Философия Фихте в разрешении уравнения свободы и необходимости в педагогическом процессе

2015-05-05 Валерий Суханов

Разработка проблемы свободы немыслима без обращения к творчеству великого немецкого философа Иоганна Готлиба Фихте. В педагогическом процессе эта проблема стоит особенно остро. Вопрос о принципиальной смене парадигмы педагогики невозможно решить без изучения немецкой классической диалектики, в частности без понимания того революционного вклада в теорию познания, который сделал Фихте.

Для начала надо отметить, что не только в теории, но и вся жизнь немецкого мыслителя была напрямую связана с проблемой свободы. Истоки такого верного и творческого служения одной теме лежат как в современной философу действительности, раздираемой революционными противоречиями, так и в абсолютно верном духовном основании, из которого вырос Фихте, и которое впоследствии Гегель обозначит как обязательное для любой философии. «Его первым любимым мыслителем был Спиноза, который для многих пытливых умов той эпохи был образцом системности и последовательности мысли…Однако системность учения была куплена Спинозой дорогой ценой – ценой отказа от признания наличия у человека свободной воли. Данный аспект станет в итоге исходным пунктом в процессе переосмысления отношения молодого философа к своему первому кумиру» [1, с.220]. Студентом Фихте боролся за свободу своей страны, будучи «профессором Йенского университета, он ратовал за право студентов свободно исповедовать любые религиозные убеждения, за что в 1799 г. был отстранен от преподавания по обвинению в атеизме и затем уволен. Наконец, в период наполеоновских войн он возглавлял сопротивление» [1, с.221].

И жизнь, и образование буквально «выталкивали» Фихте стать духовным преемником Канта. ««Я понял Канта лучше, чем сам Кант», – это парадоксальное заявление Фихте вполне могло бы стать эпиграфом ко всему его творчеству» [1, с.221]. Что же такое принципиальное увидел у Канта Фихте, и что не мог разглядеть Кенигсбергский мыслитель? «Еще в студенческие годы, познакомившись с философией Канта, предложившего…радикально новую концепцию разрешения дилеммы свободы и необходимости, Фихте стал не просто сторонником, а яростным пропагандистом теории мэтра» [1, с.221]. Справедливости ради отметим, что самому «мэтру» такая «яростная пропаганда» пришлась вовсе не по душе. И это понятно, ведь одно дело фиксировать антиномии, а другое дело их разрешать, да еще таким радикальным способом, как это предлагает Фихте. Напомним содержание третьей антиномии чистого разума, вокруг которой билась мысль преемника Канта. Тезис. «Причинность по законам природы есть не единственная причинность, из которой можно вывести все явления в мире»[2, с. 353]. Антитезис. «Нет никакой свободы, все совершается в мире только по законам природы»[2, с.354]. В абсолютном согласии с правилами логики, Кант доказывает как наличие «трансцендентальной свободы, без которой даже и в естественном ходе вещей последовательный ряд явлений на стороне причин никогда не может быть завершен»[2, с.354], так и полную абсурдность существования трансцендентальной (мыслимой) свободы. Могла ли такая позиция удовлетворить революционно настроенного Фихте? Есть только свобода и она должна сама себя обосновать! С необходимостью свобода подчиняется только тому, что сотворила сама. Вместо Кантовской антиномии Фихте предлагает логический круг. Это ли не революция в познании? Но, к сожалению, из ученых революционный вклад Фихте в науку понял лишь Гегель. И если над Кантом Гегель едко и зло иронизирует, правда, отдавая дань и его заслугам, то о Фихте Гегель говорит исключительно в уважительном ключе, хотя, конечно, и критикует своего предшественника за субъективный идеализм. Фихте, также как и Декарт, начинает с положения «Я мыслю, следовательно, существую», но «исходя из совершенно других потребностей и требований, чем Декарт, так как из этого «я» он хочет вывести не только бытие, но и дальнейшую систему мышления. Ибо, согласно Фихте, «я» есть источник категорий и идей, а все представления и мысли суть некое синтезированное многообразие с помощью мышления. Таким образом, в то время как у Декарта за «я» следуют другие мысли, которые мы только преднаходим в нас, как например мысль о боге, природе и т.д. Фихте сделал попытку дать философию, вылитую совершенно из одного куска, не заимствуя ничего извне, ничего эмпирического» [3, с.520]. При этом Гегель сразу оговаривается: «с этой мыслью Фихте сразу же вносит неправильную точку зрения» [3, с.520-521]. И далее поясняет, в чем эта «неправильность». « «Я» достоверно, в нем нельзя сомневаться; но философия хочет понять истину. Достоверное представляет собою субъективное, а так как оно должно продолжать быть основанием, то и дальнейшее остается субъективным, и никак нельзя освободиться от этой формы» [3, с.521]. К чести Фихте, философ если не понимал, то интуитивно чувствовал слабость системы, построенной лишь на субъективном основании, поэтому в течении всей жизни совершенствовал и переиздавал свое «Наукоучение». Все больше и больше мысль Фихте тянулась к своей первой философской любви, и не случайно «последний период его творчества называют «закатным спинозизмом»»[1, с.220].

