Ильенков: секрет вечной молодости

2012-09-03 Василий Пихорович

Эвальд Васильевич Ильенков был популярен при жизни, хотя коллеги, особенно начальствующие, делали все, чтобы его "заткнуть".

Был популярен в капиталистическом мире, хотя был самым последовательным коммунистом.

Он популярен и сегодня, хотя сразу ушли в небытие те, кто «перекрасился».

Можно без преувеличения сказать, что Эвальд Васильевич Ильенков – фактически единственный советский философ, который продолжает пользоваться популярностью, то есть известностью за пределами узкого круга специалистов. Его цитируют и пересказывают. О нем постоянно пишут статьи и книги. Переиздаются его работы. Он активно "живет" в Интернете. Многие люди считают себя его последователями.

Почему так случилось? Почему современников интересуют ильенковские работы, хотя эти тексты, как никакие другие, отмечены печатью именно того времени, в них разбираются те проблемы, которые волновали людей той эпохи, в них вы никогда не найдете никаких "вечных истин"?

Тем не менее, Ильенков не просто современен. Он вечно молод. Секрет его молодости прост. Будучи самым советским из всех советских философов, он не стремился казаться современным. Он всегда был обращен в вечность. В вечность прошлого истории человеческого духа и в вечность будущего человеческого бытия.

Почему Ильенковым интересуется молодежь? Потому, что Ильенкова интересовали именно те проблемы, которые интересуют молодых: откуда берется ум, что такое талант, каковы условия разностороннего развития человеческих способностей.

Нельзя сказать, что молодежь сможет найти в работах Ильенкова ответы на эти вопросы, да и не очень-то молодежь любит, когда ей предлагают готовые ответы на ее вопросы. Даже если ответы совершенно правильные, молодежь предпочитает их игнорировать и искать ответы самостоятельно. И хотя очень часто ищет молодежь совершенно не в том месте, где нужно, но само это стремление очень даже похвально.

Вполне возможно, что Ильенков привлекает молодого читателя как раз тем, что он и не пытается дать готовых ответов, он сам их ищет и призывает других присоединиться к поиску ответов на те вопросы, которые не могут не волновать любого думающего человека.

Но речь здесь не столько об особом педагогическом приеме, сколько о сущности философии, которую развивал Ильенков. Сущность этой философии — диалектика. Диалектика не просто в сократовском понимании (оно здесь подразумевается как нечто само собой разумеющееся), а в понимании Спинозы, Фихте, Гегеля, Маркса, Ленина.

Так получилось, что к тому времени, когда Ильенков начал определять свою позицию на «философском фронте», ситуация там напоминала «странную войну», то есть действительная наступательность материализма была обратно-пропорциональной громкости уверений философов-материалистов в верности принципам марксизма-ленинизма. Конечно, философов, которые бы объявляли себя идеалистами или которые хотя бы в тайне чувствовали себя идеалистами, тогда в Советском Союзе не было. Но и тех, кто бы умел последовательно провести материалистическую линию хотя бы в самых фундаментальных вопросах, включая и основной вопрос философии, тогда тоже было не густо.

Нет, разумеется, все отлично помнили, что «материя первична, а сознание вторично» и могли это повторить без запинки, хоть среди ночи их разбуди. Но точно так же без запинки отчеканили бы и то, что сознание — это «функция мозга», что «мозг человека заключает в себе выработанные всей мировой историей человечества потенции, передающиеся по наследству «задатки» (см. например, соответствующую статью БСЭ) и прочую вульгарно-мистическую чепуху, до которой даже уважающий себя идеализм никогда не опускался.

