Пьер Бурдье и традиция западной социологии

2009-11-16 Марина Бурик

В советской литературе часто можно встретить нелестные высказывания о западных социологах. В основном их обвиняют в продажности и нечестности, то есть в преднамеренной лжи. Очень просто отмахнуться от рассмотрения вопроса о развитии социологии на Западе таким образом. Однако в действительности дело обстоит иначе. Большинство западных ученых, которые вошли в историю социологии, совершенно искренне занимали определенную теоретическую позицию. То, что было в ней правильного или неправильного, зависит от тенденций в развитии общества в целом и науки об обществе в частности, а не от прямого заказа.

Мне хотелось поговорить о теоретических разработках Пьера Бурдье - социолога, которого никак нельзя обвинить в продажности или подхалимстве по отношению к представителям имущих классов. Более того, можно смело утверждать, что теория Пьера Бурдье - это та вершина, выше которой социология в принципе не может подняться, оставаясь в своих собственных границах. От представителей многих школ в социологии его отличает принцип историзма, которого не хватало им и который поднимает методологию исследования на качественно более высокий уровень. Интересно также, что он полемизирует с Марксом и достаточно рельефно выявляет, в чем заключается принципиальная разница между марксизмом и самой честной социологией.

В девяностых годах Бурдье открыто выступает на стороне угнетенных всего мира и агитирует «за ангажированные социологическое знание». Именно такое название («За ангажированные знания» [2]) носит одна из его статей этого периода. Он подчеркивает практическое значение социологии для решения глобальных проблем общества, выступает за активную гражданскую позицию социолога, в отличие от отстраненной созерцательной позиции. Бурдье разделяет мнение, согласно которому возможность или невозможность получения объективного и продуктивного знания в социологии зависит от места и роли социолога в системе общественных отношений, от того каким именно оно является и как влияет на его гражданскую позицию. В отличии от представителей некоторых школ в социологи, которые настаивают на собственном видении и т.п., он не исключает возможности получения объективного знания только потому, что исследователь является неотъемлемой частью исследуемого объекта.

Бурдье доказывал, что любое научное знание, а тем более социологическое, является ангажированным. Лишь учет и сознательное понимание собственной ангажированности позволяет глубже понимать общественные процессы, результатом которых она есть. Такая позиция - итог многолетней работы ученого. Кстати сказать, из-за того, что он четко определился в какой он партии и не скрывал этого, Бурдье пострадал от своих же коллег. Они обвиняли его в предвзятости, которую отождествляя с недобросовестностью ученого.

В биографических материалах в сети Интернет часто можно встретить утверждение, что он начинал как марксист. Если бы это было так, тогда для наших целей лучше бы было рассматривать учение какого-нибудь другого социолога. На самом же деле Бурдье никогда не был марксистом, несмотря на огромнейшее уважение к Марксу и на то, что он был знаком с его работами (на волне тогдашней моды на Маркса в Европе). Но он не понял марксизм, абсолютно не владел методом Маркса и даже не понимал, в чем он именно состоит, как будет показано ниже. Наоборот, он подходит к изучению предмета с позиций естественнонаучного материализма, то есть как любой нормальный ученый. И с этих позиций он пытался пересмотреть наработки Маркса. Так что мы имеем перед собой, если можно так выразиться, классического ученого-социолога, который к тому же считал, что социологи должны вырабатывать свои понятия, не обращаясь за помощью к философам.

Как ученый он, конечно же, пытался найти адекватный теоретический метод изучения общественных явлений, который бы позволял выводить логику общественных процессов, пользуясь результатами эмпирических исследований. Тем более, что в теоретической социологии за все время ее существование так и не была сформирована хотя бы в общих чертах признаваемая всеми методология. Наоборот, что не школа, то «свой» метод. Пьер Бурдье, по его собственным словам, выступал против односторонности как объективистского, так и субъективистского подходов к изучению общества в целом и любых общественных явлений, подчеркивая при этом значение обоих подходов (кроме крайнего субъективизма, граничащего с субъективным идеализмом). «С одной стороны, объективные структуры, которые конструирует социолог в рамках объективизма, отстраняясь от субъективных представлений агентов, лежат в основе субъективных представлений и содержат структурные принуждения, влияющие на взаимодействия; но, с другой стороны, эти представления должны быть усвоены, если хотят, чтобы с ними считались, в частности, в индивидуальной или коллективной повседневной борьбе, нацеленной на трансформацию или сохранение объективных структур» [1]. Это, по его мнению, означает, что оба подхода находятся во взаимосвязи и нельзя отбрасывать любой из них.