Совершив краткий экскурс в историю философии, вернемся в действительность современного образования и разберем педагогический эксперимент, проводимый в Московском Институте Электронной Техники профессором философии Г.В.Лобастовым в 2011-2012 учебном году. Исследуем парадокс того, как в педагогической практике обнаруживает силу и мощь учение в котором «нет ничего эмпирического». Вот что пишет об этом сам автор эксперимента. «Что в этом мире можно найти более гибкое, чем свобода? Она прямая противоположность необходимости. Прямая противоположность той однозначной, простой и примитивной причинности, которая Лапласом была понята как господствующая в мире. Причинности, не допускающей случайности и потому легко исчисляемой. Попробуйте исчислить свободу, детскую игру, воображение художника! Выразить с такой же точностью, как делает это математик. И тогда поймете, что пара банальных распространенных фраз про, например, интуицию, любовь, добро, красоту и т.д. никак интуицию и прочее не схватывает. Что банально-примитивные представления, живущие на уровне предрассудка, всего лишь устойчивые заблуждения. Разрушить предрассудок и остаться в себе, не потерять с этим разрушением себя, – это значит выйти на уровень рассудка. Рассудок, конечно, не весть что, но все-таки сознающая себя вменяемость. Освободиться от заблуждений, значит удержать себя в позиции свободы. Этой универсальной формы» [4, с.300-301]. Выделим из рассуждений профессора противоречие в духе третьей антиномии Канта.Тезис – все предопределено (Лаплас). Антитезис. В мире есть свободное творчество, не подчиняющееся жесткой детерминации. Эти две позиции приравниваются и обговариваются условия при которых уравнение можно разрешить. «Но свобода ваша, чтобы быть свободной от тех самых искривляющих воздействий всяческого рода обстоятельств и условий должна с ними, с этими условиями, совпадать: уравнение свободы и необходимости должно быть разрешено. И, как в математике, должно быть показано, при каких условиях и при каких значениях неизвестных и известных постоянных и переменных. Не найдете этих условий – останетесь в предрассудках противоположения свободы и необходимости»[4, с.301].

В уравнении отождествляются меры свободы и необходимости, поэтому вполне резонен вопрос автора эксперимента. «Откуда вообще возникает мерность бытия? Почему глупо измерять душу килограммами, а человека обезьянами? Здесь должны быть какие-то другие меры. Они, эти другие меры, в философии, к счастью, давно выявлены. Но их ведь тоже надо вывести – чтобы понять. И вывести по логике той необходимости, с которой они входят в мир и живут там. Как мое сознательное отношение к человеку как человеку. Мера, которая позволяет мне судить, какова величина человечности в человеке» [4, с.301].

Г.В. Лобастов четко говорит, что меры человечности, обнаруженные в истории философии, чтобы быть понятыми, должны быть выведены самими студентами, поэтому и суть эксперимента в изначальном абсолютном отсутствии каких-либо мер бытия. «Необходимо занять позицию субъекта, обладающего абсолютной свободой и бесконечной способностью творения. <…>Занимая эту абсолютно-универсальную позицию, вы должны суметь абстрагироваться от всего того, чем обладаете, – кроме способности творения. И больше ни в вас, ни «где либо» ничего нет. Даже того, из чего бы можно было что-либо сотворить. И ваша чистая свободная способность творить – всего лишь возможность творчества. Чтобы творить, она сначала должна сотворить самое себя как действительную способность. Сама себя сделать определенной. Вне всякого бытия, а только в самой себе. То есть в чистом ничто, в котором вы, как в виртуальном пространстве, «проектируете» все, на что способна ваша творческая способность…Ваша абсолютная свобода ограничивается только необходимостью творения» [4, с.302].

