Мудрость Эриха Фромма
2015-12-08 Marek Jan Siemek, перевод Максим Загоруйко (Marek J. Siemek)
Вопреки названию польского издания его сочинений[1], Эрих Фромм не занимается "психологией религии". Его творчество, во-первых, не касается "религии" в обычном, повседневном смысле; во-вторых, оно также не находится в пределах "психологии" в традиционном понимании. Не касается "религии" - поскольку для Фромма всё является религией. Называет он этим именем любую целостную и связанную систему взглядов; или, если сказать его собственными словами, религия это: "...любая система мыслей и действий, разделяемая определённой группой, которая служит источником системы ориентации и предметом почитания для отдельной личности." Легко увидеть, что под это определение "религии" подходит всё то, что обычно называют "мировоззрением". Вместе с традиционными теистическими религиями, эта дефиниция охватывает также и атеистический гуманизм, вместе с мистицизмом - марксизм, вместе с Дзен-буддизмом - философию Спинозы.
Творчество Фромма не входит в рамки "психологии" - ведь Фромм стремится придать этой науке совершенно новый смысл. Ученик Фрейда, практикующий психиатр и аналитик, пошел куда дальше теории учителя. "Гуманистический психоанализ" Фромма расходится в одинаковой мере как с ортодоксальным фрейдизмом, так и со всей современной научной психологией в одном основополагающем пункте: Фромм выступает против распространенного сегодня господствующего понимания задач психолога как чисто технических. Он отвергает любую терапию, направленную только на конформистское "приспособление" пациента к исправному функционированию в общественной жизни. Норма психического здоровья для Фромма - не факт, а ценность. Словом, психоаналитической терапии он хочет придать моральное, либо, говоря его языком, "религиозное" значение.
Поэтому творчество этого мыслителя заслуживает иного названия: это скорее именно метафизика и историософия человеческой натуры и человеческой судьбы. Ведь Фромма действительно интересует только Человек и его "коренная забота"[2]. Правда, размышляет он о человеке "врачебно", в категориях болезни и здоровья; правда, у него эти категории исполняют скорее аксиологическую, чем технически-операционную функцию. Это особенно видно из его определения "здоровья", которое расходится с традиционными "медицинскими" значениями. Фромм понимает здоровье не только негативно (как отсутствие болезней, ярко выраженных патологических явлений), но и позитивно: как определенную гармонию[3] личности, в которой в полной мере воплощается настоящая человечность. Таким образом, уже в самом определении здоровья с самого начала заложен определенный идеал человека; традиционная терапевтическая категория от самого своего основания начинает расцениваться с точки зрения морали. Врач в таком случае должен также быть и философом: чтобы "излечить душу", он должен сначала познать Истинную Природу Человека, а также выяснить причины, которые не позволяют ей реализоваться в действительной жизни.
Потому ключевым вопросом для Фромма является вопрос о человеческой природе. Каков человек в своей неизменной природе, независимо от различий исторических, культурных, общественных? На этот классический вопрос Фромм дает не менее классический ответ, явно обращаясь к традиции Просвещения и немецкой философии периода перелома XVIII и XIX веков. Согласно этой традиции, сущность человека следует искать прежде всего в связи человека и природы. С этой точки зрения Фромм и исследует "человеческую природу", а начальный тезис его размышлений можно изложить так: "человеческая природа" парадоксальна, внутренне раздвоена. Человек одновременно как принадлежит к миру природы, является его частью, так и выходит за его пределы благодаря своей свободе.
Этот раздвоенный способ существования представляет собой источник всех противоречий человеческой жизни. Старая проблема "натуры и культуры" является для Фромма основной антиномией человечества. Человек связан с природой неразрывно, хотя бы через неизбежную смертность - но одновременно, благодаря своей культуре, он оторван и отчужден от природы. Добился свободы и самостоятельности - но потерял бессознательное счастье и беспечность звериной жизни. Из этой парадоксальной ситуации выплывают, по мнению Фромма, две противоречивые тенденции человеческой природы. Первая из них - это тенденция к свободе и независимости, к отделению от природы и других людей; тенденция эта вырастает из непослушания, из отрицания - и как таковая является чисто человеческим стремлением, не имеющим аналогов в мире животных. Вторая же тенденция, противоположная первой, склоняет к гармонии, спокойствию и беспечности, к полному возврату в тело природы, где пропадает всякая разница между человеком и животными.
