Генерал, спасший честь Франции. К 125-й годовщине со дня рождения Шарля де Голля
2015-11-22 Дмитрий Королёв
Эта статья была дописана вечером в пятницу 13 ноября. А на следующее утро пришла весть о серии жутких терактов в Париже. И статья про великого политика Франции сразу же приобрела особую - зловещую - актуальность.
Президент Ш. де Голль тоже столкнулся с проблемой терроризма в Алжире. Алжирская война велась с крайней жестокостью - террористическими методами - с обеих сторон. Найти правильное, ответственное решение было совсем непросто. Из примерно 10 млн. жителей Алжира 13% составляли белые поселенцы, в основном французы. А в крупных городах - Алжире, Оране, Боне (Аннаба), Константине - французы составляли до половины и более населения. Они категорически были против предоставления Алжиру независимости. И когда это всё-таки произошло, во Францию хлынул поток беженцев: белых, а также лояльных метрополии арабов, с которыми расправлялись сторонники самоопределения. Естественно, все эти люди были очень недовольны политикой де Голля и дестабилизировали ситуацию.
Тем не менее, де Голль предоставил Алжиру независимость - не побоявшись ни падения собственной популярности, ни мятежей своих же военных, ни угроз в его адрес со стороны ульраправых террористов. История подтвердила правильность такого решения - а принять его мог только действительно сильный и ответственный лидер. И на фоне исторического величия генерала Голля жалкими выглядят лидеры сегодняшней Европы, своей политикой загоняющие Старый Свет в тупик и хаос.
В XXI веке французские президенты - Жак Ширак, Николя Саркози, Франсуа Олланд - совершили цепочку роковых ошибок: вместе с американцами влезли в Афганистан; разбомбили Ливию, превратив её в кровавое месиво; под лозунгом демократии поддержав т.н. «умеренную оппозицию», распотрошили Сирию. Как результат, получили нашествие беженцев, обострение внутренних противоречий.
Дальнейшее развитие событий в Европе вызывает большие опасения: ибо это могут быть рост ксенофобии и фашизма, скатывание общества к гражданской войне. Подтверждается изложенная в статье мысль о том, что Франция ныне находится в серьёзном кризисе и нуждается в глубокой политической перестройке. Но вопрос в том, найдутся ли в Европе и Франции политики, способные найти верные решения.
Несомненно, три главных национальных героя Франции, это - Жанна д'Арк, Наполеон Бонапарт и Шарль де Голль. Последнего французы почитают как спасителя их отечества и зовут его просто и с особенным почтением - «генерал де Голль».
Будем говорить откровенно: де Голль Францию не спас. Наследники храбрых галлов склонны преувеличивать роль самих себя в освобождении своей родины и в разгроме фашизма. Однако де Голль спас нечто большее: он спас ЧЕСТЬ Франции.
17 июня 1940 года, спустя три дня после позорной, без боя, сдачи Парижа, заместитель министра обороны Франции Шарль де Голль на английском самолёте перелетел на Альбион. На следующий день он обратился по радио к французской нации, призвав её продолжать борьбу с врагом и объявив о создании «Свободной Франции»: «Но разве сказано последнее слово? Разве нет больше надежды? Разве нанесено окончательное поражение? Нет! ...Что бы ни произошло, пламя французского сопротивления не должно погаснуть и не погаснет...»
Проблема была в том, что де Голль на тот момент был не слишком известен широким массам французской общественности. Некоторые даже спрашивали: «А кто это такой?» Тем не менее, Шарль де Голль скоро сделался признанным лидером сопротивления французов оккупации, и его стали называть «человеком 18 июня».
Шарль Андре Жозеф Мари де Голль родился 22 ноября 1890 года в городе Лилль на границе с Бельгией. Однако этот город не был для него родным - мать его приехала туда рожать в гости к своим родителям. И сразу после рождения мальчика семья вернулась в Париж, где и прошли детство и юность будущего президента.
Де Голли - старинный дворянский род, рьяно приверженный католицизму, патриотизму и правым политическим взглядам. Главной гордостью его был далёкий предок Ш. де Голля рыцарь Ришар де Голль, один из сподвижников Жанны д'Арк.
