Стоит ли политэкономии возрождаться, а если стоит, то для чего

2012-04-22 Василий Пихорович

Эта статья представляет собой краткие заметки по впечатлениям от Первого международного политэкономического конгресса стран СНГ и Балтии, который состоялся в Москве 16-17 апреля 2012 г. Автор не может претендовать ни на полноту освещения этого форума, ни на окончательные оценки его значения. Хотя бы потому, что присутствовать ему удалось только на пленарном заседании конгресса и пленарном заседании Международной конференции «Экономические, социальные, гуманитарные приоритеты развития: Россия в глобальном контексте», которая являлась одним из многочисленных заявленных мероприятий конгресса, полный перечень которых можно найти на сайте alternativy.ru. Поэтому данный материал стоит рассматривать исключительно как краткие конспективные «заметки на полях» по горячим следам увиденного и услышанного.

В целом данный конгресс я расцениваю как явление положительное. При этом я имею в виду не только благие намерения его инициаторов, в искренности которых (как инициаторов, так и их намерений) я нисколько не сомневаюсь, но и возможные последствия. Главной целью этого собрания является реабилитация политэкономии после того, как она уже более двадцати лет является «запрещенной» наукой. Слово «запрещенной» я беру в кавычки потому, что, не смотря на то, что оно много раз звучало из уст выступавших, ссылки на какие-либо документы, свидетельствующие о запрете политической экономии, никто не приводил, а мне припоминается нечто ровно противоположное — в моем родном Киевском политехническом институте кафедра политической экономии вполне демократически поменяла свое собственное название едва ли не быстрее, чем кафедра научного коммунизма переименовалась в кафедру политологии и социологии, а кафедра истории КПСС превратилась в кафедру истории Украины. В МГУ же, например, кафедра политической экономии экономического ф-та сохранила свое название, но там читается аж один курс политической экономии для одной специальности, да и то — по выбору. У меня лично возникают очень большие сомнения в том, что в подавляющем большинстве вузов было иначе, что там политэкономы стояли насмерть за свой предмет и только после официального запрета политэкономии под страхом смерти или хотя бы «выговора с занесением» поменяли «Капитал» на «Экономикс».

Тем не менее, сам факт того, что хотя бы и с двадцатилетним опозданием, но часть специалистов (или, точнее, бывших специалистов, поскольку они ведь не только добровольно дисквалифицировались, но и не упражняясь так долго в своем «ремесле», видимо, порядком деквалифицировались) в области политэкономии решили заявить о своем несогласии с тем, что случилось с этой наукой. Это не может не радовать. Не смотря на то, что многие выступающие и не скрывали того, что они собираются реабилитировать политэкономию отнюдь не для того, чтобы ниспровергнуть устои современного общества, а, скорее, для того, чтобы приспособить ее «к современным реалиям».

Но давайте все по порядку.

С приветствием к участникам конгресса выступил вице-президент РАН академик А. Д. Некипелов. Он отметил, что центральной проблемой экономической науки является то, что она находится в глубоком кризисе. Звучащая из уст главного российского академического экономиста такая оценка состояния курируемой им науки кое-что значит. После краткого обзора судеб современной политэкономии, которая, по его мнению, окончательно сложилась как наука в начале ХХ века на основе идей Маркса, но сегодня находится в глубоком кризисе, академик предложил начать строить ее как «аксиоматическую науку», положив в основу ее снова же, идеи Маркса, конечно, учитывая последующие достижения.

Первый заместитель комитета по образованию Госдумы, доктор философских наук, проф. О. Н. Смолин в своем приветствии отметил, что после перестройки произошла отнюдь не деидеологизация политэкономии, а ее переидеологизация, и последствия ее сейчас налицо.

Если по развитию человеческого потенциала в 80-х годах Россия входила в первую десятку стран мира, то сегодня она на 66 месте. Выступающий отметил, что это совсем не соответствует экономическим возможностям страны, ведь по размеру ВВП Россия все равно входит в первую десятку. Но доход от экономической деятельности распределяется очень неравномерно. Российский работник получает лишь четверть от стоимости произведенного, а когда грянул кризис, 85% кризисных денег было направлено на поддержку крупнейших корпораций.

