Записки странствующей журналистки. Эпизод 2. Фролло, Сальери и стена коммунаров
2009-10-12 Диана Распутняя
Первое мое знакомство с Парижем состоялось в возрасте девяти лет на страницах романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Разве может ребенок понять всю драму, пронизывающую великое произведение, ставшее богатством мировой литературы? Конечно, нет, это уже прошло позже, ровно через половину жизни, когда книга снова попала в руки, но факт остался - слово Париж, наполненное красотой ушедшего века, залезло в сердце. Робкое, совсем испуганное желание увидеть столицу Франции родилось чуть позже - и снова благодаря книгам. В лет десять-одиннадцать моей любовью стали детективы «Черного Котенка». В одной из книг две смелые девушки отправились на три дня в это манящее слово. Жадно следили глаза за тем, как они ходят от одного всемирно известного памятника к другому - Эйфелева Башня, Триумфальная Арка, Лувр, Нотр-Дам... Все это было слишком недоступно.
Желание увидеть Париж никогда не было принципиальной целью моей жизни. Мало ли в мире мест, где хочется побывать? Даже стена коммунаров не заставляла сердце изнывать от боли, что я живу в Киеве, а не в жемчужине Европы. Всегда Париж считался закрытым для меня - знакомые уже давно взяли моду жить там по несколько месяцев в году, а я по-прежнему была зарыта в свои дела. Тут и в соседний город выехать сложно, планировать нужно за месяц, что говорить о Париже, когда проблема начинается с визы? Однако как-то мягко, ненавязчиво эта мысль сбылась и вот сейчас я именно здесь. В Париже. В городе, овеянном романтикой и шумом.
Он встретил дождем, будто вместо Парижа я по случайности попала в Лондон. Но для человека, обожающего свободу неба, нет лучшей погоды. Поэтому поплотнее закутавшись в свитер, начала свой путь строго по плану. Это у других знакомство начинается с Эйфелевой Башни, в крайнем случае, с Триумфальной Арки, однако до нормального человека мне далеко. Поэтому вместо всех прелестей в самую первую очередь я увидела суперсовременный дворец спорта, билет на рок-оперу «Моцарт» и самого Антонио Сальери.... Оставим за рамками рассказа увиденное на сцене. Почему? Высшая оценка любому произведению - это не пышные фразы, а короткое «не хватает слов» со стороны человека, знающих вкус этих самых слов. И я с чистой совестью ставлю этот балл тому почти трехчасовому бенефису... Более того, этот мюзикл слишком часто мелькает в моих статьях.
Дальше все поплыло по программе - Эйфелева Башня в тумане. Обладая кровью холоднее, чем у крокодила, я, тем не менее, не смогла сдержать эмоций. «Вау! Это же она!» - сорвалось раньше, чем я успела взять эмоции под контроль, перепугав всех находящихся в автомобиле людей. Она же, железная красавица, мелькнула и вновь пропала, но именно к ней мы направлялись. Дождь был совсем не помехой, а скорее наоборот - украшением, ведь моя душа предпочитает серые краски. Нечем особым из толпы я не выделялась - обошла всю Эйфелеву Башню со всех сторон, к счастью, человек, любезно согласившийся побыть моим экскурсоводом на протяжении дня, знал все места, откуда кадры получаются самыми удачными, так что мне в какой-то мере повезло, несмотря на то, что фотоаппарат начал проявлять свой характер.
Стоит отметить, что программа в первый день моего пребывания в Париже не отличалась оригинальностью, ровно, как и я. Триумфальная Арка, Площадь Согласия, Лувр, и, наконец, мечта, рожденная Гюго - Нотр-Дам де Пари, возле которого невозможно найти место для парковки. Именно от него я не могла долгое время отойти, завороженно рассматривая горгулий и высокие стены. Где-то здесь страдал Фролло - самый любимый литературный персонаж. Конечно, страдал только в мыслях у Виктора Гюго, однако, это было. Я настолько погрузилась в свои мысли, что казалось, в любую минуту могла увидеть черную рясу и мрачное выражение лица строгого кюре. Когда же забили в колокола, я словила себя на том, что мне совсем не сложно представить горбатого Квазимодо с сердцем, умеющим любить лучше самого ветреного красавца Парижа или талантливого алхимика-монаха, дергающего за толстые веревки огромные медные колокола, ласково именуемые «Мари».