Сейчас очень любят поговорить о том, что СССР философия диктовала науке, как ей действовать при решении тех или иных научных проблем. В какой-то мере, это действительно было. Философию преподавали во всех вузах, существовал кандидатский минимум по философии. Философы внимательнейшим образом следили за всем, что происходило в науке и активнейшим образом обсуждали проблемы естествознания. К марксизму апеллировали ученые не только тогда, когда они вели методологические споры, но и когда между разным школами и группировками возникали самые обычные дрязги. Философов привлекали каждый раз, когда эти споры и дрязги заводили ситуацию в тупик. Иногда даже дело представляли так, что будто бы именно философы диктовали науке свою точку зрения.

Но при этом стараются не очень разбираться, кто писал тот «текст», который советские философы «диктовали» ученым. Ведь учительница в школе тоже диктует, но это отнюдь не значит, что она «диктатор». Она лишь ретранслятор написанного кем-то другим, что прекрасно понимают даже детки.

Те, кто говорит о диктате советской философии над наукой делают вид, что они не понимают даже того, что понимают детки.

Советская философия после 20-х годов, когда еще можно фиксировать какие-то серьезные попытки философии отстаивать право на свою собственную точку зрения, была, за очень редкими исключениями, лишь ретранслятором точки зрения определенных школ в естествознании. Конечно, она ретранслировала эти точки зрения не прямо, а предварительно оформив их с помощью будто бы марксистской терминологии, но учительница в школе тоже ведь читает с выражением, делая интонационные ударения, и тем самым вносит в диктант кое-что от себя.

Очень характерный пример — как советские философы будто бы преследовали кибернетику. В известной статье «Материалиста» в «Вопросах философии»(5), которая предшествовала злополучной статье в «Философском словаре», мы находим 13 ссылок на И.П. Павлова и аж одну ссылку на Маркса - и ту не по делу.

Павлов всегда пользовался в СССР большим авторитетом как физиолог, но с определенного времени он вдруг стал неоспоримым авторитетом и в психологии и даже в тех чисто философских вопросах, которые казались природы сознания. Считалось, что его учение не просто согласуется с марксизмом, а что оно представляет собой научное развитие философских идей марксизма в вопросе о природе сознания, хотя на самом деле Павлов с отмеченной еще Молотовым в известном письме к ученому(8) претензией категорически высказываться по тем вопросам, которые он никогда не изучал, настойчиво проводил вульгарно-материалистическую точку зрения на сознание, лишь слегка разбавленную поверхностно воспринятым картезианством. Но найти в Советском Союзе философа, который бы усомнился в том, что Павлов — последний авторитет в вопросе о природе сознания, было очень нелегко. Боюсь, что Э. В. Ильенков был единственный, кто мог написать эти строчки:

«Анализ воззрений в современной физиологии высшей нервной деятельности, а особенно кибернетизирующих физиологов мозга, довольно отчетливо показывает, что мышление в этой области, ориентирующее и эксперименты, и подбор фактов, упирается в ту же самую проблему, которую вынужден был решать Спиноза в споре с Декартом, и что в массе своей физиологи не находят выхода из трудностей так называемой “психофизиологической проблемы” именно потому, что до сих пор не могут вырваться из тисков картезианского дуализма, не могут увидеть тот путь, который Спиноза увидел и очертил предельно ясно.

Правда, картезианский дуализм имеет хождение среди них не в его первозданном виде, а в той редакции, которую ему придало неокантианство, с одной стороны, и И. П. Павлов — с другой. Тот самый Павлов, который поставил в саду своего института бюст Декарта и ни разу не упомянул добрым словом Спинозу»(3).

И это только один пример — по вопросу о природе сознания. Если же говорить, скажем, о проблеме материи, то неоспоримыми авторитетами для советских философов окажутся, например, Эддингтон и Гейзенберг, при всем том, что последний даже не скрывал в книге «Физика и философия», что он видит своей задачей с помощью современной физики показать несостоятельность идей «мыслителей, создавших диалектический материализм»(2. c. 84). Для совсем тупых он пишет: «Современная физика выступает против положения Демокрита и встает на сторону Платона и пифагорейцев»(2. с. 36).