Затем участники конгресса смогли познакомиться с короткими видеоприветствиями: Д. Фоли — президента Восточной экономической ассоциации (США) и вице-президента Всемирной политэкономической ассоциации Д. Котца. Именно Всемирная политэкономическая ассоциация заявлена в качестве организатора данного конгресса. Вице-президент отметил, что в условиях современного мира марксистская политэкономия становится актуальной как никогда. Он надеется, что она может быть использована для анализа кризиса, который поразил США и мир и поможет открыть путь к лучшему миру. Его коллега из Восточной ассоциации к марксизму, видимо, относится куда более сдержанно, но, тем не менее, и он сказал, что существует много подходов, более широких, чем неолиберальный мейнстрим, среди которых — и марксизм. Он призвал к диалогу между разными направлениями.

Из видеозаписей вытекало, что американские экономисты полностью уверены, что на данный конгресс соберутся исключительно марксисты.

Сами же участники конгресса, похоже, не были готовы оправдать эти надежды заокеанских политэкономов, хотя о Марксе вспоминали, и вспоминали положительно. Но при этом очень уж часто положительное упоминание Маркса оказывалось только поводом для того, чтобы нанести удар по марксизму.

Возьмем для примера выступление члена-корреспондента РАН В. А. Медведева. Он начал с того, что появившись 400 лет тому назад, политэкономия достигла своего расцвета во второй половине XIX века с появлением марксизма.

Кому-то может показаться, что это банальность, но это отнюдь не так. По нынешним временам официальному ученому такого уровня требуется немалое мужество для того, чтобы признать очевидное. Продолжил выступающий в столь же радикальном духе, заметив, что сейчас политэкономия оттеснена на второй план и даже исчезла в некоторых странах.

По-видимому для того, чтобы как-то компенсировать свой возмутительный радикализм, уважаемый член-корреспондент решил добавить в свою бочку дегтя (деготь, как известно, является отличным средством против завшивленности и прочих связанных с нечистоплотностью болезней) ложечку привычного неолиберального меда — он начал говорить, что в СССР политэкономия хоть и не преследовалась (все остальные науки, надо полагать, преследовались), но получила ограниченное значение, так как она создавалась под идеологическим, но не научным влиянием работы Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». «Позже, – сказал выступающий, – началось освобождение от влияния вульгарных, примитивных идей этой работы, но потом все снова обрушилось».

К сожалению, уважаемый член-корреспондент РАН так и не объяснил, кто заставлял советских политэкономов создавать свою науку под идеологическим влиянием «Экономических проблем социализма в СССР». Уж точно не Сталин, ведь он умер через полгода после опубликования этой брошюры, а еще через три года он был подвергнут официальному осуждению, а его труды были изъяты из научного оборота. Видимо, ученый сказал это, не подумав, не сопоставив даже даты, просто для порядку, как раньше для порядку ссылались на Материалы очередного съезда КПСС. Тогда тоже не думали, главное было — не перепутать порядковый номер съезда.

Сейчас все, конечно, намного сложнее, запутаннее. Эта перепутаница в головах современных политэкономов нашла очень хорошее отражение в демонстрирующейся на огромный экран, служащий задником сцены, «Галерее великих политэкономов», подготовленной силами кафедры политэкономии МГУ и служащей фоном для всего пленарного заседания конференции. В ряду этих бессмертных политэкономов оказался не только Маркс, но даже Ленин, что согласитесь, свидетельствует о смелости и решительности устроителей конференции. Но, увы, отнюдь не свидетельствует об их последовательности. Ведь Маркс и Ленин там соседствуют не только с Кейнсом и Туган-Барановским, но и с Мальтусом.

