Патриотический рывок нации: когда и как?

2009-07-26 Александр Гангнус

Национальный проект им. А.А.Жданова

60 лет назад малоизвестного тогда и малоталантливого, но понятливого и очень, скажем так, энергичного писателя Александра Поповского вызвали к секретарю ЦК Андрею Жданову.

Партия считает, что история, преподавание науки и техники в нашей стране - в совершенно неудовлетворительном состоянии, - сказал Андрей Александрович. - Люди заканчивают школу и вузы в убеждении, что отечественные умельцы и учёные ни на что не годны, что они могут лишь плохо копировать достижения западных коллег. Это низкопоклонство, этот комплекс неполноценности перед всем западным должен быть преодолён. Соответствующие указания вузам, редакциям и Академии наук уже даны. Вам поручается составить план литературной кампании по простой и доходчивой пропаганде подлинной, а не искажённой западными фальсификаторами и их отечественными прислужниками истории науки и техники. Составьте список тем, план выпуска соответствующих книг, наметьте авторов. Все издательства получат: соответствующие указания.

Напомню, разговор происходил почти сразу по окончании Великой Отечественной Войны. Страна голодала и лежала в руинах. А беспрецедентный по размаху «национальный проект»: «Россия - родина слонов» начался и достиг впечатляющих результатов. Начну с негатива. Появилось понятие «лженауки». Генетика и кибернетика не смогли доказать своей «отечественности» и пали жертвой «самородков» типа Лысенко. А Александр Поповский, наоборот, почти сумел убедить среднего советского дилетанта в умении Лысенко превращать овёс в овсюг. Появился вызывавший потом насмешки стереотип «Левши», который завсегда аглицкую блоху подкуёт. Но была у того «национального проекта» и другая сторона. Быстро поднялись и окрепли научно-популярные журналы, в каждом киоске «Союзпечати» можно было купить за копейки научно-популярные брошюры из серии «Библиотечка солдата и матроса» (Минобороны работало!), на которой взрос и автор этих строк, фанатично её собиравший. Во дворцах пионеров в кружках судо- и авиамоделистов подрастала смена прославленным российским корабелам и авиаконструкторам. Потрясающие писатели, такие как Б.Агапов и Б.Розен, вводили полуголодных послевоенных мальчишек в волшебный мир сказочных достижений науки и техники, посвящали в радостное и светлое будущее, наполненное смыслом и разумом. Советская научная фантастика подхватывала эту эстафету: мир будущего, коммунизма, рисовался ею как мир умных знающих людей, управляющих высокими технологиями. В расплодившихся тогда наспех написанных сочинениях по истории науки наряду с псевдопатриотическим шапкозакидательством было и много правды: не вызывает возражений, например, литературный стереотип русского бюрократа, привычно не дающего проходу отечественному Кулибину, Ползунову, Лобачевскому и тем принудительно направляющего научную, инженерную мысль только по следам западных «звёзд». Всё это убедительно подтверждено российской историей, даже тогдашней советской действительностью, не говоря уже о временах застоя и - особенно - нашей постперестроечной эпохи, когда, впрочем, читать и писать о науке и технике вообще почти разучились. На русской почве удивительным образом расцветал гений не только ломоносовых, менделеевых и лобачевских, но и, например, учёных немцев, долго составлявших костяк российской Академии наук. Имена и дела Леонарда Эйлера, Палласа, Гмелина, Каспара Вольфа, Пандера, Бэра, Даля, многих других прославили русскую науку, что, пусть и не очень последовательно (наряду с назойливыми толками о «немецком засилье») получало заслуженную оценку даже и в годы поголовной ссылки миллионов российских немцев в Сибирь и Казахстан, в разгар «борьбы с космополитизмом».