К наиболее последовательным представителям объективистской позиции он относит Эмиля Дюркгейма и Карла Маркса. Таким образом, ученый пренебрегает разницей между диалектическим и, по сути, позитивистским подходом к изучению общественных явлений, а также теорией личности и ее роли в процессе формирование «объективных структур» общества, разработанной в рамках марксистской традиции. Бурдье, среди прочего, определяет противоположность между субъективизмом и объективизм следующим образом: «...субъективизм предрасположен редуцировать структуры к взаимодействиям, объективизм стремится выводить действия и взаимодействия из структуры» [1]. Исходя из этого утверждения, Маркса нужно отнести к субъективистам. Общественные отношения в марксизме понимаются как отношения, обусловленные совместной деятельностью людей по производству и воспроизводству человеческой культуры, а деятельное отношение человека к природе и отношение человека к человеку понимается как одно и то же отношение. Другими словами, вся система социальных институтов как устоявшихся общественных отношений основывается на тех взаимодействиях, которые возникают между членами общества независимо от их воли и осознания в процессе материального производства.

Ограниченность, которую Бурдье видит в объективистском и субъективистском подходах, он пытается преодолеть с помощью понятия социального пространства: «Понятие социального пространства позволяет избежать альтернативы номинализма и реализма в области социальных классов: политическая работа, нацеленная на производство социальных классов как corporate bodies, постоянных групп, обладающих постоянными органами представительства, обозначениями и т. п., имеет тем больше шансов на успех, чем более агенты, которых хотят собрать, объединить, построить в группу, близки в социальном пространстве (следовательно, принадлежат к одному классу на бумаге)» [1].

Бурдье, который, как уже говорилось, с большим уважением относится к Марксу как к ученому, в то же время, как истинный фанат своего дела, считал, что наука об обществе должна развиваться дальше. Значит нужно преодолеть все то, что уже, устарело в марксизме, и не позволяет наиболее полно понимать природу общественных отношений. В работе «Социология политики» [3] он особо обращает внимание читателей на то, что построение теории социального пространства (то есть всей его теории) предусматривает серию разрывов с марксизмом. Ученый четко формулирует, в чем заключаются эти разрывы: «Первый разрыв - с тенденцией акцентировать субстанцию, то есть реальные группы, в попытке определить их по численности, членам, границам и т. п. в ущерб отношениям, а также - с интеллектуалистской иллюзией, которая приводит к тому, что теоретический, сконструированный ученым класс рассматривается как реальный класс, как реально действующая группа людей. Далее, разрыв с экономизмом, который приводит к редукции социального поля, как многомерного пространства, к одному лишь экономическому полю, к экономическим отношениям производства, тем самым устанавливая координаты социальной позиции. Наконец, следует порвать с объективизмом, идущим в паре с интеллектуализмом, ибо в конечном счете он приводит к игнорированию символической борьбы, местом которой являются различные поля, а целью - сами представления о социальном мире и, в частности, об иерархии внутри каждого поля и между различными полями» [3, с. 55].

Проанализируем, в чем заключаются эти разрывы. Разрыв с тенденцией «акцентировать субстанцию в ущерб отношениям», действительно должна сделать настоящая наука об обществе. И Бурдье полностью прав, что порывает с ней. Однако, неизвестно, на каком основании он утверждает, что такая тенденция - это тенденция марксизма. В своих работах Маркс постоянно занимался как раз разбором отношений, а не пытался определить классы по численности, и т.п. Возьмем, например, «Капитал» [4]. Эта работа целиком и полностью посвящена разбору сущности и тенденций развития отношений частной собственности. Тот же подход мы находим и в работах его последователей. Таким образом, в этом пункте Бурдье как теоретик не расходится с марксизмом, а наоборот, соглашается с ним: «Социальный мир в значительной мере есть то, что делают в каждый момент его агенты; но разрушить и переделать сделанное можно лишь на основе реального знания о том, что из себя представляет социальный мир и какое влияние агенты оказывают на него в зависимости от занимаемой ими позиции» [3, с. 77] - утверждает абсолютно в духе марксизма Пьер Бурдье.