Отец Шарля де Голля (он, кстати, получил ранение на франко-прусской войне 1870-71 годов) работал преподавателем истории, мать - учительница литературы. Это предопределило увлечения юноши: история (в первую голову, естественно, - история боготворимой им Франции) и литература. Он, кстати, неплохо писал стихи и однажды выиграл школьный поэтический конкурс. А ещё де Голль (как и Наполеон) обладал феноменальной памятью: он был способен запоминать наизусть тексты выступлений объёмом в 30-40 страниц! Развить память ему помогла детская забава: говорить «задом наперёд», что на французском языке делать крайне затруднительно!
Показательны философские авторитеты де Голля, соответствующие его право-консервативным политическим убеждениям и - уже впоследствии - волевому стилю руководства: крупнейший представитель интуитивизма и религиозно-мистической «философии жизни» Анри Бергсон и спиритуалист Эмиль Бутру. Возможно, интерес к философии иррационализма уходил корнями в детство: отец, рассказывая Шарлю о подвигах Орлеанской Девы, внушал ему мысль о том, что спасти любимую родину - понятное дело, с Божьей помощью! - способен даже один человек, обладающий абсолютной, непоколебимой - именно иррациональной - верой в правоту своего дела.
Собственно, сила Жанны и её миссия состояли в том, что она, будучи истово верующей девушкой, сумела внушить своим воинам веру в победу. Сама достаточно равнодушная к оружию, великая воительница сказала однажды: «Я предпочла бы мечу четыре десятка знамён». Девушка со знаменем и была сильнее целых армий!
Де Голль - это был очень жёсткий, своенравный, самоуверенный, «колючий» политик, упрямо гнувший свою линию и ставивший интересы своего государства выше стремления к личной популярности, к «высоким рейтингам». «В политике приходится предавать свою страну или своих избирателей. Я предпочитаю второе», - говорил он. «Я уважаю лишь тех, кто мне оппонирует, но я не намерен терпеть их», «Министр не должен жаловаться на газеты и даже читать их. Он должен их писать» - все эти высказывания, думается, лучше всего характеризуют Шарля де Голля - политика. Одним словом: «женераль». Настоящий «женераль»!
Вторая мировая война посеяла в души французов «комплекс национальной неполноценности». Он был ещё усугублён после войны. Франция, присоединившись к «плану Маршалла», превращалась в сателлита США. Позорным провалом завершилась Индокитайская война. Вообще, рухнула колониальная система, к чему, опять-таки, приложили руку Соединённые Штаты, торившие таким способом дорогу на рынки колоний своим корпорациям. Завершающий удар по французскому самолюбию нанёс Суэцкий кризис 1956 года: Франция и Британия вынуждены были отступить под давлением как СССР, прозрачно намекнувшего на возможность нанесения ядерного удара по агрессорам, так и США. И всем окончательно стало ясно, что в мире остались лишь две сверхдержавы, тягаться с которыми бывшим метрополиям не по зубам.
Поэтому неудивительно, что патриот де Голль был одержим идеей возрождения «величия Франции», восстановления и укрепления реальной независимости страны. В этом и заключалась суть политики голлизма - а внутри страны он сочетал консерватизм с сильным вмешательством государства в экономику («дирижизм»).
Генералу было не занимать личного мужества. По числу готовившихся на него покушений Шарль де Голль, кажется, уступает только Фиделю Кастро! Правые экстремисты, объявившие президента предателем за то, что тот после длительной и кровавой войны признал независимость Алжира (поначалу де Голль пообещал, что «Алжир останется французским!», но он не мог не понимать неизбежности процесса деколонизации), устроили на главу государства настоящую охоту. Однажды пуля просвистела всего в пяти сантиметрах от головы генерала! Однако ничто, никакие угрозы не могли заставить его отказаться от уже выбранной политической линии.
Тяжкий крест пришлось пронести де Голлю и в личной жизни. Младшая его дочь (были у него ещё одна дочь и сын) страдала синдромом Дауна и умерла в 20 лет. Это было безутешное горе для де Голля, который, несмотря ни на что, нежно любил ребёнка. Хотя, вообще, судьба даровала ему почти полвека счастливой жизни в браке с Ивонной Вандру, дочерью кондитера (обвенчались они в 1921 году).