В вопросе о природе человека под жиденьким псевдомарксистским соусом обычно подавалась гремучая смесь из Локка, Руссо, слегка очищенного от излишней сексуальной озабоченности Фрейда и экзистенциализма.

В теории познания под маркой логики и методологии науки безраздельно царил логический позитивизм. О самой логике и говорить нечего — она была насквозь позитивистской. Если кто-то писал, скажем диссертацию по вопросам диалектической логики, то она проходила не по специальности «Логика», а по специальности «Диалектика и теория познания», поскольку слово логика в сочетании «диалектическая логика» воспринималось как метафора, а не как название науки о мышлении.

О такой специальности в советской философии как «Критика буржуазной философии» и говорить не приходится, поскольку под видом критики здесь велась пропаганда этой самой буржуазной философии.

Этот же принцип действовал и во всех остальных философских «цехах». В результате, то, что носило название советской философии, представляло собой «сборную солянку» из ошметьев как правило уже вышедших из моды на Западе теорий и учений. Вся эта безвкусная бурда слегка закрашивалась в красноватый цвет подобранными весьма произвольно цитатами из классиков и скармливалась молодежи под маркой марксистско-ленинской философии.

Именно в таком состоянии последняя находилась, когда Ильенков решил дать бой этому эклектицизму и беспринципности, возведенной в принцип. Апеллировать к Марксу или Ленину было бесполезно, ибо их именами тогда клялись даже самые заклятые враги марксизма и ленинизма, типа того же Ойзермана или Спиркина, и мало того, именно такие люди держали монополию на толкование Маркса.

Да и проблема состояла не в том, что Маркса не признавали, а в том, что его не понимали. Ситуация если и поменялась по сравнению с той, о которой Ленин писал «Следовательно никто из марксистов не понял Маркса 1/2 века спустя!!»(6), то только в том отношении, что теперь марксисты, особенно, «патентованные», и не собирались Маркса понимать. Они просто не чувствовали такой необходимости.

Но было еще множество тех, кто не принадлежал к числу профессиональных философов, и которым Маркс нужен был отнюдь не для написания диссертации. Они искали в этом учении ответы на вопросы, которые перед ними ставила общественная жизнь, которая в те времена в СССР еще «била ключом», не в пример философии.

Этим людям, особенно, молодежи, философия нужна была не для того, чтобы объяснять действительность, а для того, чтобы действовать.

А вот такой философии, которая бы производила слово «действительность» от слова «действовать», они не находили, поскольку, как уже отмечалось, марксизм в советской философии с определенного момента стал редуцироваться к склонному к созерцательности естественнонаучному материализму далеко не самого лучшего качества.

Он полностью разделял все недостатки всего домарксовского материализма, главный из которых заключался в том, что «предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой»(7).

И тут очень кстати появляется Ильенков с его идеей «переоткрытия» марксизма, начиная даже не с Гегеля, а со Спинозы.

В то время как в советской философии, начиная с конца 20-х годов начала наблюдаться тенденция сползания от материалистического монизма к дуализму Канта и Декарта, а от них – к самой неприкрытой эклектике, предложенная линия Спинозы, Гегеля, Маркса, Ленина — это была линия монизма, но не просто философского монизма, а того, который показывает правильный выход за пределы философии — деятельного монизма, или лучше сказать, монизма человеческой деятельности, в смысле той ее линии, которая ведет к снятию ее саморазорванности, к ликвидации разделения труда.

Ильенков настаивает на том, что в философию должна быть возвращена не просто философская категория деятельности, и не философия деятельности, по типу философии техники или философии науки, а сама предметная человеческая деятельность во всей ее всеобщности и историчности. Философия здесь нужна только потому, что без нее нельзя отличить человеческую деятельность от функционирования по типу животного или по машинному типу.