Но именно такой возврат для человека, в общем-то, невозможен. И здесь опять, как у Канта, Фихте и Шиллера, оппозиция "натуры" и "культуры" проходит в перспективе своеобразной историософии. Люди уже безвозвратно потеряли ту первобытную естественную гармонию, которую уже не вернешь. С этого момента у них есть только два пути: можно создать себе новый, чисто человеческий строй, основанный на свободе и разуме; либо также можно "убежать" от своей свободы, отречься от собственной природы. Только первая дорога приводит к воплощению в жизни всей сущности человека; вторая же неизбежно ведет в тупик психологической болезни и самоуничтожения.
Такую альтернативу как раз и ставит Фромм перед человеком. При этом выражает она не только метафизическую антиномию, но также и основополагающий исторический конфликт, постоянно возобновляющийся в действительных деяниях человечества. Особенная это, однако, историософия: больше всего в ней и недостает действительной истории. Ведь Фромма, повторимся ещё раз, интересует на самом деле только человеческая "коренная забота"[4]; последняя же является одной и той же во все времена. Поэтому историческое время не имеет для Фромма большого значения: каждая эпоха и каждый человек одинаково непосредственно относятся к изначальной проблеме человеческого существования. Выразителем же этого отношения выступает как раз "религия", понимаемая в самом широком смысле как мировоззрение вообще. Таким образом понимаемая религия становится универсальным явлением, поскольку исполняет неизменную, надысторическую функцию, вырастающую непосредственно из "человеческой природы".
Сразу видно, что исходя из таких положений, каждый исторический конфликт должен сводиться к внутреннему "религиозному" конфликту. Так и говорится у Фромма. История человечества - это история борьбы прогрессивной и регрессивной форм "религии", между "авторитарной религией" и "гуманистической". Суть первой - в подчинении человека иным ценностям: Богу, "Вождю", нации, мнению, рынку, и т.п.; и наоборот, человек является средоточием и начальной ценностью второй. "Авторитарная религия" отбирает у человека свободу, давая взамен видимость безопасности и спокойствия. Создавая в общественной жизни суррогат первобытной, безрефлексийной естественной гармонии, позволяет людям убежать от ответственности. Формирует также фальшивую общность, опирающуюся на садистское доминирование и мазохистскую покорность. Наоборот, "гуманистическая религия" в полной мере культивирует свободу и ответственность каждой личности, образуя тем самым настоящие коллективные связи[5] между людьми. Является она "религией" творческого отношения к жизни и любви к людям. Первая из этих двух форм "религии" - постоянная угроза и причина регресса в человеческой истории; "психическая болезнь", "невроз" личности и общества. Вторая же - и только она - несет в себе "здоровье" и даёт шанс подлинному прогрессу.
Как место конфликта этих двух форм "религии" называет Фромм историю - и тем самым сохраняет видимость историчности человеческого существования. Но только видимости. Его историософия слишком простая и однозначная; сильно восприимчивая к трагичности прогресса, но слишком мало чувствительная к тому особенному оптимизму, который также иногда выковывается[6] из человеческих трагедий. В целом эта историософия опять напоминает просветительское видение истории как арены вечной борьбы "добра" со "злом", "разума" с "глупостью и предубеждением", "свободы" с "несвободой". С этой точки зрения поборники "гуманистической религии" всех исторических эпох жмут друг другу руки вне времени: Сократ и Фрейд, Маркс и мудрость йогов, Спиноза и Дзен-буддизм - все это одинаковое стремление, одна цель, одна ценность.