Как ни странно, это задание, несмотря на историей утвержденное свободомыслие студенческой аудитории (в отличие от начальной и средней школы) оказалось довольно трудным для понимания. «Не сразу все поняли суть этого задания. В этом, разумеется, проявлялась как способность (неспособность) входить в смысловое содержание текстов вообще, так и способность (неспособность) представляющего воображения, превращающего бытие в ничто: абстракция абсолютной свободы предполагает полное самоопределение, а потому исключает все, что может выступить внешним условием. Условия своего движения она должна породить из себя, создать, сотворить их своим действием. <…>Это проблема сугубо логическая, но разрешение ее необходимо, чтобы выстроить начало самой логики. Ведь не только Парменид, которого Гегель считает действительным началом исторической философии, но и сам Гегель – как раз воспроизводя своей наукой логики исторический путь саморазвития действительности, действительности мышления– начинает с бытия, равного ничто.<…>Именно эта проблема тождества противоположностей и оказывается недоступной для школьно-студенческого ума. Да и профессорского, кстати, тоже. Начиная с ничто, только ничто и получишь. Из ничего ничего не возникает. А начнете с бытия, вы это бытие уже допустите и будете вынуждены внутри него искать себя, точку опоры, точку отсчета, из которой – как современная космология – вынуждены будете выводить все определения этого самого бытия. По определениям бытия и пойдет ваша познающая мысль. Только мысль о мысли сама для себя вдруг обнаружит свое отличие от бытия. И от небытия. И увидит в себе исходное начало движения (познания) и бытия, и отличного от него, противоположного ему, небытия» [4, с.302-303].

Мысль о мысли… К сожалению, для многих людей это словосочетание не больше чем словесная эквилибристика, тавтология. И даже для ученого мира. И обвинения ученых, в том числе и ученых-философов, будут выглядеть, на первый взгляд, вполне резонно. Какой смысл разрешать (да тем более еще и поощрять!) студенту писать свою собственную картину мира? Это же будет «полная чушь»! Причем здесь мышление? Да еще о мышлении? Да для того, чтобы философия стала мышлением о мышлении – скажет философ-профессионал – эта героическая наука столько всего сняла! И религию очистила, и натурфилософию преобразовала. Поэтому и надо сначала изучить этот героический путь, внимательно исследовать все глубины и рифы, так как это делает умный лоцман, а уже потом вести корабль своей души по знаемому фарватеру. А иначе ты потеряешь самое дорогое – то, о чем говорил Платон в Протагоре.

Возражения вполне резонны и, на первый взгляд, справедливы. Основываясь на них эксперимент можно выставить как «профессорскую блажь». Но не будем торопиться с обвинениями, а рассмотрим более детально, почему преподаватель предложил студентам занять фихтеанскую позицию, и почему «не сразу все поняли суть этого задания».

Г.В.Лобастов предлагает студентамне взбрыкивать и оригинальничать, не быть симулякром абсолюта, абсолютом стать, занять позицию господа Бога, писать свою и только свою книгу Бытия. Профессор предлагает не внешнюю абсолютную истину, а отталкивается от того, что есть. А что есть? Есть лишь способность быть частичным человеком. Есть логическое основание, оправдывающее эту способность, – все относительно. Есть абсолютная неспособность осуществлять рефлексию своей деятельности с позиции всеобщего основания. То есть профессор отталкивается от трех абсолютов, которые в обществе победившего релятивизма все-таки существуют. И делает революционный педагогический ход – предлагает создать представление не своей частичной деятельности, а выдумать, сотворить всеобщее основание. Ты должен творить(писать). Ты господь Бог. То, что ты сотворил и есть ты сам.

Оказалось, что занять позицию господа Бога не так-то просто,поскольку в реальной капиталистической действительности его нет. Точнее он есть, но как внешний студенту духовный институт, ничего не имеющий общего с его специализированной деятельностью. Такая ситуация в современном мире обычно фиксируется как «сплошное картезианство» – все духовные абсолюты обитают в субстанции абсолютно чуждой реальному миру. Отсюда и социальная шизофрения – в сознании человека живут два Я, никак не состыкуемые друг с другом. Сознание мечется, возникают «непонятки», – зачем вообще нужно образование, когда «надо трясти»?