Ильенков начинает со Спинозы, потому что:

«Понять Спинозу – значит понять философию, значит суметь стать на ту своеобразную точку зрения, с которой рассматривает этот мир философия – в отличие от математики или физики, от химии или политической экономии. Это значит увидеть в реальном, окружающем тебя мире те его черты и характеристики, которые выражены в специально-философской терминологии, обрисованы языком философии.

Не понять Спинозу – значит не понять и философию вообще»(4).

В чем же суть философии Спинозы?

В своих заметках «К докладу о Спинозе» Э. В. Ильенков пишет, что Спиноза «раскрыл тайну целе-сообразности как простой факт цело-сообразности, – как факт обусловленности частей со стороны целого» (3).

Или вот так:

«идея «субстанции», – то есть основная идея спинозизма, – идея детерминации частей со стороны целого, или, в другой терминологии – первенства конкретного (как «единства во многообразии») как исходной категории Логики. В общем и целом это – принцип монизма. Если его нет – нет и самой философии»(3).

Или еще вот так:

Принцип, «на почве которого мыслил и Спиноза, и Гегель, и Маркс, и – совсем недавно Эйнштейн, – это идея Логики, как метода теоретической ре-конструкции конкретного целого, которое – в качестве данной конкретности...» (3)

Свою задачу Ильенков видит, в первую очередь в том, чтобы «перевести Спинозу на язык ХХ столетия». Но сделать понятными для современников идеи Спинозы — для Ильенкова не самоцель, а только средство, точнее, начало. Он «переводит» не только философию Спинозы, но и философию всей «осевой линии» философии истории - Спиноза, Гегель, Маркс - на современный язык, чтобы современное человечество могло разговаривать с историей на ее собственном языке. Но язык истории - не только не язык «современной науки» и не язык «современной философии», но и вообще уже не столько язык, сколько способ деятельности. Притом способ деятельности, направленный на уничтожение современного положения вещей — сформировавшего эту самую «современную философию» и «современную науку», которые не только давным-давно забыли, что «дело состоит в том, чтобы изменить его», но уже давно даже не объясняют мир, а только описывают его, тем самым его оправдывая.

Ничего особо нового, а тем более, современного в таком способе функционирования науки и философии нет. Напротив, именно такой — описательной - была наука в самом начальном, самом примитивном своем состоянии. Именно с такой апологетической философией и призывал покончить Спиноза, призывая «не плакать, не смеяться, а понимать». Маркс же, полностью разделявший мысль Гегеля о том, что «быть спинозистом – это существенное начало всякого философствования»(1), добавил бы - и действовать сообразно правильно понятой необходимости.

Жажда деятельности - это то, что отличает молодость от старости.

Современное общество совершенно не приспособлено для того, чтобы удовлетворить эту жажду по-человечески. Напротив, оно напрочь лишает именно молодежь малейшей возможности действовать по-человечески, а это значит — развиваться по-человечески, становиться людьми.

Вместо того, чтобы заботиться о том, как организовать с самого начала маленькому человечку условия для усвоения им человеческих способов деятельности, педагоги и родители надеются на гены, врожденные способности, на бога и прочую чертовщину с одной стороны, и с другой - начинают дрессировать его как собачку, обучая совершенно неинтересным и ненужным ему на этом этапе вещам типа бальных танцев, английского и т.п. Если ребеночку все-таки удалось, вопреки стараниям родителей и многочисленных педагогов, не превратиться в «психопата и невротика», его на двенадцать лет изолируют в от живой человеческой деятельности в школе, чтобы продолжить дрессировку, имеющую уже только одну цель — сдать тесты для поступления в вуз. В программе по инерции еще остаются основы всех наук, но на них не обращают внимания ни ученики, ни учителя — ведь основы наук не пригодятся при сдаче ЗНО или ЕГЭ.