Де Голлю приписывают известное высказывание о том, как трудно править страной, где 400 сортов сыра. Штришок к портрету: генерал, в самом деле, знал в сырах толк и, вообще, любил вкусно поесть. А вот вина он пил немного.
Умер генерал Шарль де Голль в своём имении Коломбе-ле-дёз-Эглиз 9 ноября 1970 года, не дожив всего лишь двух недель до 80-летнего юбилея. С предельной ёмкостью охарактеризовал историческое значение де Голля в своём телеобращении к нации преемник его на посту президента Французской республики Жорж Помпиду (1911-74, президент в 1969-74 годах): «Теперь Франция овдовела...»
Друзья и враги. Друзья-враги
При изучении биографии Шарля де Голля обращает на себя внимание то, как часто его друзья превращались во врагов (или наоборот) или ж друзья оказывались вдруг одновременно непримиримыми соперниками. В политическом плане это было обусловлено его жёсткостью, крайней неуступчивостью в отстаивании интересов Франции и в следовании той линии, которую он считал единственно правильной. Однако и сам по себе характер де Голля был очень непростым, конфликтным.
Курсант престижной военной школы Сен-Сир Шарль де Голль смотрел на своих сотоварищей сверху вниз не только по причине высокого роста (одно из его юношеских прозвищ: «Длинная спаржа») - был он надменен и чересчур уверен в себе. Из-за чего нередко вздорил вплоть до кулачных разборок. Подобно юному Наполеоне Буонапарте, де Голль не отличался общительностью, предпочитая всё свободное от военных занятий время проводить, уединившись, за книгами.
Первым местом службы младшего лейтенанта стал 33-й пехотный полк. Его командир сыграл в его судьбе ключевую роль - а звали его Анри Филипп Петен. Тот самый - впоследствии предатель, глава коллаборационистского правительства «Виши»! До Первой мировой карьера Петена продвигалась медленно: он целых 10 лет просидел в капитанах и в свои без малого 60 всё ещё был полковником. Лишь война (как-никак, герой Вердена!) дала толчок карьере престарелого вояки. Уже в 1917 году он стал главнокомандующим, а в 1918-м получил звание маршала.
Несмотря на огромную разницу в возрасте, Петен и де Голль подружились - возможно, это произошло потому, что Петен, как и де Голль, отличался замкнутым характером. А, кроме того, он ведь окончил то же училище Сен-Сир. Петен стал для молодого офицера наставником, а после войны помогал ему продвигаться по службе - хотя у нашего героя карьера тоже складывалась туго (генералом он стал почти в 50), поскольку он, упрямо отстаивавший свои взгляды на военное строительство, был неудобен начальству. Де Голль, между прочим, и сына своего нарёк Филиппом!
Дружба де Голля с Петеном закончилась в конце 1930-х годов, когда учитель занял пост министра обороны Франции. Произошла долгая и запутанная история, связанная с тем, что де Голль в качестве «литературного негра» написал для старого маршала книгу по военной теории - однако Петен сам её не опубликовал, а в книге, опубликованной уже от себя де Голлем, Петена отчего-то взбесило посвящение ему.
Когда де Голль, не желая участвовать в позорной капитуляции перед немцами (она состоялась 22 июня 1940 года), бежал в Англию, петеновское правительство обвинило его в дезертирстве (!) и заочно приговорило к смертной казни. Сам же де Голль после окончания войны проявил великодушие: пользуясь полномочиями главы Временного правительства, заменил бывшему наставнику смертную казнь за предательство пожизненным заключением, благодаря чему падший герой Вердена благополучно дожил до 95-ти в тюрьме на островке Иль-д'Йё близ берегов Вандеи.
Де Голль тоже отличился в Первую мировую войну, а в 1916 году во время «Верденской мясорубки» попал в плен, где провёл 32 месяца. Сослуживцы даже посчитали его погибшим, и Петен написал в письме к родным де Голля: так, мол, и так, пал смертью храбрых... В плену капитан де Голль совершил 5 попыток побега, за что в итоге был переведён в особую тюрьму для военнопленных в баварском Ингольштадте. А там судьба свела его с другим пленником, ставшим впоследствии знаменитым военачальником, - с молодым офицером Михаилом Тухачевским.