И очень странное чувство возникает, когда прославляя Мальтуса в качестве великого политэконома, в общем-то левые экономисты называют идеи Сталина, изложенные в «Экономических проблемах социализма в СССР», примитивными и вульгарными. Такое впечатление, что они тут что-то недодумали. Не верится почему-то, что идеи Мальтуса об ограничении заработной платы прожиточным минимумом и о благотворности для развития страны войн, эпидемий, голода, действительно кажутся этим профессиональным политэкономам такими уж развитыми и утонченными по сравнению с идеями, изложенными в «Экономических проблемах».

Но это не страшно. Ведь по большому счету, В. А. Медведев был прав — влияние «Экономических проблем» на дальнейшее развитие советской политэкономии действительно имело место, и это влияние отнюдь не было научным. Оно не было научным потому, что центральных идей этой работы подавляющее большинство экономистов просто не поняли. Их не поняли уже авторы написанного по итогам затронутой в этой брошюры учебника политэкономии. Почти все, за очень малым исключением, члены редколлегии этого издания через очень короткое время оказались заядлыми рыночниками. Идей этой работы не поняли их ученики, их не понимают политэкономы и сейчас. Поэтому им ничего не остается, как объявить их вульгарными и примитивными, а их автора упоминать исключительно вместо старорежимного черта, хотя кому-кому, а экономистам очень несложно посчитать, что даже если принимать на веру самые фантастические обвинения в адрес Сталина, все равно количество жертв перехода к рыночной экономике окажется куда больше.

Но и это я считаю, не страшно. Ведь есть вещь, куда более страшная, чем самый дремучий антисталинизм. Это сталинизм, а расстояние до него от антисталинизма куда короче, чем это кажется. Собственно, антисталинизм и сталинизм — это одно и то же, а именно — неспособность рассмотреть историю нашей революции с точки зрения марксизма, то есть как борьбу рабочего класса за уничтожение классового общества и установление общества бесклассового. В этой неспособности суть обоих направлений, а то, что одни считают Сталина гением, а другие злодеем — это дело вкусов, о которых, вопреки известной поговорке, только то и делают, что спорят те, кому спорить больше не о чем по причине незнания предмета спора и нежелания его изучать.

Впрочем, этому вопросу я уделил места гораздо больше, чем ему уделялось на конференции. Подавляющее большинство услышанных мною докладчиков искусно обходили подводные камни сталинизма и антисталинизма, и, на мой взгляд, правильно делали. Ведь суденышко политэкономии, на котором участники конгресса собираются выйти в бурлящее море современного капитализма, и так дырявое насквозь и, того гляди, уйдет на дно, не успев выйти из бухты забвения, где оно ржавело столько лет.

Правда, из доклада руководителей Института экономики РАН Р. С. Гринберга (директор) и А. Я. Рубинштейна (первый зам. директора) мы узнали, что их учреждение никогда не забывало про политэкономию, но это воспринималось, скорее, как метафора, чем как констатация факта. На похоронах ведь тоже говорят, что будут вечно помнить, но никто же не воспринимает это буквально.

Очевидно, что не слишком помнил Институт экономики все эти годы о политэкономии, но, как говорится, кто старое помянет... Важно то, что сегодня руководители этого мощного учреждения ратуют за возвращение политэкономии. Аргументация у них следующая. Люди, генерирующие идеи, правят миром. Нужно достучаться до власти, поскольку иначе править будут плохие идеи. Звучит это несколько наивно, но сам факт того, что в данном докладе предсказывается конец «рыночного фундаментализма», по крайней мере — радикального рыночного фундаментализма, весьма примечателен. Разумеется, это не значит, что руководители Института экономики РАН вдруг стали антирыночниками. Взамен радикальному рыночному фундаментализму они предлагают то ли нерадикальный рыночный фундаментализм, то ли нерадикальный рыночный оппортунизм, который они именуют социодинамикой. Эта концепция призвана, по их словам, спасти неоклассику путем сочетания индивидуального и коллективного интереса. Кому-то это может показаться наступлением на те же самые грабли рыночного социализма, но не нужно недооценивать значительности такого рода заявлений, особенно из уст высокого политэкономического начальства. Это далеко не одно и то же, когда в эпоху перестройки говорили о сочетании индивидуального и коллективного интереса и когда говорят об этом сейчас. Тогда проповедь коллективного интереса служила прикрытием для протаскивания частного интереса, сейчас же вполне может оказаться наоборот. Само оно так не окажется — предстоит серьезна идейная борьба, но заявления авторов доклада о том, что нужно бороться не только против рыночного фундаментализма, но и против рыночноцентричной доктрины в целом, что у Октябрьской революции были серьезные гуманистические достижения и т.п. — эти заявления вдохновляют на такую борьбу.