Возвращусь к ждановской кампании. Умные люди сумели ею воспользоваться в интересах дела: была после 40-х и всё ещё не вовсе умерла полоса довольно-таки самобытного (насколько это возможно в не знающей географических границ науке) развития, по крайней мере, в ВПК. В эпоху застоя растущее технологическое отставание всё больше вступало в забавное (или драматическое - как посмотреть) противоречие с продолжающимся (после запуска спутника и Гагаринского полёта при Хрущёве) жадным международным интересом к «советским достижениям». Вырабатывалась целая система недомолвок и многозначительных гмыканий в печати, да и во время всякого рода международных встреч и совместных работ (например, в области геофизики, к коей мне пришлось дважды в жизни иметь непосредственное отношение).

Эта система была направлена на то, чтобы создавать у иностранных коллег впечатление, что мы многого не показываем и недоговариваем из каких-то высших государственных соображений, в то время как причина была проще: скрывали ту или иную степень нашего отставания прежде всего в приборной, электронной области, особенно с ЭВМ (расплата за былую борьбу с кибернетикой).

Помню, как мы мучались в начале 70-х на Памире с ЭВМ «Мир», которая занимала целый флигель сейсмологической обсерватории, требовала для своей работы специальной системы кондиционирования (водку хорошо охлаждала) и штата обслуги, но не выдавала ни одной нормальной кривой (бухгалтерский калькулятор, если ночь посидеть, делал то же самое без выводивших из себя сбоев).

А американцы, приехавшие в рамках никсон-брежневского «детанта» работать по прогнозу землетрясений, привезли ЭВМ в чемодане. Это ещё не был ПК, но работала эта штука исправно и сразу сделала все наши потуги с «Миром» смешным курьёзом. Привезли они и автоматические сейсмостанции, не бог весть что по-сегодняшнему, но для нас тогда - нечто потрясающее. Работа с американцами шла неплохо и интересно не только для нас: они ценили нашу «смекалку» и изворотливость, которые были совершенно необходимы для работы на весьма устаревших голицынских (до Первой мировой войны - супер!) сейсмографах. Качества, которые появляются в учёных мозгах не от хорошей жизни (и отчасти притупляются от жизни слишком уж комфортной, автоматовооружённой) и до поры до времени позволяют компенсировать чудовищный проигрыш системы в целом. Но именно до поры:

К 80-м годам пошла на спад послевоенная всеобщая влюблённость в науку, что начинало сказываться, например, на уровне научно-популярных журналов.

Всё шло к какому-то концу, но кому же в голову могло придти, что к такому, настоящему концу: На исходе века осталась без финансирования даже великая русская геология - не та генеральско-академическая, которая из «идеологических соображений» всеми силами противилась революции в науках о Земле и тем сама обрекла себя на роль безнадёжного аутсайдера (эти пыжатся и по сей день), а настоящая, живая, которая обеспечивала прирост безудержно распродаваемых вчерашними комсомольскими активистами на вынос запасов подземных богатств. И больше не обеспечивает.

Патриотический рывок нации

Но речь здесь всё-таки не о науке как таковой, а о её культурном, просвещенческом, духовном обеспечении - о том, что мы, профессионалы, называли на своём жаргоне «научпопом» и «научхудом», а Андрей Александрович Жданов - важнейшей частью пропаганды и идеологии. Если взглянуть на события второй половины ХХ века глазами этого члена Политбюро, до них не дожившего, то картина выстраивается по-своему логичная.

