Dura lex, sed lex? (Часть 1)
2011-05-06 Диана Распутняя
22 прериаля Второго Года Республики на заседании Конверта выступал Кутон. Его речь осуждала старое судебное законодательство, которое сохранилось ещё со времен монархии. Он предлагал проект, суть которого сводилась к реорганизации революционного трибунала. Количество присяжных сокращалось, институт защитников подлежал упразднению. Кутон выступал за отмену предварительного допроса обвиняемого, за единственный вид наказания для врагов народа, то есть, за смертную казнь. Да и само понятие «враг народа» предполагало некие изменения: кроме обличенных в государственных преступлениях (изменники родины, скупщики, роялисты и т.д.) в категорию предлагалось зачислить развратителей нравов и распространителей ложных новостей (то есть, преступления были весьма размытыми и притянуть к обвинению можно было любого).
Законопроект Кутона, за которым на самом деле стоял Неподкупный Максимилиан Робеспьер, стал законом спустя два дня, наполненных грызней в Конвенте. И он стал роковой точкой для человека, который всю жизнь боролся за тех, кто 10 термидора аплодировал, когда его голова упала в корзинку. Для его творца. Для Робеспьера, которого буржуазные историки будут выставлять кровавым тираном, однако никакая клевета не в силах смыть правды, горящей веками.
Почему творение погубило творца? Как случился уникальный случай в истории права, что человек, написавший закон, попал под его нож?
Начнем мы с разъяснения: отчего Закон 22 прериаля настолько кровожадный, если сам Робеспьер - это человек, который, вопреки нынешнему мнению, отнюдь не Дракула Французской Революции?
Враги Неподкупного в Конвенте неустанно плели интриги, страстно желая физического уничтожения Робеспьера, поскольку в его лице они имели неудобного моралиста, слишком зорко следившего за всеми, и человека, которому Франция поклоняется, словно Богу. Узнав, что Лекуантр составил против него обвинительный акт, подписанный восемью членами Конвента, Робеспьер решил действовать. Не потому, что он слишком дорожил своей жизнью, просто прекрасно понимал: с его смертью наступит конец Революции. И это не тщеславная мысль новоиспеченного диктатора, нет, это - реальное, трезвое осознание происходящего. Робеспьер и революция - понятия слишком неразрывные, потому одно звено с собой в могилу потянет другие. Приняв решение защищать себя, Неподкупный искал защиты для революции. Находит он её в законе - он был уникальным революционером, ибо он, стоя на стороне революции, пытался уважать законы даже в период монархии. Это его и сгубило в результате.
Для защиты революции необходимо реформировать судебную процедуру. Богатым преступникам помогают судейские извороты и продажная адвокатура. Ведь современный суд - фальшивая комедия, помогающая истинному преступнику выскользнуть из рук правосудия. Новый закон поможет выбить оружие из рук преступников.
Можем ли мы сегодня, глядя на результаты, судить Неподкупного? Не думаю, покуда он руководствовался благородными целями. Нужно понимать, что Робеспьер - идеалист, желающий построить государство на основе принципов разума. Он принимает решение террором добиться подобной цели. Истребить врагов, дабы построить идеальное государство равенства. В те времена террор, действительно, был единственным выходом из ситуации...
Враги Робеспьера - далеко не глупые люди - обернули закон 22 прериаля против самого Неподкупного. Они первыми поняли, что новый закон загоняет его творца в ловушку и нещадно эксплуатируют его, дабы свергнуть ненавистного моралиста. Наступает царство «святой гильотины». Головы скатываются к подножию эшафота, словно спелые сливы. За 45 дней, начиная с 23 прериаля, Революционный трибунал вынес 1350 смертных приговоров. От ареста до казни проходило меньше суток. Но жестокий закон ударил не по тем, против кого предназначался. Дирижируемый опытными руками, он укреплял антиробеспьеровский заговор, ослаблял его авторитет, заставлял массы отвернуться от своего защитника. «Жертвами этого закона наряду с некоторым числом спекулянтов <...> стали случайные <...> люди... Посылая легион подобных «заговорщиков» в руки палача, те, кто осуществлял эту операцию, как бы молчаливо указывал парижскому народу: «Смотрите! Так хотел Неподкупный»[1]
На примере этой драмы, наиболее видно истинное предназначение закона. Это - орудие. Его может написать честнейший человек, однако в чужих руках, оно все равно превратится в карающий меч. Природу не изменишь. Сколько бы лет не проходило, а истина Марата о том, что «закон создан богачом в целях угнетения бедняка»[2] остается неизменной. Закон защищает хозяев страны, которые составляют менее одного процента населения, потому-то большинство из них безжалостны к остальным 99 процентам. Их писали и пишут совсем не для тех, кого перед Великой Французской Революцией называли «третьим сословием». Закон верно служит эксплуататору, он честно защищает его интересы, не задумываясь, сметает всех тех, кто стоит у него на пути. На сегодняшний день, ситуация абсолютно такая же самая, ибо даже если у нас есть законы, призванные защитить обычных людей, это не значит, что они работают на самом деле. Писаное слово не будет иметь ровно никакой цены, если его не проговаривать. То же самое и с современным законодательством.
Можно ли заставить право служить обычным людям? Да.
Но для этого нужно изменить такую систему, где право прочно срослось с бизнесом и поэтому действует в интересах богатых. Понадобится ещё не один Робеспьер, готовый пожертвовать собою ради других. А их в последние годы отчего-то не рождается, и мы продолжаем наблюдать за тем как «первое сословие» съедает людей с помощью установленных ими законов.