Второе замечание Бурдье против Маркса как ученого заключается в том, что он якобы «выводит действия из структур» и рассматривает классы на бумаге как реальные классы, и, таким образом ограничено по-объективистски подходит к рассмотрению общественных отношений. Это замечание тоже не по адресу. «Классы на бумаге», никогда не рассматривались в марксизме как реальные классы, а лишь как осознание логики существования и развития классов. Правда, когда эта логика открыта «на бумаге» и осознанная как закон, она правомерно может применяться к реально существующим классам. Так же как закон Ома (или любой другой закон науки), который тоже является ничем иным как осознанием логики определенных реальных процессов, может применяться по отношению к ним. Поэтому замечание о том, что марксизм логику вещей подменяет вещами в логике - неправомерно. Ни один физик не будет порывать с омовской традицией, только потому, что Ом и его последователи считают закон, открытый им, пониманием закономерностей, присущих реальным процессам природы, и уверен в том, что его можно применять, когда мы имеем дело с ними. Если уж не соглашаться с Марксом по поводу открытого им закона развития капиталистического общества, то замечания должны выдвигаться именно к этому закону или к методу его выведения, потому что если метод является ошибочным, то неверным будет и результат его применения. Стоило бы показать, в чем состоит ошибка Маркса, то есть почему, открытый им, закон развития капиталистического общества действительности не является адекватно осознанной логики этого процесса и обосновать методологический подход, который можно противопоставить материалистической диалектике. Поскольку такого в работах Пьера Бурдье нет, а замечание предъявляются против того, что «теоретический, сконструированный ученым класс рассматривается как реальный класс», а это не так, а, следовательно, вполне правомерно будет отбросить и это замечание.

Следующий разрыв с марксизмом - это «разрыв с экономизмом, который приводит к редукции социального поля, как многомерного пространства, к одному лишь экономическому полю, к экономическим отношениям производства, тем самым устанавливая координаты социальной позиции». Очевидно, в этом пункте и должен заключаться истинный разрыв Бурдье с марксизмом. Но следует заметить, что марксисты не редуцируют, используя слова Бурдье, социальное поле к экономическому, а наоборот, пытаются понять, каким образом явления надстройки действительности возникают из производственных отношений, и в чем заключается соответствие и несоответствие между ними. Замечательный пример такого выведения - работа Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» [5]. Кстати, против «редукции социального поля, как многомерного пространства, к одному только «экономическому полю», в марксистской традиции в начале ХХ века шла жестокая борьба, которая закончилась победой над такой редукцией (имеется в виду экономический материализм, против которого достаточно успешно боролся еще Плеханов).

В отношении теории Пьера Бурдье вопрос стоит так: что можно противопоставить диалектико-материалистическому пониманию сущности общественных отношений: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения - производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» [6] .

Бурдье противопоставляет этому пониманию утверждение о многомерности социального пространства, в которое входит большое число относительно-самостоятельных социальных полей. «Социальное пространство - абстрактное пространство, конституированное ансамблем подпространств или полей (экономическое поле, интеллектуальное поле и др.), которые обязаны своей структурой неравному распределению отдельных видов капитала, и может восприниматься в форме структуры распределения различных видов капитала, функционирующей одновременно как инструменты и цели борьбы в различных полях...» [3, с. 40]. Ученый рассматривает распределение, как то, что определяет взаимоотношения членов общества, не учитывая того, что распределение является лишь моментом в процессе производства и воспроизводства общественных благ. Он утверждал: «Основными видами такой социальной власти являются, согласно моим эмпирическим исследованиям, экономический капитал в его различных Формах, культурный капитал, а также символический капитал - форма, которую принимают различные виды капитала, воспринимаемые и признаваемые как легитимные» [1] (в работах Бурдье иногда идет речь и о социальном капитале: связи и т.д.). Необходимо отметить, что слово капитал, никогда не употребляется в том значении, в котором оно выступает как понятие, то есть в значении самовозрастающей стоимости, а скорее отождествляется с любым богатством к тому же любой величины, в том числе и такой, которая не позволяет ему быть капиталом, в классическом понимании.

