Тварь или творец?
2009-04-13 Василий Пихорович
С одной стороны, материалистическая философия давно решила этот вопрос, заявив однозначно, что «не Бог создал человека по своему образу и подобию, а человек создал Бога по своему образу и подобию».
Но вся проблема состоит как раз в том, что это только с одной стороны кажется решением проблемы. Таким образом можно дезавуировать Бога как творца, но само по себе это еще не позволяет утвердить человека как творца. Материалисты этого рода были уверены, что человек себе придумал Бога. Они даже не обращали внимания на то, что тем самым подрывались сами основы материализма, поскольку получалось, что можно придумать то, чего нет. На самом деле, создать и придумать — это далеко не одно то же. Но именно этого — понимания, что значит творить, в тезисе о том, что не Бог создал человека, а человек создал Бога, не было и близко.
Найдя свое окончательное оформление в материализме XVIII века и философии Фейербаха, это решение разделило с ним все его недостатки, главный из которых — представление о том, что человек есть продукт обстоятельств.
Точная формулировка этого тезиса должна бы звучать так — не человек творит Бога, а обстоятельства. То есть, освобождая человека как раба божия, такого рода материализм превращает его в раба обстоятельств.
Почему же материализм до Маркса не мог решить проблему положительного освобождения человека, почему человек у него каждый раз оказывался страдающей стороной, тварью, но никак не творцом? И это не смотря на весь тот пафос и энтузиазм, с которым этот материализм выступал против Бога и утверждал могущество человеческого разума.
Причина проста: этот материализм не знал действительного человека. Он каждый раз останавливался на видимости, на уровне явления человека, упорно игнорируя его сущность, его, так сказать, бессмертную душу, отдавая ее на откуп идеализму и религии.
Душа же человека — в его деятельности. Известное положение религии, что человек отличается от животного наличием души, в переводе на материалистический язык означает, что человек отличается от животного тем, что он не просто приспосабливается к внешней среде, а активно приспосабливает ее к себе.
Но, поскольку в рамках этого материализма «предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно»[^1], то и получается, что никакой души у человека нет и быть не может.
Бесхитростные ученые, руководствующиеся такого рода материалистическими воззрениями, пытаются с помощью физиологии, этологии, генетики объяснить все, что угодно — любовь, ненависть, лень, трудолюбие, склонность к тому или другому роду деятельности. По этому поводу среди биологов появился анекдот: «Генетики открыли ген, который отвечает за желание генетиков открывать гены».
Ничего удивительного, что при таком подходе не решается ни вопрос о том, кто или что творит человеческое в человеке, ни вопрос о том, как может творить сам человек. И все только потому, что вместо действительного общественного, исторического, деятельного человека здесь рассматривается абстрактный человеческий индивид. Душу начинают искать в его теле и, разумеется, не находят, потому что душа человеческая содержится не в органическом человеческом теле, а в его общетвеннозначимом; деле.
Но, как писал Э.В. Ильенков относительно феноменологии (и это вполне приложимо к любой недиалектической философии), «точка зрения «созерцания индивида» как исходная точка зрения Фейербаха не дает возможности разглядеть за «абсолютным субъектом» феноменологии реального общественно-исторического субъекта познания и деятельности, общественно производящего свою материальную жизнь совокупного, коллективного субъекта, общественное человечество»[1].
Всякая же попытка недиалектического материализма перейти от точки зрения «созерцания индивида», от «абсолютного индивида» к точке зрения «коллективного субъекта», «общественного человечества», даже самая искренняя, оканчивается полным фиаско, поскольку получить «общественное человечество» путем суммирования, умножения или даже интегрирования индивидов невозможно. Как организм не есть сумма клеток, так и человечество не является суммой «человеков».
Непродуктивной оказывается и попытка начать сразу с человечества как единого целого, поскольку, во-первых, его в принципе невозможно «созерцать», а, во-вторых, и это самое главное, человечество реально сегодня не является единым целым, и, соответственно, не может выступать в качестве субъекта действия, творца.
Разделение труда, или, что то же самое, частная собственность, приводят к тому, что в том, в чем человек действительно выступает как творец, то есть в труде, в превращении природы, в созидании мира человеческой культуры, эмпирически он оказывается рабом. Творческое же начало начинают искать в умственной деятельности, то есть там, где его не может быть по определению, поскольку формы сознания не обладают собственной сущностью, они есть только отражение форм деятельности. То есть — формальное отражение формы, даже не самой деятельности в ее сущности. В таких условиях нет ничего удивительного, что чем дальше отрывается такого рода «творец» от действительности, тем он считается «творческее».
В умственной деятельности нет творческого начала. Она не содержит субстанции творческой деятельности. Она есть только акциденция творчества, форма превращенная его, то, как представляется творчество людям, являющимся участниками и продуктами разделения труда и как оно реально для них существует. По крайней мере, до тех пор, пока существует разделение труда на умственный и физический. Другое дело — что без полного доразвития этой формы превращенной, до полного самоисчерпания ее, снятие разделения труда будет если не невозможным, то весьма затруднительным.
Иными словами — не смотря на то, что основу человеческих творческих способностей составляет не умственная деятельность, не она является действительным творческим началом, начинать дело по ликвидации разделения труда нужно именно с ликвидации монополии экономически господствующего класса на умственную деятельность. Только после победы над миром разделения труда в идейной борьбе, может начаться работа по преобразованию этого саморазорванного мира в нормальный человеческий мир. Снятие разделения труда поможет вернуть каждому отдельному индивиду человеческую сущность, снять с нее мистический покров и превратить в эмпирическую вещь.
Конечно, с точки зрения того самого эмпирического материализма снятие разделения труда невозможно, поскольку он не может себе представить его иначе, как освоение каждым индивидом по очереди (или параллельно) всех профессий. Но, точно так же, как общество не есть сумма индивидов, а единое (хотя и внутренне противоречивое) исторически изменяющееся целое, где индивид является его продуктом ровно настолько, насколько он его активно творит, так и снятие разделения труда есть делом не отдельных индивидов, а общественным делом. Для отдельного индивида универсальная деятельность является ничуть не более сложной, чем профессиональная, только намного более интересной. Не умираем же мы оттого, что всем нам сегодня приходится читать и считать, хотя в Средние века это могли делать только крайне узкие и, как тогда казалось, очень высококвалифицированные специалисты. Еще недавно оператор ПК считался экзотическим специалистом, а сегодня даже большинство программистов учились где угодно, кроме специальных учебных заведений. Думаю, что сегодня можно даже говорить о том, что чем сложнее техника, тем ее проще осваивать. И производить, кстати, тоже.
На самом деле, для снятия разделения труда сегодня созрели все условия. Мешает только частная собственность на средства производства, а, значит, на человеческие способности.
Это единственное препятствие к тому, чтобы человек, наконец, выступил как действительный творец. А таким он станет только тогда, когда он будет сознательно творить собственную сущность, то есть общественные условия своей жизни. До тех же пор, пока он вынужден приспосабливаться к ним, он, независимо от того, верит он в Бога или нет, есть тварь, то есть животное. И та особенность, что он есть не просто животное, а животное политическое, не ослабляет, а только усиливает в нем «тварное» начало.
[^1. ]: К. Маркс. Тезисы о Фейербахе. К. Маркс, Ф. Энгельс. Собр. соч. изд. 2-е. Т. 3. с. 1
. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом познании. М. 1997. с. 52 ↩︎