В тот день я была очарована, заколдована, загипнотизирована. Абсолютно промокшая от неустанно льющегося на землю дождя - ни дать, ни взять природа решила отомстить за все свои обиды на мир с самого момента его возникновения - продрогшая, уставшая, тем не менее, я улыбалась. Искренне улыбалась, а не кривила губы в вежливой гримасе. Более того, я никак не могла понять - почему люди, идущие по улице, мрачны. Мне хотелось встряхнуть каждого и сказать «эй, ну, вы же тут, в Париже, неужели есть повод для грусти?». Этот город захватил меня настолько, что я выпала из реальности, в которой у обычных парижан есть своя жизнь. Одна из многочисленных улиц Парижа, написанная в паспорте, как место прописки, совсем ещё не панацея от проблем.
Уже в квартире, рассматривая город с высоты третьего этажа под аккомпанемент капель, разбивающихся о стекло, я начала адекватно оценивать недостатки города. Вечная динамика сбивает с ног. Даже Киев, который я всегда именую равнодушным двигателем, и то иногда замедляет темп, Париж же гудит все время. Ты бежишь от памятника к памятнику, как приколдованный, не успев нечего толком рассмотреть. У тебя программа, план, написанный на криво вырванном из блокнота листе и на нем свет сходиться клином. Признаюсь, сама я не стояла около каждого знаменитого памятника по часу, изучая любой выступ с неослабевающим вниманием. Знала одно - нужно то, то и ещё во-о-о-он то. Тебе не интересна история, поступки, побудившие на создание этого наследия, стиль архитектуры. Тебя чаруют сами слова, громкие название, разрекламированные журналистами, режиссерами, писателями, поэтами и музыкальными исполнителями и больше нечего. В этом заключается горечь и в какой-то мере невидимая трагедия этого романтического города. Его оценивают, как длинноногую красотку - не вникая в суть, не ища души, не изучая характер... Что ж, Париж, следующий день я буду к тебе более внимательна. А пока, спокойной ночи, моя сбывшаяся мечта. Хотя... глупо, ты же никогда не спишь...
Более глубокое знакомство состоялось на Сене. Конечно, не под мостом Мирабо, где она, если верить Аполлинеру тихо течет, а на корабле. Сразу бросилось в глаза то, что Сене не так чиста и прозрачна, как её не менее знаменитая сестра Луара, которую мне уже довелось видеть. Мутная зелень делает её скорее двойняшкой нашего Днепра, ситуацию спасают только прекрасные мосты и лодки, заполнившие все воды.
Отложив фотоаппарат в сторону - все туристы видят город через объектив камер - я примостилась на втором этаже открытой лодки для путешественников. Заметьте, летом это восхитительно, но не в октябре, когда с неба время от времени начинает капать нудный дождик, окутывающий все памятники, расположенные по двум сторонам, пепельным туманом.
Конечно, экскурсия - это намного лучше, чем простая беготня от острова Сите к Марсовому полю и обратно. По крайней мере, в голове остаются какие-то обрывки знаний, однако, беда в том, что памятников много и вскоре ощущаешь, что голова превращается в арбуз, причем мякоть больше напоминает кашу. К примеру, я запуталась в мостах - один, второй, третий... после пятого я забыла, почему мост Александра III именуют мостом-президентом и точно не могла ответить, отчего мост Сан-Мишель украшает буква «N» (знак Наполеона 3-го). Это вторая беда Парижа - начинаешь смотреть на него пристальней - запутываешься, как муха в паутине. Много знаний на один квадратный метр, перенасыщение информацией. Вот и знания в результате какие-то смешанные получаются, если никогда до этого не вчитывался особо внимательно в историю. Однако если даже знаешь её, всё равно это не гарантия полного понимания.