У студентов эти метания еще не вылились в четкую позицию, что вся наука – это ненужный для жизни «метафизический балласт». Поэтому и возможен шаг от Декарта к Фихте в системе образования. Поэтому и нашлись смельчаки, с энтузиазмом воспринявшие эксперимент. «Я не могу не писать, зато писать могу все, что хочу, если не боюсь увидеть после в написанном себя. Это немного странное ощущение опять вернулось и чуть было не затормозило меня на пути к цели. Сигнализация за окном, постоянные опечатки. Сосредоточься! Так, что еще важного? Никаких чувств, только мысли. Иначе я сам начну разочаровываться в себе, да и преподавателю покажется, что я ничего не усвоил. Я же всемогущ, я могу думать за преподавателя» [5, с.271]. Студент абсолютно верно схватил – «если не боюсь увидеть после в написанном себя». Но жажда «думать за преподавателя» оказалась сильнее. Уверен, в более взрослой аудитории (30-50 лет) этот эксперимент даже бы и не начался. Нет, ты, конечно, можешь думать за своего начальника, но только за деньги и в рамках обозначенной твоей узкой специализацией темы. Здесь же совсем другое. Студент обладает потенцией к абсолютно бесполезному, с точки зрения окружающего его взрослого прагматического мира, делу творения всеобщего образа Бытия, делу обретения сознания и самосознания.

И здесь действительно нужна смелость. Если взглянуть на себя с позиции господа Бога, а не с позиции своего вершка, то можно увидеть то, что увидел Дориан Грей … Отметим, что этот взгляд с позиции абсолюта осуществляется без всяких нотаций, назиданий, призывов к нравственному самоусовершенствованию. Именно в этом революционное зерно философии Фихте по отношению к Канту. Логико-методологический аспект философии Фихте не был осознан советской философией, а соответственно и советской педагогикой. По-существу, вся советская идеология была лишь кастрированной философией Канта, припудренной марксистскими лозунгами. Кастрированной – поскольку без всякой потенции к снятию. Лишь совершенствование ради совершенствования… Но зачем мне нужна эта вся «таблица умножения», если я не сам ее сотворил?! Зачем мне нужны Маркс, Макаренко, Ильенков, Гегель, если я не творю их каждый день в моей деятельности?!

Ведь действительно, если взглянуть на себя с точки зрения Маркса, как внешнего абсолюта, то легко можно подобрать цитату, убивающую эксперимент напрочь. Вспомним классическое из «Капитала». «В некоторых отношенияхчеловек напоминает товар. Так как он родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом: «Я есмь я», то человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода «человек»» [6, с.62 прим.].

Человек рождается действительно не фихтеанским философом. И действительно поначалу смотрится в другого человека как в зеркало. Но глупость воспитания, «затачивающая» ребенка под определенную профессию, приводит к тому, что ученик перестает видеть в другом человеке себя.А во взрослом состоянии и подавно! Глупость воспитания – это следствие предельного разделения труда в производстве. Зеркало тускнеет, а затем полностью перестает отражать. Павел (сапожник) видит в Петре (профессоре) только Петра. Петр видит в Павле только Павла. Отражение заканчивается. Потому и марксистская практика заходит в тупик, поскольку объединившись, рабочие не могут увидеть в товарище себя. Аптекарь увидит в слесаре только слесаря. Потому и вся коммунистическая практика только количественная – кто больше расклеил листовок, кто больше провел семинаров с цитированием Маркса. Но, как это не обидно деятельным членам коммунистических партий, цитаты из Маркса просто повисают в воздухе. Поэтому так и злободневен этот педагогический эксперимент, поскольку – отметим еще раз – не только Маркс, но и весь духовный универсум отделен непроходимой пропастью от мира грязно-торгашеской практики.

Как и почему творчество в фихтеанском ключе (а иначе зачем эксперимент?) способно решить проблему «сплошного картезианства»? Как и почему образ, созданный в трансцедентальном поле, позволит студенту преобразовать его «мышиную» практику? Как и почему должно возникнуть противоречие в единой субстанции деятельности студента? И какое оно?