Когда в 1957 году мир услышал «бип-бип» советского спутника, их американское «политбюро» стало выяснять, как это получилось, что Советы нас обскакали. И услышало, что, во-первых, советская система образования и подготовки учёных, несмотря на страшную войну и лысенковское мракобесие, сгубившее было кибернетику и генетику (а значит, и обеспечившее вековое отставание, например, в области сельского хозяйства), во многом другом выгодно отличается от американской системы. Школа даёт довольно высокую грамотность и культурный кругозор, вузы воспитывают неплохих инженеров и учёных, а самое главное, общество в целом, несмотря на несвободу слова и давящую секретность, радостно верит в науку, сопереживает ей, хорошо осведомлено о её достижениях и полезности, а молодёжь рвётся к знанию, ломится в вузы. Сравнения с состоянием дел в США нередко были удручающе не в пользу последних. Ведь своего мракобесия, правда, более традиционного типа, хватало и там. С самого «обезьяньего процесса» (суд над школьным учителем Джоном Скопсом, обвинённом в незаконном преподавании дарвинизма, проходил в июле 1925 года в городе Дейтоне штата Теннеси), навязывающий примат библейского учения о происхождении мира и жизни над «безбожным дарвинизмом». Наука в США, несмотря на громкие мировые имена и достижения, не имела массовой популярности и авторитета, в обществе она была под подозрением.

США советский вызов приняли всерьёз, с конца 50-х естественные науки в американской школе оказались в какой-то мере под защитой патриотизма и федерального правительства. По качеству и уровню пропаганды научных знаний богатая Америка хоть и не без труда нас догнала - на этом и построил Дж.Ф.Кеннеди патриотический рывок нации к Луне. Но вот развалился от непомерных усилий в военной гонке и вследствие склероза управления СССР - и стало не до науки и образования. Окончательно скисли и практически исчезли замечательные научно-популярные журналы, которыми духовно питались поколения 50-60-х, народ повернулся слушать Чумака и Кашпировского, а потом и вовсе ударился в ворожбу и волхование. Про Дарвина и эволюцию (а это уже полтора века лучший оселок, пробный камень для определения, кто есть кто на мировоззренческом поле) и слушать не хочет, тем более что и государство науку, как и образование, если не топило специально, то уж спасать отнюдь не спешило. Правда, и США, лишившись опасного соперника, расслабились: с начала 90-х там правит идеологический бал могущественный институт «Дискавери», сыгравший значительную роль в приводе к власти Дж.Буша-младшего и сам подпитываемый, среди прочих, таким спонсором, как самый богатый в мире Фонд Билла и Мелинды Гейтс. Под видом «примирения» научного и библейского начал в идеологии «институт» снова начал наступление на дарвинизм, на «научный материализм» вообще. Стеснения «Дискавери» ведёт самую настоящую антинаучную пропаганду, продвигает и поощряет в системе образования «своих», тех, кто дурманит, полощет новым поколениям мозги в духе нового «обезьяньего процесса». Вот бы и воспользоваться новой слабостью могучего нашего вчерашнего, а потому, возможно, и завтрашнего соперника, встряхнуться самим, вспомнить уроки прошлого. Но если и удастся сегодня каким-то чудом старым могиканам научной популяризации, вроде вашего покорного слуги, пропихнуть в печать книгу о настоящей науке, то «впаривать» её нынешняя книжная торговля будет современному читателю под рубрикой «эзотерическая литература». Науку как таковую, дескать, не купят. И это вовсе не так называемый мысленный эксперимент - поглядите на каталоги книжных Интернет-магазинов.