Мысли руководителей Института экономики РАН нашли свое продолжение в докладе заведующего кафедрой политической экономии МГУ А. А. Пороховского. Он констатировал, что на экономическом факультете сохранилась кафедра политэкономии, но преобладает преподавание макро- и микроанализа. По его словам, сегодня существует мировой запрет на политэкономию. В то же время, он привел мысли из статей зарубежных экономистов, согласно которым стремление к прибыли губит капитализм, а стремление обеспечить конкуренцию приводит к кризису.

Вряд ли кто-то удивится, если я скажу, что самым радикальным (и, наверное, самым интересным) был доклад профессора МГУ, гл. редактора журнала «Альтернативы» А. В. Бузгалина, который является инициатором, главным организатором и «душой» данного конгресса. По традиции, доклад был подготовлен им в соавторстве с А. И. Колгановым. Название доклада — «Открытость политэкономиии и империализм Mainstream'a: Ekonomics как прошлое».

Пересказывать доклад нет смысла. Главная мысль его состояла в том, что господствующее в сегодняшней экономической науке направление не только объективно обанкротилось, но и субъективно не воспринимается более мыслящей публикой. В подтверждение этого приводились не только широко известные аргументы о росте интереса к «Капиталу» Маркса во время кризиса, но и подробный пересказ обращений, подписанных уже десятками тысяч студентов-экономистов и преподавателей этой дисциплины, которые протестуют против монополии одной экономической школы в университетах мира и требуют плюрализма подходов в преподавании экономической теории. Именно такого плюрализма — в смысле открытого диалога и полемики между разными экономическими школами — требуют и авторы доклада, которые уверены, что альтернативой этому будет исключительно засилье нового догматизма — на сей раз того, который будет повторять вчерашний день американской экономической науки. Соответственно, основной задачей политэкономии на сегодня они также считают преодоление «рыночноцентризма» современной экономической теории.

Как будто специально для того, чтобы наглядно продемонстрировать, насколько печальной будет судьба российской политэкономии, если она не откажется от «рыночноцентризма» и будет дальше повторять зады американской экономической науки, вслед за А. В. Бузгалиным выступил профессор из США Д. Лайбман, главный редактор известного журнала «Science and Society». Этот симпатичный и, судя по всему, очень благонамеренно настроенный молодящийся американец весело изложил свою, как он ее скромно назвал, «великую гипотезу» о том, как рынок может вести не к поляризации, а к равенству, не к кризисам, а к поддерживающему развитию.

Он представил несколько графиков отражающих, правда, не реальность, а представления экономистов, наложил их один на другой, отпустил несколько шуток, и цель была достигнута — все остались довольны: кризисы исчезли, неравенство тоже, и в гипотетическом рыночном мире воцарились мир, покой и в человецех благоволение.

Не весело?

И напрасно. Дело в том, что на пленарном заседании конференции выступил не менее уважаемый французский профессор. И если у его американского коллеги была хотя бы видимость теории — графики, гипотезы, то у француза была одна сугубая эмпирия. Тема его доклада звучала так: «Социальная ориентация инноваций: французский опыт». Историю французских инноваций он начал с зеркальной галереи Версальского дворца и системы подачи воды в его фонтаны. Затем сразу начал рассказывать о самолете Конкорд, потом о скоростных поездах, потом об атомных электростанциях. Это, пожалуй, было единственное, чем он мог удивить публику: раньше точно никто из участников конференции не догадывался, что ядерная энергетика — это французская инновация. Дальше — больше. Профессор сообщил, что в 1981 году во Франции была введена электронная система расчетов вместо бумажной. При этом в качестве примера таких расчетов он привел систему бронирования авиабилетов. Интересно, знает ли он, что в 1982 году в СССР уже начала внедряться система «Сирена-2», а «Сирена-1» была запущена в апреле 1972 года. В США же подобные системы начали внедряться еще раньше.