Рассказывают, что Михаил Николаевич частенько даже подбадривал своего приунывшего французского друга! Менее через два года после освобождения они уже воевали один против другого - де Голль служил советником в польской армии, оборонявшей Варшаву. В 1930-е годы явно перекликались их военно-теоретические наработки: де Голль создавал теорию современной танково-авиационной войны.
Но к его мыслям, изложенным в ряде книг, военно-политическое руководство Франции осталось глухо - оно готовилось к повторению Первой мировой войны, надеясь отсидеться в дотах «линии Мажино». Схожие идеи механизированного блицкрига довелось реализовывать на практике не де Голлю, а Хайнцу Гудериану...
Заметим, что, командуя 4-й бронетанковой дивизией, де Голль был едва ли не единственным французским командиром, кому удавалось наносить по немцам успешные контрудары. Однако в целом состояние бронетанковых войск Франции, несмотря на старания энтузиастов вроде де Голля, оказалось убогим. «Именно танки, самолёты, тактика немцев в такой степени захватили наших руководителей врасплох, что ввергли их в то положение, в котором они сейчас находятся», - с горечью констатировал генерал де Голль в своём радиообращении 18 июня 1940 года.
Не могли быть простыми отношения де Голля с лидерами антигитлеровской коалиции. Те имели основания относиться к Франции с некоторым пренебрежением, тогда как глава «Сражающейся Франции» изо всех сил отстаивал реноме своей родины и делал всё, чтоб обеспечить ей выгодные послевоенные позиции.
Англо-американские союзники за спиной у де Голля вели переговоры с «вишистами»; США официально признали правительство Петена. В этом был свой смысл: им удалось перетянуть на свою сторону адмирала Дарлана и генерала Жиро, обеспечив успех операции «Torch» (высадка в Марокко и Алжире 9 ноября 1942-го). Но это чрезвычайно уязвляло де Голля, тем более на фоне неудач, преследовавших поначалу его движение (провал попытки отбить у петеновцев Дакар в 1940 году).
С Уинстоном Черчиллем де Голль часто ссорился, доходя до «разговоров на повышенных тонах». Британский премьер вспоминал: «Я не встречал человека, с которым было бы так сложно общаться. Не раз и не два я испытывал к нему враждебные чувства, но в то же время я понимал его стремления и мысли. Должен сказать, что несмотря ни на что, я всегда относился к нему с уважением».
Франклин Делано Рузвельт откровенно невзлюбил француза, не доверял ему - и Рузвельту в ответ не доверял де Голль, видевший в действиях США стремление превратить Францию в их марионетку. 24 декабря 1941 года флотилия «Свободной Франции», без разрешения и даже не поставив в известность правительство США, освободила от администрации «вишистов» острова Сен-Пьер и Микелон (крохотное владение Франции у побережья Канады). Это вызвало у Ф. Рузвельта негодование. Говорят, однажды ФДР был так взбешён строптивостью де Голля, что в сердцах предложить сослать его «губернатором на Мадагаскар»!
Об американцах же де Голль как-то съязвил, что они «совершат все глупости, которые смогут придумать, плюс ещё несколько таких, какие и вообразить невозможно». Штатам президент де Голль был крайне неугоден: чего стоит хотя бы его намерение собрать и вывезти из Франции в США в обмен на золото все доллары!
Как противник коммунизма, сразу после войны добивавшийся отстранения от рычагов власти становившейся тогда всё более популярной ФКП (но при этом его правительство с участием левых осуществило широкую национализацию!), де Голль не мог пользоваться в тот период особой симпатией советского руководства. Большая Советская Энциклопедия 1952 года [2-е изд., т. 11, с. 604-605] рисует его в самых демонических, чёрных красках: «французский реакционный политический деятель», «руководитель фашистской [именно так, не иначе! - Д. К.] партии...», «...открыто призывает к установлению фашистской диктатуры...», «...де Голль и его клика...» и т.д., и т.п. Не забыл автор статьи в БСЭ упомянуть и о том, что де Голль - «воспитанник коллежа иезуитов, монархист и клерикал».