Однако, не смотря ни на что, Париж - прекрасен, вечен и его дыхание обжигает. Это невероятно - когда ты медленно и плавно движешься по Сене, а по бокам вырастает Лувр или, что более захватывающе, Нотр-Дам. А он так красив в туманной дымке, делающей его более загадочным, мистичным... В эту минуту понимаешь, что даже не слово «АМАГКН» (по-гречески «рок») побудило Виктора Гюго взяться за перо, а именно эта строгая, холодная красота. Эти мрачные горгульи, огромные колокола, молящиеся девы... Сидишь и понимаешь. Да, возможно Гренгуар прав - прошла пора соборов кафедральных, однако сами соборы остались, несмотря ни на что. Вот Нотр-Дам один из них - пусть религия канет в лету, а его будут реставрировать, потому что рука не подымется снести это чудо. Он как был, так и будет сурово наблюдать за толпой туристов, с восторгом задравших голову к небу. Ему все нипочем. Он - Нотр-Дам де Пари и поверьте мне, эти камни знают это...
Парижская Коммуна. 72 дня самоуправления. Первый образец диктатуры пролетариата. Все что осталось - это наша память. Именно, наша. Потому что, сколько бы я не расспрашивала французов об их отношении к Парижской Коммуне, все время слышала одинаковый ответ - это часть истории, мы не можем жить в прошлом. Естественно, их страна рукоплещет, когда в день смерти Че Гевары Обама получает Нобелевскую Премию мира (за что? Если моя память ещё на месте, Пять Кубинских Патриотов до сих пор сидят в тюрьмах. Очень мирно, дальше некуда). Они не могут сказать нечего другого. Часть истории и все вам. Хотя бейся головой о стенку. Хоть задавай вопрос с хитростью, на которую позволяет уровень французского. Никакого другого ответа.
Однако, я, к счастью, не француженка. Пусть моя родная страна тоже пляшет под дудку Штатов, я могу сказать и сделать то, что хочу. Потому-то кладбище Пер-Лашез и стало важным пунктом моего плана. Признаться, это было важнее Нотр-Дама, Триумфальной Арки и даже рок-оперы. Потому что там, 28 мая 1871 года у северо-восточной стены было расстреляно 147 защитников коммуны, последних защитников. Голодных, измученных, израненных, но верных идеи, преданных Коммуне. Да, нельзя забывать и о той тысяче коммунаров, отдавших жизнь днем ранее и о тех, кто вел последние бои на протяжении недели, но я рвалась почтить память тех 147-ми. Потому что они были последними. Они символизируют сейчас храбрость, мужество, силу веры.
Скажу сразу - ощущение описать сложно. В тишине кладбища ты вдруг подымаешь глаза и видишь эту стену. Она едва заметна издали, поскольку спрятана за поворотом, однако когда ты ставишь цель посетить именно это место, ничего сложного нет. И вот, она. Табличка гласит, что здесь пришел конец Парижской Коммуне. Множество цветов свидетельствует о том, что все же не все французы так равнодушны к героическому прошлому своей стране (увы, мне таких не посчастливилось найти). Вот, присев на корточки, кладешь свои розы. Их краснота символизирует бессмертие идеи. И не хочется подыматься, дабы надпись была на уровне глаз. Ты понимаешь - это великое прошлое заслужило именно того, что бы ты робко, со сбившимся дыханием, смотрела на него снизу вверх, дрожа от волнения.
В тот момент я ощутила огромный груз ответственности. Ведь заявляя, что исповедую коммунистические идеи, я не просто сотрясаю воздух, я продолжаю их дело. Они были первыми, потом ещё и ещё погибали люди за лучшее будущее для других, зная, что история назовет их жестокими убийцами. Это настолько сильно наполняет сердце радостью, что сложно передать. Этот груз не давит, он окрыляет. Да, ты - наследник коммунаров, а значит, их кровь была пролита не просто так. Нить общего дела, протянутая через века, вмиг делает этих людей уже не далекими историческими персонажами, а твоими товарищами. И вдруг ты любишь ещё больше эту тишину, это солнце и убаюкивающий ветер, несущий по старинным аллеям уже сухие листья. Потому что ты не боишься очернить их великий подвиг....
На такой лирично-вдохновляющей ноте мои парижские каникулы закончились, подарив мне много прекрасных эмоций. Я же в свою очередь дарю их вам. До скорой встречи. Мало ли куда завтра занесет жизнь странствующую журналистку. Но будьте уверены, вы получите подробный отчет, какого цвета там солнце и насколько искренни улыбки тамошних граждан. Кто знает, когда я продолжу записки - через день, год или два месяца, но я их не заканчиваю...