Интеллектуальный дефолт

При всех его пороках ждановский «национальный проект» обладал одним огромным внутренним достоинством. Он решал задачу рывка в поистине приоритетной области - в образовании - по всему фронту, одновременно мобилизуя идеологов, писателей, журналистов, историков науки, учителей, эксплуатируя разогретые в ходе прошедшей страшной, но победоносной войны патриотические чувства (и порой злоупотребляя ими), по максимуму используя немногочисленные преимущества тоталитарного, но демократичного по структуре общества (образование было всеобщим и практически равнодоступным), воздействуя почти напрямую на тех, ради кого был затеян сыр-бор - на подрастающее поколение. То есть тот проект был не для галочки, не для отчёта и последующего мирного забвения, а для оперативного неукоснительного выполнения всем обществом в целом в кратчайшие сроки. А потому позволил достичь результатов. Если же обратиться к нынешнему национальному проекту в области образования, то по уже имеющимся сведениям он вовсю используется для затыкания тех или других финансовых дыр, ссоря тех учителей, кто получил прибавку, с теми, кто её не получил. И это приоритетный национальный проект? Советская система, начиная как раз с послевоенной поры, как будто поняла, что уходит старая интеллигентская учительская гвардия, получившая настоящее гимназическое, а то и дореволюционное высшее образование. Да и более молодые учителя, ещё всерьёз учившиеся у тех, первых, несущие вслед за ними в себе тот, прежний, чеховский свет служения знанию и будущему, сменялись новым советским поколением «образованцев». На школу рассчитывать особенно не приходилось. Вместо строгих «классных дам» и вдохновенных седых джентльменов с указками у доски появились немыслимые прежде горластые «училки», если не из бывших домработниц, то именно этого уровня, про который и у Жданова язык не поворачивался сказать «интеллигенция». Поэтому ждановский «национальный проект» и должен был носить характер упреждающей реакции на близящийся интеллектуальный дефолт, нести в себе дух наступления по всему фронту, с мобилизацией всех ещё имевшихся в стране интеллектуальных сил. Для режима, почти в открытую воевавшего с интеллигенцией с первого до последнего дня своего существования, - шаг незаурядный, почти подвиг. Кто тогда не заряжался физикой, математикой от Перельмана? Астрономией от Воронцова-Вельяминова? Геологией - от Обручева и Ферсмана? Если учителя были не очень-то, то почти каждый мог стать человеком и помимо и вопреки им - возможности для этого появились. Не всегда понятные и не очень интересные учебники были сотни раз на все лады и вкусы и уровни восприятия продублированы - в кружках, журналах, «Библиотечке солдата и матроса», в массе вполне доступной литературы, библиотеках и избах-читальнях. Конечно, просто повторить послевоенный бум знаний в эпоху Интернета и сотовых не получится. Но возможностей стало не меньше, а больше. Вот только настоящего национального проекта всё ещё нет. Хотя российский «интеллектуальный дефолт» - вот он, чуть ли не похлеще послевоенного. И не Министерству образования (пусть даже «и науки») вкупе с «Академией» педнаук, провалившим все бесчисленные реформы образования, из этого дефолта нас вытаскивать.

Между прочим

Как же так, - спросил я писателя Поповского, - вот Вы гордитесь тем, что с честью выполнили задание А.Жданова показать стране и миру, что всё или почти всё в науке и технике полностью или хотя бы отчасти сделано русскими. Замечательно. Но в прошлый раз Вы же рассказывали мне, и не менее убедительно, о том, что многое, очень многое важное в науке и технике сделано евреями и даже, помнится, звали меня к себе в Переделкино посмотреть собранный вами архив. Воля ваша, но тут какое-то противоречие:
Никакого противоречия! - воскликнул Поповский и торжествующе засмеялся.
Как это? - удивился я. - Вот я вам, Александр Александрович, скажу такую вещь. Русские - очень талантливый народ! Вы согласны? Я смутился. Во мне зашевелился интернационализм, заповеданный бабушкой Анной Васильевной, сидевшей за революцию в Петропавловской крепости.
Ну, не только же русские:
Нет, вы прямо скажите, согласны? Что-то уточнять было бесполезно. Я дрогнул.
Ну: согласен.- Очень хорошо! - торжествующе потёр руки Поповский. - А теперь я вам скажу ещё одну вещь: и евреи удивительно талантливый народ! Согласны? Всё! Я опался. Пути назад нет. Поделом мне, не танцуй на чужом пятачке. Пришлось согласиться и с этим.
А вот теперь слушайте то, чего вы не знаете, что открыл я, лично. Сам! Самые талантливые из всех - это русские евреи! Это же просто чудо какое-то! Про российских немцев у Поповского я спрашивать не стал.