В декабре 1944 года председатель Временного правительства Франции Шарль де Голль прибыл в Москву, где - после тяжёлых переговоров, камнем преткновения на которых стал «польский вопрос», и де Голль в нём ни на йоту не уступил - 10 декабря был подписан советско-французский договор о союзе и взаимопомощи. В разделе своих мемуаров, посвящённом этому событию (был опубликован в «2000»: «Булганин! Принеси пулемёт!», 2015, №22v (750), 12-18 июня), де Голль даёт очень интересную характеристику И. В. Сталину. Считая советского правителя тираном, генерал замечает: «Беседуя с ним на различные темы, я вынес впечатление, что передо мной необычайно хитрый и беспощадный руководитель страны, обескровленной страданием и тиранией, но в то же время человек, готовый на всё ради интересов своей родины». «...По-своему он любил её [Россию]». Т.е., будучи, безусловно, человеком «из совсем другого мира», де Голль подмечает то, что у него общее со Сталиным: готовность пойти на всё ради интересов своего государства.
Вот именно: ради интересов Франции, в стремлении сделать её независимой от США, с тем, чтоб она смогла самостоятельно развиваться, идя по своему пути, в 1960-х годах президент Шарль де Голль охотно пошёл на сотрудничество со своим идеологическим противником - Советским Союзом. При нём же Франция к особому неудовольствию Вашингтона признала КНР и осудила политику США в Юго-Восточной Азии; наконец, в 1966 году она вышла из военной организации НАТО.
Кстати, во время 11-дневного визита в СССР в 1966-м де Голль посетил Киев.
Ещё он побывал на космодроме Байконур и в Волгограде, заметив между делом представителям французской прессы, что этот город «в мировой и советской истории... всегда будет только Сталинградом» [Алексей Чичкин. Русские симпатии генерала де Голля. - Интернет-издание «Столетие», www.stoletie.ru, 14.09.2010].
Самым парадоксальным образом де Голль испытывал взаимные политические симпатии к коммунистическому руководителю Албании Энверу Худже (1908-85), который в 1930-е годы долго жил во Франции, учился в университете в Монпелье и сотрудничал в «Юманите». Очевидно, в этом идейном антиподе, так же, как и сам де Голль, стремившемся к независимости от сверхдержав любой ценой, французский президент увидел как бы своё «отражение в зеркале». Франция одно время являлась единственным капиталистическим государством, с которым Тирана поддерживала нормальные отношения и даже, насколько известно, покупала у него оружие.
Рассматривая затронутую нами тему, можно припомнить ещё, как соратник Шарля де Голля по правительству 1944-46 годов Жорж Бидо в 1960-е годы вступил в экстремистскую организацию ОАС, готовившую покушения на президента, - и был вынужден бежать из страны. Как в итоге подпортились отношения де Голля и Жоржа Помпиду - премьер-министра Франции в 1962-68 годах, которому из-за этого пришлось подать в отставку. Да и отношение к де Голлю в народе никогда не было однозначным. Многих французов, к примеру, покоробило, когда генерал однажды заявил в выступлении по радио: «Я - это Франция!»
Выборы 1965 года он выиграл у социалиста Франсуа Миттерана (1916-96) во втором туре с немалым трудом (Миттеран получил 45% голосов). Очень многие сограждане со временем становились всё более недовольны социальной политикой де Голля, не уделявшего должного внимания внутренним проблемам. Это вылилось во всеобщую забастовку и бурные события мая 1968 года и предопределило его вынужденный уход из Елисейского дворца в 1969-м.
Тем не менее, как это часто бывает, весь негатив постепенно стёрся из памяти, а удержалось главное: то, что де Голль всегда боролся за реальную самостоятельность Франции. И слова его сегодня звучат актуальнейшим завещанием для соплеменников: «Потеряв свою гордость, Франция перестанет существовать!»
«...от Лиссабона до Владивостока»
Когда в начале 90-х наши либералы, балдея от «ветра перемен» и перспектив «наступления рая», на всех углах размусоливали этот известный тезис де Голля, они вряд ли до конца понимали, какое содержание вкладывал в него сам де Голль.