«Таким образом, агенты распределены в общем социальном пространстве в первом измерении по общему объему капитала в различных его видах, которым они располагают, и во втором измерении - по структуре их капитала, т. е. по относительному весу различных видов капитала (экономического, культурного...) в общем объеме имеющегося у них капитала» [1]. Такое утверждение очень похоже на многочисленные вариации теорий многофакторности, для последователей которых различные факторы выступают как равноправно влияющие на систему общественных отношений. В этих концепциях остается неопределенным, как происходит становление и что определяет предложенные авторами факторы, а также невыяснено, что является определяющим, а что непосредственно или косвенно вытекает из него. То есть вместо четкого ответа на вопрос о причинах возникновения и изменений тех или иных общественных отношений, например, социальных институтов, вместо честного «не знаю» дают ответ «различные факторы», но от этого ясности не прибавляется ни на грамм. Однако, выводы Пьер Бурдье, которые он делает, опираясь на добросовестнейшим образом собранный и обработанный эмпирический материал, намного глубже. Пытаясь понять логику становления общественных отношений (социального пространства) и причины, от которых зависит положение отдельных людей в этих отношениях, он все же вынужден определить ведущий фактор - экономический капитал. Согласно его выводам именно от экономического капитала зависит возможность или невозможность получения других видов капитала, а от экономического поля зависят другие социальные поля. Для социолога автономные социальные поля - это подчиненные «в большей или меньшей степени прочно и непосредственно в своем функционировании и в своем изменении полю экономического производства» [3, с. 82]. То есть, порвать с «экономизмом» с помощью теоретических конструкций «социальное пространство», и «социальное поле» Бурдье также не может.

В чем же тогда заключаются различия в подходах к изучению общественных явлений, по большому счету, материалиста Бурдье и материалиста Маркса? Очевидно, на этот вопрос невозможно ответить без того, чтобы более детально разобрать смысл термина «социальное поле», тем более, что он выступает как методологический ориентир для Бурдье. «Говорить о поле - значит называть этот микрокосмос, который так же является социальным универсумом, но при этом освобожден от некоторых принуждений, характеризующих социальный универсум в целом; это немного необычный универсум, наделенный своими собственными законами (курсив мой - М.Б.), своим собственным nomos'ом, своим собственным законом функционирования, в тоже время не имеющий абсолютной независимости от внешних законов» [7, с. 115] - пишет Бурдье. В марксизме также не отвергается «автономность» различных сфер жизни общества. Более того, марксисты никогда не упускают из виду того, что в капиталистическом обществе благодаря общественному разделению труда, дошедшему до крайней точки своего развития, характер связи между членами общества, подчинен этой «автономности». Однако, утверждать, что эти сферы жизни существуют и развиваются по своим собственным законам, для диалектического материализма недопустимо. Во-первых, открытые Гегелем законы развития человеческого мышления, нельзя было бы считать выведенными путем осознания истории развития природы и общества и рассматривать как такие, которые присущи именно природе и обществу, а не только мышлению как таковому, или, пользуясь терминологией Бурдье, «полю философии». Для марксизма всеобщие законы, принципы и категории диалектики, открытые человечеством в ходе длительного исторического процесса развития мышления, действительно являются всеобщими законами, категориями и принципами, то есть «действующими» как в природе, так и в любой либо сфере общественной жизни. Именно поэтому, диалектика может выступать как логика и теория познания, а также можно говорить о совпадении логического и исторического. Во-вторых, каждая общественно-экономическая формация - это процесс возникновения, развития, и обострение определенных, присущих только ей противоречий базиса (т.е. производственных отношений). Она имеет собственные, то есть присущие только этим противоречиям, закономерности развития, которые являются лишь определенным частным случаем проявления всеобщих законов. Эти закономерности выражены во всех «полях», хотя процессы в них и протекают в разнообразных формах, которые имеют свою историю. Однако говорить о собственных, в той или иной степени независимы от общих законов, закономерностях, например развития образования, или литературы для марксизма недопустимо. Марксисты и Бурдье согласны в том, что при проведении исследования «нужно всякий раз реконструировать работу истории, продуктом которой являются социальное деление и социальное восприятие этого деления» [3, с. 87]. Однако, марксисты, кроме опоры на эмпирические факты, пытаются найти место и роль исследуемого предмета в общественной жизни как целом, и уже исходя из этого рассматривать определенные аспекты исследуемой грани многогранной общественной жизни. Бурдье, напротив, настаивает на исследование определенного поля, которое нужно осуществлять именно в рамках этого поля (определив степень его автономности), как такого, которому присущи собственные законы, в большей или меньшей степени свободные от общих законов.