К тому же подозрительной является не только структура исторического процесса у Фромма. Недоверие также вызывает система ценностей, выразителем которых должна быть "гуманистическая религия". Эти ценности на самом деле организованы вокруг любимых категорий Фромма - "умения любить"[7] и "любви". Если же "любовь" - по Фромму - первоначальная культуротворческая сила, то все существенные культурные и исторические проблемы сводятся в конце концов к "умению любить". При этом "любовь" - качество практическое, приобретаемое и развиваемое единолично, по ходу "воспитания характера". Речь идет о том, чтобы занять новую позицию в отношении к миру, чтобы научиться иначе к нему относиться. "Любовь" в таком случае представляется ключом к уничтожению отчуждения в человеческой культуре и истории: через внутренние изменения личности должны мы достичь - и даже не в теории, а в активном переживании - нового единства с собой, с другими, со всемирным целым. Мы должны благодаря "любви" преодолеть разделение мира на объект и нашу субъективность, должны освободиться от одиночества и обособления, находя новую тождественность в космической гармонии со Всем.
Такой вот окончательный рецепт: "любовь" - это то, что нашему больному миру нужно больше всего. И в этом состоит квинтэссенция мудрости Эриха Фромма. Мудрости, не философии; ведь философия появляется только там, где "любовь" пока или уже не может всего со всем связать; ибо философия чаще всего живёт теми проблемами, которые "жизненной мудрости" не по силам. Фромм несомненно принадлежит к тому ряду вечно теряющихся в истории мудрецов-учителей жизни, которые создали даосизм и христианскую мистику, буддизм и утопии Ренессанса, йогу и образцы античной добродетели. Связывает его с ними союз против исторического времени, а также он глубоко разделяет их веру в то, что самые важные проблемы всех людей во все времена в основе своей одинаковы, и что разрешиться они могут тогда и только тогда, когда человек сильно хочет, сильно верит и сильно любит.
Так что следует читать Фромма и уважать его мудрость. Но не стоит искать в ней решений важных проблем нашей жизни. Нельзя свести их к воле, вере и любви, хотя воля, вера и любовь, появляясь в нашей жизни, обладают для нас большой ценностью. Но нельзя верить в спасение мира через единение в "любви". Это невозможно и нежелательно. Невозможно, поскольку культура наша и жизнь усложнились и увеличились настолько, что любая попытка их "оздоровления" с помощью какого-нибудь рецепта "по мудрости" должна возбуждать подозрения в чистом пустословии. Нежелательно, потому что собственно эта сложность и многообразие нашего мира является в то же время источником своеобразных ценностей, от которых нельзя нам отказываться. Защитим эти ценности от деспотизма "способности любить", который тем опаснее для культуры, чем красивее его идеалы. Защитим усилие и труд, которые не являются радостью гармонии с космосом; защитим самодостаточность теории, которая не является в мистическом переживании непосредственно тождественной с ни одним практическим актом; защитим истину, которой лучше себя "знать" и которая лучше собой "владеет" собственно потому, что она "есть" совсем не для себя[8]; защитим одиночество, в котором люди часто не любимые и к любви не способные творят ценности всем нам понятные и всех обогащающие, хоть и каждым усваиваемые так же в одиночестве.
Marek J. Siemek, 1967
Источник: http://hegel-marks.pl/downloads/teksty-siemek38.pdf
E. Fromm: Szkice z psychologii religii, Warszawa 1967. (Эрих Фромм: Заметки по психологии религии, Варшава, 1967 г. - Пер) ↩︎
Пол. "troska ostateczna". ↩︎
Пол. ład - также "строй", ср. ładny - красивый. ↩︎
Пол. „troska ostateczna". ↩︎
Пол. Więzi wspólnoty międzyludzkiej ↩︎
Пол. Płynie z. Дословно - выплывает. ↩︎
Пол. Miłowanie. Контекст восстановлен по книге "Искусство любить". ↩︎
Пол. brońmy prawdy, ktуrą się lepiej „zna" i pełniej „posiada" właśnie dlatego, że się nią zgoła nie „jest" (фрагмент между ";") ↩︎