Де Голль был активнейшим сторонником и участником начавшегося процесса евроинтеграции. Он не мог не понимать, что предпринятые им усилия по подъёму «величия Франции» способны принести лишь «полурезультаты». Ибо ресурсный, экономический, политический, военный потенциал Франции был несопоставим с возможностями СССР и США. А вот если сложить потенциалы Франции, Германии, Италии и др. (конечно, при руководящей роли ядерной Франции, испытавшей свою бомбу 13 февраля 1960 года!) - тогда вполне мог бы создаться некий «третий центр силы» на планете. Однако въдение Объединённой Европы де Голлем было очень отлично от той модели, которая навязывается европейским народам сейчас.
Во-первых, Шарль де Голль видел её именно содружеством самостоятельных и самобытных европейских наций, но никак не неким квазигосударством с засильем «евробюрократии», наднациональных законов и тотальной стандартизацией всего и вся. Думаю, он не одобрил бы, например, давно и настойчиво продвигаемую идею превратить ЕС в федерацию во главе с избираемым всем населением президентом (стоящим над главами государств!). Я уж не говорю о том, что консервативный католик де Голль пришёл бы в ужас от однополых браков и службы геев в армии!
Именно чтоб поддержать роль национальных государств, де Голль предложил созывать неформальные саммиты их глав - впоследствии, при другом французском президенте, Валери Жискар д'Эстене, саммиты эти были формализованы, получив статус сегодняшнего Европейского Совета (не путать с Советом Европы, а также с Советом ЕС!), как института ЕС, определяющего общую стратегию евроинтеграции.
Во-вторых, Объединённая Европа виделась де Голлем как противовес США, как средство сохранить независимость Европы от США. Показательно, что генерал был категорически против принятия в формирующиеся европейские структуры Великобритании. Вероятно, де Голль видел в Лондоне не только геополитического соперника Континента (англ. the Continent), но и «верного агента влияния США в Европе», способного внести разлад в политическое единство стремящихся к самостоятельности европейцев. Согласие на принятие Англии в ЕЭС дал в начале 1970-х годов Помпиду, изрядно подкорректировавший курс голлизма.
Наконец, в-третьих, де Голль, как следует из его знаменитого высказывания, в перспективе видел в Объединённой Европе место и для России - в смысле тогда ещё для Советского Союза, несмотря на их идеологический антагонизм. Ибо, опять-таки, он не мог не понимать, что Соединённые Штаты не допустят создания европейцами самостоятельного целого, и сделать это возможно, только сыграв на противоречиях двух сверхдержав. Последовательно проводимый «антиатлантизм» логично требовал геополитического альянса с СССР, объединения всей Европы - «до Владивостока».
Что же касается казавшихся непреодолимыми идеологических препон, то не исключено, что Шарль де Голль надеялся - в духе модной в те времена теории - на постепенную «конвергенцию социализма и капитализма».
Впрочем, даже при сохранении идеологических различий вполне могла быть реализована концепция единого пространства мира, безопасности и сотрудничества в Европе (от Лиссабона до Владивостока!) на основе принципа сосуществования государств с различным общественным строем.
В нашей стране, стремящейся сегодня сделаться «европеистей самой Европы», остаётся совершенно неизвестным имя человека, стоявшего у истоков идеологии евроинтеграции и, несомненно, оказавшего значительное влияние на формирование геополитической доктрины голлизма. Звали его Александр Кожйв. По-нашему: Александр Владимирович Кожевников (1902-68). Русский эмигрант, племянник художника Василия Кандинского. Философ - левый неогегельянец, которого во Франции ставят в один ряд с Ж.-П. Сартром. Всесторонне образованный человек, знавший, помимо русского и французского языков, ещё немецкий, английский, древнегреческий, китайский, санскрит и тибетский (плод увлечения Востоком).
Юношей он приветствовал Октябрьскую революцию, но из-за недоразумения с ЧК ему пришлось уехать из России сначала в Германию, где он изучал философию в Берлинском и Гейдельбергском университетах, а за затем и во Францию. Там его блестящие лекции по философии посещала вся интеллектуальная элита; они сделали его известным, а поскольку Кожев ещё и участвовал в Движении Сопротивления, его стали привлекать к работе на государственные органы. Он участвовал в важных торговых переговорах и в разработке концепции европейского «Общего рынка», так что кое-кто считает его «серым кардиналом», «скрытым архитектором» Евросоюза.