Как социолог-эмпирик Пьер Бурдье большое внимание уделял разработке эмпирических методов исследования «общественных структур». Он задает вопрос: «Как можно конкретно зафиксировать эти объективные связи, не сводимые к взаимодействиям, в которых они проявляются?» [1]. Для усовершенствования методов сбора эмпирических данных такая постановка вопроса может быть правомерной, ведь, очевидно, что объективные связи между членами общества каждый раз не сводятся к непосредственному взаимодействию. Но механически переносить их из области эмпирических исследований в область теории было бы неправильно. Если нет действий людей по отношению друг к другу, то нет и общественных отношений вообще (нет и объективных связей). Другое дело, что эти связи не являются непосредственными между всеми членами общества сразу. История выработала, различные способы опосредования, которые по большому счету, сводятся к опосредованию коллективы и опосредованию через вещи. В капиталистическом обществе человеческие отношения, как правило, приобретают форму отношений между вещами. Это выражается в универсальности денег, которые являются представителями всех вещей-товаров, в том числе и низведенных до их уровня человеческих способностей - рабочей силы. Однако объективные связи - это всегда взаимодействия людей, какой бы формы они не приобретали, и каким бы сложным не был способ опосредования. Если нет взаимодействия то нет и связей, другими словами люди не являются членами одного и того же общества. Ограниченность вышеупомянутой постановке вопроса, заключается в том, что объективные связи, понимаются как связи между позициями, которые люди занимают в системе распределения ресурсов, позволяющих получать социальные блага. Таким образом, как раз взаимодействия, то есть система общественного производства выпадает из поля зрения исследователя. Поэтому при рассмотрении, например, тела индивида, или тела социальной группы из поля зрения исследователя выпадают неорганические органы человека. Система вещей, созданных человеком для человека, выступает как нечто внешнее по отношению к телу человека, а не как его неотъемлемая часть. Это касается и системы производительных сил, в частности орудий труда, хотя только с учетом этих неорганических органов, и путей их развития, можно раскрыть понятие телесности, и определить конкретно-исторические условия преобразования организмов обезьян вида homo sapiens в человеческие тела со всеми их атрибутами, в которые входит и сознание и чувства.

Таким образом, теория Пьера Бурдье имеет как положительные стороны, так и существенные недостатки. К положительным сторонам относятся историзм, и материализм как основа методологии. К отрицательным - отсутствие необходимого категориального аппарата для последовательного их проведения.

Коренное отличие между марксизмом и социоанализом Пьера Бурдье (и социологией вообще), заключаюсь в методологии реконструирования истории объекта. Марксисты, в отличие от Бурдье, во время этой работы опираются не только на эмпирические данные, но и на категории, законы и принципы диалектики, а также на понятия выработанные человечеством на протяжении всей истории его развития. Именно потому, что марксизм опирается эти достижения человеческой культуры, а не выводит понятия напрямую из эмпирии, марксистское материалистическое понимание истории отличается своей целостностью, а метод универсальностью, чего явно не хватает социологии как науке.

Литература:

Бурдье П. Начала / П.Бурдье; пер. с фр. Шматко Н.А. - М.: Socio-Logos, 1994. - 288 с.
Бурдье П. За ангажированное знание / П.Бурдье; пер. с фр. Бухарина М. // Неприкосновенный запас. - 2002. - №5(25)
Бурдье П. Социология политики / П.Бурдье; пер. с фр., общ. ред. и предисл. Н. А. Шматко / - М.: Socio-Logos: 1993. - 336 с.
Маркс К. Капитал /Маркс К., Энгельс Ф. cочинения. 2-е изд. Т. 23. М. - 1960.
Ф.Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства / Фридрих Энгельс
Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие / Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - 2-е изд. - Т.13. - С.5-9.
Пьер Бурдье. О телевидении и журналистике / Пер. с фр. Т. Анисимовой, Ю. Марковой; Отв. ред., предисл. Н. Шматко. - М.: Фонд научных исследований "Прагматика культуры", Институт экспериментальной социологии, 2002. - 160 с. ISBN 5-7333-0041-8.