Роль и место идей Ильенкова в современном мышлении

2009-06-08 Василий Пихорович

Нельзя путать два совершенно разные понятия - модное и современное. Когда речь идет об идеях, то синонимом слова "современный" является "вечный". Но не в смысле "вечных истин", то есть банальностей, которые на проверку оказываются и не вечными, и не истинами, а просто недомыслиями. Мыслить современно - это значит суметь сфокусировать все достояние человеческого духа, всю его историю, на разрешении тех сугубо сегодняшних проблем, без своевременного решения которых сегодняшний день не сможет соединиться со всемирной историей, стать ее продолжением и дать начало новому ее этапу. А без этого соединения этот самый сегодняшний день, выражаясь гегелевским языком, недействителен, а значит, и не современен.

Самое первое, что можно сказать о том, что называется современным мышлением, это то, что оно удивительно несовременно. Оно внеисторично и антиисторично по своей сути, а поэтому существует вне времени и пространства. Оно, собственно, и не мышление вовсе, а просто манипулирование словами, скольжение по поверхности связанных когда-то с этими словами смыслов (так в этом самом современном мышлении называют то, что в классической философии называется понятиями). Стремление к новизне и оригинальности любой ценой, составляющее главную цель позитивистской философии, и не могло закончиться иначе, как полной потерей связи с классической традицией мышления, а вместе с ней, и утратой способности мышления вообще.

Тот факт, что эта тенденция неизменно дополнялась призывами откровенно реакционного характера: то "вернуться к истокам", как правило, или иррационалистского характера или вовсе мракобесно-религиозного, то "вперед к Канту", не исправлял, а только усугблял ситуацию. Ведь мышление это - процесс. Притом - процесс исторический, а не химический процесс в мозгу или процесс неконтролированного словоизвержения. Соответственно, и субъектом мышления является субъект исторического действия, а не тот или иной "подозрительный субъект".

Конечно, это не более, чем азбучная истина марксизма, но утверждается эта азбучная истина не просто ее многократным повторением, а бескомпромиссной борьбой в области теории за сохранение и развитие всего лучшего, то есть, революционного, продуктивного, перспективного, что создало человечество в области мышления, и за то, чтобы субъект исторического действия оказался в соcтоянии "вступить во владение" этим, принадлежащим ему по историческому праву культурным богатством. Наибольшая сложность в этом деле состоит в том, что представители исторически передового класса оказываются очень часто едва ли не последними, кто начинает интересоваться теорией, выражающей их коренные классовые интересы. Собственно, только после того, как эта точка зрения то ли уже победила в общественном сознании, то ли вот-вот победит все остальные идеологии. То есть, современность мышления и мода на действительно современную теорию - вещи вовсе не только взаимоисключающие. Конечно, далеко не всякая модная теория является современной, но это не значит, что по-настоящему современная теория не может или не должна быть модной. Очень даже может и должна. Иначе она рискует остаться бесполезной. Хотя, оказавшись модной, даже самая хорошая теория, рискует еще больше оказаться понятой совершенно превратно. Разрешить это противоречие далеко не всегда просто, и учение Ильенкова здесь может послужить неплохим примером.

Вряд ли есть смысл спорить с тем, что Ильенков был и остается немножечко модным. Но если другим это обстоятельство как правило, кружит голову, то Ильенкова оно, скорее, смущало. Видимо, он чувствовал принципиальную несовместимость модности и современности. Быть модным - это означает внушать необоснованные надежды. А если ты одновременно еще и умный, и действительно современный - это большая ответственность. Гораздо большая, чем может выдержать отдельный человек. Великие люди ее выдерживают только потому, что, как правило, они, редко об этом догадываясь, оказываются частичкой огромного исторического движения, которое поднимает их наверх и превращает в инструмент своего собственного действия. Гораздо сложнее быть великим, когда великое историческое движение идет на спад, собственно, когда началось движение вспять.

Именно в такое трагическое время пришлось жить Ильенкову. И именно это историческое противоречие ему пришлось выражать в своем творчестве. Его идеи всецело порождены инерцией этого движения. Сова Минервы, как известно, вылетает в сумерки. Ильенков - философ. В этом - все его недостатки, в этом - его преимущества.