Фихте действительно понял Канта лучше, чем сам Кант. Снова углубимся в азы «Наукоучения». Вот, что пишет об этом Э.В. Ильенков. У Фихте «Я сначала продуцирует силою воображения некоторый продукт, а затем начинает его рассматривать как нечто отличное от самого себя, как объект понятия, как не-Я. На самом же деле под видом не-Я оно по-прежнему имеет дело лишь с самим с собой, рассматривает самое себя как бы со стороны, как в зеркале, как вне себя находящийся объект» [7, с.83]. То есть Фихте снимает Кантовское деление на феноменальное Я и ноуменальное Я, у него одно и то же Я и созерцает, и осмысливает сотворенное. Что и предлагает Г.В.Лобастов в эксперименте. «В комментирующих расшифровках задания потребовалось вполне определенно сказать, что сотворенное тобой, твое произведение и есть то, что ты есть сам. Это твое дело, в котором ты сам увидишь себя. Ты абсолютно свободен, создавай любую вселенную, любую логику, любые связи бытия, любую математику, любую сенсорику и экстрасенсорику. Но с чего бы ты ни начинал, ты будешь начинать бытие, начинать то, что будет бытовать и которое с самого начала будет тебя ограничивать. Все, что ты создаешь, будет твоей противоположностью, будет причиненным и причину свою будет содержать в другом, в тебе. В твоей свободе. Но выстроив то, что ты можешь выстроить, ты будешь в полной мере этим и связан.<…> Что остается от твоей абсолютной свободы? Если она сохранила себя в другом, в созданном тобою, то какую форму она вынуждена будет принимать? А если свобода вынуждена принимать некоторую форму, а эта форма будет выражать необходимость, определенную ее собственным свободным творением, то – и тут знаменитый Спиноза! – как ты свяжешь свободу с необходимостью? Необходимостью, порожденной – вот ведь что получается! – свободой» [4, с.305-306].

Конечно, легко увидеть слабость, дурную субъективность образов, сотворенных студентами, но обнаружить рациональное зерно в совместно-разделенной деятельности студентов и профессора значительно труднее. Ты должен творить! И творить всегда и во всем только себя! Тогда и сотворенная тобой вселенная будет только твоей. И ты несешь за нее ответственность как Маленький Принц за свою планету. А это и есть совесть – базовая категория философии Фихте. Понятно, что совесть – категория этическая, а не логическая. В «Науке логики» Гегеля такой категории нет. Но постулат о том, что законы Истины, Добра и Красоты должны в своих пределах совпадать, заставляет нас и в законах Истины обнаружить логического двойника совести. Где же он? Где та точка, из которой берут начало все логические категории Гегеля? Это точка тождества бытия и ничто. Точка перехода бытия в ничто. Точка, где бытие абсолютно ничтожно. В обозначенном эксперименте – точка предельной рефлексии, сотворенного тобой. В этой точке, как в зерне, скрыта вся вселенная. В этой точке Фихте отождествляется со своим духовным отцом – Спинозой. В этой точке Я Фихте перестает быть чистым субъектом и становится субъектом-субстанцией. И это есть точка начала личности, истинного Я, ставшего принципом бытия.

«Итогом теоретической философии Фихте оказывается не просто порожденный самосознанием иллюзорный, но при этом объективный мир – этот мир оказывается и осознанным в его иллюзорности. Очень часто, в особенности в кратких учебных текстах по истории философии, на этом месте завершается изложение его философии, а все ее содержание сводится к субъективному идеализму. Между тем как раз в данном пункте – в пункте перехода от теоретической способности к практической – как раз и начинаются наиболее интересные разделы данной системы, далеко не утратившие своей актуальности и по сей день. Самое главное здесь состояло в том, что, вступив в эту область, Фихте обнаружил принципиальную невозможность реализации в сферепрактической философии классического варианта субъективного идеализма и был вынужден искать и находить весьма нетривиальные выходы из возникших противоречий и тупиков. Поиски эти продолжались, по сути, всю его жизнь, что и предопределило серьезную внутреннюю эволюцию его учения»[1, с.236]. Этот же путь предлагает студентам профессор Г.В. Лобастов. Отталкиваясь от поголовного, самого что ни на есть реакционного субъективного идеализма, выйти на такой субъективный идеализм, в котором заложена потенция осознания неспособности познать мир при помощи субъективного идеализма. Понятно, что этот эксперимент не может и не должен ограничиваться одним-двумя семестрами вуза. Время ему – вся жизнь, – реальная предметно-преобразующая деятельность, обоснованная всеобщим образом бытия.

Литература

Сорвин К.В. Очерки из истории классической философии. М., 2014.
Кант И. Критика чистого разума. М., 2007.
Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга третья. СПб., 2006.
Лобастов Г.В. Путь в себя. // Философско-психологические проблемы педагогики. Менделеево. 2014.
Калинин М.А. Муки творчества (Само-о-сознание или один мысленный эксперимент). // Философия, наука, образование. Материалы межвузовского научно-теоретического семинара, посвященного 75-летию профессора Ю.Л. Егорова. М., 2012.
Маркс К. Капитал. Том первый. М., 1983.
Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1984.