном значении превосходят все, созданное человеком в последующие периоды».

Полагаю, что такой подход помог бы прояснить очень многие загадки древней истории, которые остаются загадками в первую очередь потому, что историки рассматривали их в первую очередь как цивилизации (civitas), в то время как их достижения могли определяться тем, что с точки зрения управления они представляли собой еще больше societas, чем civitas.

Одну из таких загадок истории представляют собой трипольские поселения-гиганты. Некоторые из них занимали площадь от 100 до 450 га и имели население от 3 до 14 тыс. человек. В трипольских поселениях не находят никаких следов имущественной дифференциации — археологи даже жалуются, что раскопки трипольских домов представляют собой совершенно неинтересную работу, поскольку все дома практически одинаковы. Никаких следов государства — ни дворцов, ни церквей, ни тюрем. Для того, чтобы понять, насколько высоким был уровень управления в этих поселениях, достаточно вспомнить, что в среднем западноевропейском городе эпохи Cредневековья жило не больше 5–7 тысяч человек. Если же учесть, что это — эпоха энеолита, и трипольцы пользовались почти исключительно каменными, деревянными и костяными орудиями, то даже сложно вообразить, насколько совершенной должна была быть организация труда и насколько высокой культура управления, чтобы такие крупные поселения могли существовать на протяжении десятилетий, а потом организовано перебазироваться на другие места.

Вполне возможно, что именно „социетарная“ система управления была характерна для культур Мохенджо-Даро и Хараппа, где археологи, как известно, тоже не нашли ярко выраженных дворцов и храмов, хотя существовали, например, водопровод и канализация, о чем не могли мечтать жители средневековых европейских городов. Притом Мохенджо-Даро и Хараппа существовали непрерывно около тысячи лет.

Интересны с этой точки зрения культуры майя и инков. Особенно у последних мы находим весьма развитый аппарат управления, идентичный государственному. Но в то же время там не существует выраженных следов частной собственности. Она носит, скорее, родовой характер, подобно тому, как это было в Спарте. Возможно, есть смысл рассмотреть и так называемый „азиатский способ производства“ как затянувшийся, а точнее, застывший на полпути переход от одной формы управления к другой.

Не исключено, что мы не можем понять многие древние культуры по причине того, что мы исходим из неверных предпосылок, пытаемся увидеть в них „civitas“, в то время, как они являются еще по преимуществу „societas“.

Очевидно, Морган не прав, когда он связывает „civitas“ с городом и территориальностью, а „societas“ — с родовой организацией. Скорее всего, дело было не в городе как таковом, и род был только внешней формой, а не сущностью первой формы управления. Скорее всего, водораздел между ними проходил по линии возникновения частной собственности, а родовая собственность здесь выступала не просто как родовая, а как противоположность частной в целом. Возможно, именно в целостности и было все дело. Целостность в противовес частному. А в какой форме выступала эта целостность — это был второй вопрос. Пока полис выступал как целое, античность развивалась. Как только начал выдвигаться на первый план частный интерес — она начала разлагаться. Это почувствовал Платон. Он сразу определил диагноз — частная собственность. И „прописал лечение“ — коммунизм, то есть отказ от частной собственности. Конечно, это было реакционное решение. Но еще нужно разобраться, какую роль играют реакционные идеи. Возможно, что только мелкие реакционные идеи реакционны, а крупные — не совсем реакционны, а даже напротив. Возможно, Гегель в Науке логике» незря постоянно настаивает на том, что возвращение к началу есть необходимый момент действительного развития. Мало ли знала история попятных движений, которые на самом деле оказались самыми революционными эпохами в истории. Эпоха Возрождения — самый яркий, но далеко не единственный такой пример.

Кстати, попытка повторения античности в эпоху Возрождения была тоже связана не с селом, а с городом. И если античные полисы по своей сущности поначалу были «городами сельского типа», поскольку их граждане были в первую очередь земледельцами, то о городах, ставших центрами Возрождения, этого уже сказать нельзя. И средневековая городская коммуна в той мере, в какой она противостояла господствующей тогда форме собственности на землю, оказалась во всех отношениях прогрессивной — и в капиталистическом отношении, и во всемирно-историческом.

Нельзя забывать, что и первая попытка вырваться за рамки господства частной собственности в целом была тоже предпринята городской коммуной, Парижской Коммуной.

Скорее всего, центральный вопрос в том, чтобы коммуна оставалась коммуной — целостностью или, пользуясь терминологией Моргана — societas. Что же касается ее характера и масштаба — то есть, будет ли это род, племя, городская коммуна, нация или человечество в целом, это будет зависеть, скорее, от характера производства, которое сегодня, например, носит исключительно глобальный характер, и поэтому настоятельно требует организации «социетарного» управления во всемирном масштабе.

Альтернативой движению в этом направлении может оказаться цивилизационная катастрофа такого же масштаба.

Такой сценарий Г. Л. Морган, кстати, тоже предвидел.

Характеризуя форму управления, основанную на частной собственности и воплощенной в государстве, он писал следующее:

«Завершение исторического поприща, единственной конечной целью которого является богатство, угрожает нам гибелью общества, ибо такое поприще содержит элементы своего собственного уничтожения».