Я творю мир. Часть 3. Осознание творчества

2015-11-18 Валерий Суханов

Да, было о чем задуматься. Вот уже и противоречие сотворил. Но, -тут же мелькнула мысль, - я лишь увидел его в виде обособленного явления; но как я мог его сотворить, это явление противоречия, не владея противоречием? Что есть вообще творчество, за счет чего оно происходит? И тут я четко понял, что вовсе не творю мир, а лишь преобразую то, что уже содержится во мне, достаю из своей творческой способности то, что находится в ней в неявном виде и преобразую в явный.

Получается, что до того, как я сотворил Женщину, она уже находилась внутри меня в виде противоречия. Между чем и чем? Было над чем поразмышлять...

Я опять невольно подслушал твои мысли, доблестный Валерий?
Почему ты так назвал меня, мудрец?
Ты впервые за время наших бесед понял, что творчество - это не только любезность и доброта, но война и грубость.
Честно говоря, я об этом даже и не задумывался.
Как же, но ты понял, что только противоречие способно породить вещь?
Да.
И ты понял также, что это противоречие не витает где-то снаружи, а изначально живет внутри тебя.
Да.
И ты сейчас ищешь то изначальное противоречие, которое разрешилось Женщиной?
Ищу.
Получается, что такая миролюбивая и милая Мила - продукт войны, а не мира?
Получается так.
И тебе интересно, между чем и чем шла эта война?
Интересно.
Но почему, Валерий?
Потому что, как мы с тобою раньше выяснили, не бывает множества истин и разумов, так и здесь, думаю, моя интуиция меня не подведет.
То есть, ты хочешь сказать, что достаточно найти первое противоречие, породившее первую вещь, то дальше будет проще - все остальные противоречия, рождающие другие вещи, будут лишь разновидностями первого, его родственниками?
Ты опять прочитал мои мысли, прозорливый Платон. Но не только прочитал, но и развил. Я теперь знаю, не только, где искать, но и кого искать.
Кого же, Валерий?
Врага, абсолютного врага моей творящей способности, живущего в ней же, а, следовательно, замаскированного под друга.
Потому-то я и назвал тебя доблестным, что ты не боишься найти врага в самом себе. Это самое трудное.
Но, получается, если бы не было этого врага, то не было бы и самого творчества.
Получается, так.
Получается, насколько он мой враг, настолько он и мой друг?
Здесь, да.
Но как же тогда я его обнаружу?
А может быть, здесь уже пора включить внутреннее зрение и взглянуть более остро в самое начало твоей творческой деятельности?
Что же, попробую. Итак, я находился в чистом поле своей души, в котором не было ничего, и в то же время там был я, как абсолютная творящая способность.
Правильно. Но можно ли сказать, что пространство этого чистого поля полностью охвачено твоей творческой способностью?
Да.
А можно ли сказать о том, что, сколько бы ты не творил во времени, ты никогда не выйдешь за пределы этого пространства?
Несомненно.
Значит, мы можем утверждать, что твоя абсолютная способность творения и чистое поле души, в котором нет абсолютно ничего, - одно и то же.
Да.
Но абсолютная способность у тебя уже есть, а чистое поле - это образ того, чего нет?
Правильно.
Значит, мы наткнулись на противоречие?
И похоже на то, которое искали. Получается, что то чистое поле души, столь близкое мне изначально, на самом деле, мой самый главный враг?
Получается, так.
Но враг, без которого не было бы творчества?
Да.
Но все-таки враг, способный и на отдельное существование и как следствие, уничтожение себя же, но в личине друга, т.е. на уничтожение самого творчества.
Ты правильно зафиксировал противоречие врага, являющегося лишь модификацией самого первого противоречия.
Это надо было сделать, Платон, «предупрежден, значит вооружен».
Что же, ты уже и словечек военных набрался, по ним я чувствую, что ты слегка утомился.
Да.
Поэтому уже не бежишь, сломя голову, искать Милу.
Да, Платон, я же понимаю, что насколько мы пытались найти чистую форму творчества, настолько же и Мила стремится развить ее.
И ты боишься, что Мила так ее разовьет, что вовсе захочет освободиться от творчества, зачем творить, когда все есть.
Да, я боюсь, что ей вовсе и не нужно будет противоречие, а без него тождество обернется тавтологией. А дважды входить в одну и ту же реку мне будет неинтересно...
Ты говоришь, прям, как мой старший товарищ, Гераклит; Сократ, когда прочитал его творение «О природе», то сказал, что «то, что понял - прекрасно, а что не понял, наверно еще прекраснее».

Конечно, здесь я лукавил, конечно, мне хотелось, да что там! - мне дико хотелось встретить Милу, видеть ее глаза, улыбку, гладить волосы, но еще больше мне хотелось вспахивать чистое поле души, все больше и больше преобразуя моего злейшего врага в друга.