Это же продолжится и в вузе. Представляете себе, например, тесты по философии? Если нет, разъясню: главная задача преподавателя при их составлении состоит в том, чтобы ни в коем случае не отклоняться от текста учебника или лекции, поскольку иначе студент может выдвинуть претензии, что вы необъективно оцениваете его знания. Снова же, если студент вздумает своевольничать и выскажет свою мысль, то только если тесты составлены точно по учебнику или лекции, вы сможете легко пресечь это безобразие. Иначе начнутся апелляции и прочая морока. Или такая форма как «контроль остаточных знаний», когда на пятом курсе от имени ректора начинают проверять с помощью тех же тестов, что запомнил студент из читавшегося на первом курсе! Таким образом, ирония Ильенкова насчет «запоминания ответов из конца учебника» оказалась пророчеством и объявляется ныне суперпередовой педагогической технологией.

При этом грозятся все общество превратить в «общество знаний». На самом деле - это общество всеобщего старческого маразма, у которого нет будущего. Молодость несовместима с этим обществом. Здесь невозможно ни нормальное детство, ни отрочество, ни юность. Старческий маразм здесь является психической нормой для всех возрастов.

Это общество, как гласил популярный во время студенческих выступлений 1968 года лозунг, «нельзя лечить, его можно только уничтожить». Притом, лечить это безнадежно реакционное общество можно только очень радикальной революцией. То, что капитализм не преодолевается просто политической революцией, как феодализм — это давно уже азбука марксизма. Но сегодня дело зашло настолько далеко, что и социальной революции уже будет мало. Социальные силы революции перезрели, разложились, сгнили, поэтому может статься, что даже произведя социальную революцию, мы напрасно будем ждать, что освободившись от гнета капитала, творческие силы человека начнут развиваться.

Ситуация похожа на ситуацию со слепоглухими. Зрячеслышащие детки стихийно осваивают мир человеческой культуры - слепоглухих можно приобщить к нему только «по науке». Современное общество давно потеряло способность чувствовать по-человечески — товарно-денежные отношения в тяжелой форме ему затмили глаза и завощили уши. Поэтому стихийно современное общество уже не может стать человеческим, даже если ему это позволят сделать и будут к этом призывать. Только «по науке».

Всеобщие начала этой науки и намечает Ильенков, вычленив линию Спиноза-Гегель-Маркс-Ленин как осевую линию превращения философии в науку. Не в науку философии, разумеется, а в науку по преобразованию основ современного общества, в «алгебру революции», как называл диалектику Герцен.

Совершенно неслучайно именно эту линию в философию напрочь игнорируют в сегодняшних университетах. Причина не только в том, что современные философы просто не знают этой философии. При всей своей философской неграмотности и общекультурной темноте современные профессора философии, подавляющее большинство которых прикладывает все усилия, чтобы всячески оправдать характеристику, данную им почти полтораста лет назад И. Дицгеном, чувствуют, что эта линия представляет огромную опасность в том числе и для их собственного благополучия, ибо может научить молодежь ясно и бесстрашно мыслить — а это для современного общества, которое их для того и кормит, чтобы они сеяли в головах молодежи сумятицу и страх перед будущим, куда опасней любого «экстремизма».

Гегель Г.В.Ф. Сочинения, т. 11, с. 285.
Гейзенберг В., Физика и философия, М., Наука, 1989, сс. 3-132.Перевод с немецкого И. А. Акчурина и Э. П. Андреев.
Ильенков Э. В. К докладу о Спинозе. http://caute.tk/ilyenkov/texts/spinrep.html
Ильенков Э. В. Спиноза (материалы к книге). «Э.В. Ильенков: личность и творчество». Москва, 1999, с. 203.
Кому служит кибернетика. //Вопросы философии. 1953, №5, с. 210-219.
Ленин В. И. Конспект книги Гегеля „Наука логики“ // Полн. собр. соч. Т. 29. С. 162.
Маркс К. Тезисы о Фейербахе. К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., изд. 2, т. 3, стр. 1.
Письмо В.М. Молотова академику И.П. Павлову от 2 января 1935 г. // Источник. 1995. №1(14). С.138–144.