Вся пикантность в том, что, несмотря на его эмигрантское происхождение и личные счёты с Советской властью, и зная от своего дяди Кандинского о репрессиях и прочем, философ с почтением относился к Сталину - называя его «Наполеоном индустриальной эпохи». Биографы и сравнивают отношение Кожева к советскому вождю именно с тем чувством, какое Гегель питал к Бонапарту. Правда, у Кожева был специфический взгляд на СССР: его он считал страной «капитализма XIX века» (что, видимо, подразумевало как раз его способность к дальнейшему восходящему развитию!), а советскую партийную номенклатуру именовал «буржуазией». Философ был близок к довольно модному в среде эмиграции т.н. «русскому евразийству».
В отличие от славянофилов XIX века, ратовавших за союз славянских народов под эгидой Российской Империи, «евразийцы» XX столетия вынашивали идею единения восточных славян и тюркских народов Центральной Азии (т.н. туранской цивилизации). Разумеется, означенная доктрина противополагает восточнославянско-туранскую Евразию германо-романо-западнославянской Европе. Однако теоретикам, мыслящим в русле геополитики, ничто не мешает придти к идее геополитического союза Европы и Евразии для совместного отстаивания интересов Старого Света в борьбе против «Атлантического мира». В этом направлении синтеза концепций мог двигаться и неогегельянец Кожев, перед которым стояла практическая задача «конструирования Объединённой Европы» в голлистском духе.
На переговорах по тарифам А. Кожев неизменно занимал антиамериканские и антибританские позиции: по его мнению, опустошённая войной Европа должна обрести экономическое и политическое могущество, отстаивая своё «культурное лицо» прежде всего против насаждаемого «американского стиля жизни»...
Так или иначе, деголлевская модель евроинтеграции потерпела крах. Европа так и не смогла освободиться из-под «опеки» и диктата США. Для России места в «европейском доме» не нашлось - сокрушение коммунизма не устранило глубокие антагонизмы между Россией и Западом, которые в итоге снова поставили Европу на грань большой войны. Безудержное расширение Евросоюза превратило его из клуба богатеньких и развитых наций в конгломерат стран с существенными различиями в уровнях экономики и благосостояния - что обусловливает серьёзные внутренние противоречия. Наплыв мигрантов ведёт к размыванию национальной идентичности европейских народов и, опять-таки, порождает крайне опасные конфликты.
В лучшем случае Евросоюз выявился успешным коммерческим проектом, расширившим рынки сбыта для корпораций «Старой Европы», прежде всего - для немецких компаний. И то в последнее время его экономический механизм работает со скрипом. Динамика развития явно утрачена - и, видимо, надолго.
А теперь Америка, ослабив Европу конфронтацией с Россией и нескончаемым потоком беженцев, готовится поглотить её в своём проекте «трансатлантического партнёрства», который, помимо всего прочего - и по этому вопросу беспокойство выражают левые партии и профсоюзы, - грозит нанести ощутимый удар по социальным завоеваниям европейских трудящихся. По сути, «Европу от Лиссабона до Владивостока» хотят подменить сегодня на «Америку от Сиэтла до Бухареста».
От Пятой республики к Шестой?
Глубокий кризис государства вызывает необходимость его «перезагрузки», «воссоздания заново» с фундаментальным изменением государственного устройства и формы правления. Сегодня вопрос так стоит и в отношении Украины. Политолог Кость Бондаренко предложил свой сценарий перехода Украины к Пятой республике (первыми четырьмя он считает УНР времён Центральной Рады, УНР периода Директории, УССР и Украину образца 1991 года) [Кость Бондаренко. Есть ли жизнь после Минска? - «2000», 2015, №35-36 (746), 30 октября - 5 ноября 2015 года].