Таким образом, из доклада можно было сделать вывод, что инновация по-французски — это когда что-то вводят лет десять после его появления в других странах.

Но если быть справедливым, то, не смотря на непривычную для наших конференций эмпиричность французского доклада, он вполне укладывался в задумку конференции. В конце выступления докладчик заметил, что социальные инновации невозможны без поддержки государства и как пример привел интересный французский опыт решения транспортной проблемы, когда в некоторых городах каждый гражданин имеет возможность в любой момент за символическую плату воспользоваться муниципальным велосипедом или автомобилем. Это очень удобно, но невыгодно с точки зрения рыночной. Также он отметил, что в последние годы заметной стала тенденция перехода от долгосрочных и широкомасштабных инновационных кампаний к краткосрочным социально-ориентированным инновационным программам.

Полной противоположностью эмпиризму французского доклада прозвучало выступление доктора философских наук Л. А. Булавки. Ловко перемежая экономические понятия, философские категории и художественные образы, докладчик буквально несколькими мазками обрисовала безрадостную картину современности, которую она охарактеризовала как рыночный тоталитаризм. Человек в этом мире выступает как функция, а не как цель производства. Идея гражданского общества — это система отлаженных светофоров, где нет места для человеческой свободы. Вопрос о человеке — это вопрос о векторе развития. Дюрер в свое время ввел понятие перспективы в живописи. Сегодня перспектива исчезла — не только в живописи, но и в действительности. Человек распался. Всеобщее в человеке исчезло, растворилось в частном. Человек как наличное бытие есть, а человек как идея исчез. От этой печальной картины докладчик апеллировала человеку, рожденному революцией, научившей его мыслить не масштабами своего огорода, а всеобщими категориями. Свои мысли она подтверждала примерами из истории советского искусства. Среди прочих замечательных иллюстраций, были продемонстрированы фотографии с Парижской выставки 1937 года, на которой советский и немецкий павильоны оказались друг против друга. «Мухинские рабочий и колхозница против хищного имперского орла, венчающего немецкий павильон — противостояние человека и капитала», – так обозначила проблему Л. А. Булавка. Не было бы ошибкой сказать, что это противостояние и является основной проблемой политической экономии. Без понимания этого невозможна политэкономия, а без политэкономии невозможно грамотное разрешение этого противоречия в пользу человека, а не в пользу капитала. И такие мысли тоже звучали с трибуны конференции.

Но если брать в целом, то всем этим выступлениям (иностранным — в особенности) вообще цены не было бы, если бы они были произнесены года 22 или 23 назад. Вот тогда подобный конгресс мог бы и в самом деле стать историческим. Увы, тогда политэкономы, призывающие бороться против рыночноцентричной доктрины и утверждавшие, что переход к рынку приведет к катастрофическим последствиям, могли быть сочтены на пальцах, и на их голоса никто не обращал внимания.

Бесспорно, чтобы констатировать последствия, после того, как они уже наступили, большого ума не нужно, и вовсе не в этом призвание науки политэкономии, чтобы ставить посмертные диагнозы экономике, но в данном случае — лучше поздно, чем никогда. Ведь жизнь продолжается. В смысле, продолжается вымирание населения, нарастают катастрофические угрозы в экономике, в техносфере, в экологии. А вот экономистов, которые бы видели причину их в «рыночноцентричности» современного общества, куда меньше чем тех, которые продолжают тупо долдонить об «углублении реформ», улучшении макроэкономических показателей и т.д. И пусть реально они отнюдь не борются против рынко-центризма, а ищут пути как сочетать «коллективный и индивидуальный интерес», само признание с их стороны катастрофичности рыночного пути для современного мира и необходимости такой борьбы дорогого стоит.