Историческим же образцом такого перехода можно считать учреждение Ш. де Голлем в 1958 году Пятой республики во Франции. К этому привёл экономический и политический кризис, охвативший страну: социально-экономические неурядицы, непомерный рост военных расходов, поражения в колониальных войнах, падение авторитета республики на международной арене. Особенно ж болезненно ударил Алжирский кризис. В этой обстановке многие французы желали видеть во главе государства сильного лидера, и оттого оказался востребован давно находившийся в отставке - и как военный, и как политик - генерал Шарль де Голль.
Он дал Национальному собранию согласие возглавить страну, но с рядом условий - в переходный период на 6 месяцев к президенту де Голлю перешла вся полнота власти, т.е., по сути, он временно наделялся чрезвычайными диктаторскими полномочиями для вывода страны из кризиса. Далее на референдуме была принята новая конституция 1958 года, превратившая Францию в президентскую республику.
Можно признать, трансформация тогда прошла успешно. Однако в последнее время в экономической и политической жизни Франции вновь вызревают кризисные явления, и вот уже известный левый политик Жан-Люк Меланшон предложил идею социальной «Шестой республики» под девизом «Сначала человек!»
Ж.-Л. Меланшон (род. 1951) долгое время состоял в Социалистической партии Франции и даже занимал пост министра профессионального образования в кабинете Лионеля Жоспена (2000-2002 годы). Пребывая в левой фракции СПФ, он в 2008 году вышел из партии в знак протеста против её социал-либерального курса. Далее Меланшон, блестящий оратор и эрудит, обладающий яркой харизмой, организовал Левую партию - по образцу немецкой «Левой» (Die Linke), но с использованием идейного наследия французского социалиста Жана Жореса (1859-1914).
Кстати, ещё в 2005 году левые Франции, ситуативно выступившие заодно с националистами, провалили на референдуме предложенный проект конституции ЕС, а значит, и идею превращения ЕС в полноценное федеративное государство.
На президентских выборах 2012 года, идя кандидатом от единого «Левого фронта», Ж.-Л. Меланшон набрал 11,1% голосов и занял четвёртое место. Это был относительный успех радикальных левых, но в целом во Франции нарастает влияние ультраправых, и Меланшон в своей последней книге «Время народа» отчасти объясняет это: «В течение ста лет во Франции никакая дискредитация левых не могла сравниться с тем, что Франсуа Олланд сделал за два с половиной года».
Предложенная Меланшоном конституционная реформа предполагает прежде всего лишение президента большей части полномочий, т.е. теперь уже движение от президентской республики. Должно наступить «время народа»: народ вырвет власть у «президента-монарха» и олигархии. Новую конституцию примет Учредительное собрание, причём основные её положения должны быть предложены комитетами граждан на местах - стало быть, они должны исходить «снизу», от народа.
В своих выступлениях Меланшон постоянно взывает к историческому опыту Великой французской революции и Парижской коммуны и выступает с лозунгом т.н. «гражданской революции» (мирной, по образцу боливарианских революций в Латинской Америке), в которой, по замыслу политика, должен принять участие не только рабочий класс, но все граждане, болеющие за судьбу страны.
Понятное дело, в свете последних событий идеи Меланшона представляются уже неосуществимыми - Франция, скорее всего, теперь будет двигаться вправо и в направлении от демократии, к усилению авторитарных, диктаторских тенденций. Президент Франсуа Олланд, обосновывая это террористической угрозой, сразу же предложил внести поправки в конституцию, как раз усиливающие власть главы государства. Причём сам-то Олланд менее всего подходит на роль авторитарного правителя - поэтому расширенными полномочиями наверняка воспользуется уже его правый преемник, и трудно предсказать, к чему это приведёт.
Однако учреждение нового государства («Пятой» ли, «Шестой» республики) - и в этом Меланшон абсолютно прав - должно стать именно результатом активности и воли широких народных масс, а не верхушечным сговором политических элит и олигархии за спиной народа и за счёт его. Доверия к профессиональным политикам «мейнстрима» становится всё меньше и меньше. Мы ведь видим, как политическая деятельность всё более монополизируется людьми алчными, нечистоплотными, беспринципными, бессовестными, которые всё более отдаляются от народа и его нужд, открыто презирают его.
И в этой связи вспоминается ещё одно замечательное высказывание Шарля де Голля: «Политика слишком серьёзное дело, чтобы доверять её политикам».