Он философ, но он философ-марксист. Это словосочетание - нонсенс. А точнее, трагедия. Но нужно признать, что Ильенков сыграл свою трагическую роль блестяще. Помните, "декабристы разбудили Герцена". Им было легче. В то время пробуждалась вся Европа. Ильенкову же фактически пришлось будить мертвых. Позитивизм (а советская философия, мышление в целом во времена Ильенкова были насквозь позитивистскими), особенно вооруженный современной техникой, - это не просто сон разума, это - смерть разума. Позитивизм порождает постмодерн. Постмодерн всячески отрицает позитивистскую точку зрения, пытается представить себя как отрицание позитивизма. На самом же деле он - его идеальное воплощение. Мечта позитивизма формально-логическое обоснование мышления - полностью воплощена в постмодернистских текстах. Это не гипотеза, а вывод из эксперимента. Все уже слышали, что австралийский программист Э. Булгак создал программу, синтезирующую тексты, которые невозможно отличить от произведений философов-постмодернистов. Таким образом, согласно тесту Тюринга, нужно считать, что создан искусственный интеллект. Хотя, скорее, речь можно вести о том, что в лице постмодернизма человеческий интеллект низведен до уровня машиной манипуляции знаками. Не машина здесь достигла уровня человека, а человек низведен до уровня машины.

Ильенков начал бить по этому поводу тревогу еще задолго до того, как утвердился постмодернизм в философии и появилась программа Булгака. Он - один из очень немногих мыслителей второй половины ХХ столетия - совершенно точно определил главную интеллектуальную болезнь эпохи - позитивизм - и первый начал против него открытую и бескомпромиссную борьбу. Но дело не в критике позитивизма самой по себе. Против позитивизма выступает и религия, и разнообразные формы иррационализма. Но их борьба против позитивизма практически всегда заканчивается компромиссом, притом не в пользу позитивизма. Дело было в том, что Ильенков выступил против позитивизма с единственно продуктивной точки зрения - с точки зрения материалистической диалектики. Он едва ли не единственный из тогдашних марксистов понял, что давным-давно пришла пора в словосочетании "Материалистическая диалектика" перенести акцент с "МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ диалектика" (такой акцент был полностью оправданным очень долгие годы, но именно то обстоятельство, что его вовремя не сменили, и привел к тому, что материалисты потерпели сокрушительное поражение от позитивизма, собственно, они все превратились в позитивистов, даже не заметив этого) на "материалистичсекая ДИАЛЕКТИКА".

Надо сказать, что перемещать акценты - это едва ли не самое сложное в философии. Это куда труднее, чем "менять парадигмы". Для того, чтобы проделать эту несложную, на первый взгляд, операцию, Ильенкову пришлось не просто пересмотреть всю историю философии, а фактически переоткрыть ее для современников. Под пером Ильенкова совершенно по-новому зазвучал Спиноза. Он оказался нашим современником, воистину "опередившим свое время". Ильенков сумел "материалистически прочитать" Гегеля и даже Фихте с Кантом. В результате, идеи этих великих философов-идеалистов превратились в мощнейшее оружие материализма.

Многие коллеги упрекали Ильенкова, что он приписывает Спинозе и Гегелю такие идеи, которых у них и близко не было. Но эти упреки совершенно необоснованны. Точно так же критиковали Ленина за то, что он пренебрег указанием Маркса о том, что пролетарская революция может совершится только одновременно во всех развитых или хотя бы в основных капстранах и выдвинул идею «социализма в одной стране». Но те, кто упрекает Ленина в извращении мысли Маркса, ничего не понимают ни в истории философии, ни в "философии истории".

Точно так же не поняли современники и последователи историко-философский метод Ильенкова. Он не произвольно подгонял мысли великих предшественников под собственную концепцию (как это, кстати, обычно делают все философы и историки философии, кичащиеся своей беспристрастностью), а старался вышелушить из их учений то "рациональное зерно", которое, собственно, и представляло собой "квинтэссенцию эпохи", и которое становилось основанием для дальнейшего продвижения человеческой мысли. Собственно, сам философ этого "зерна" может и не видеть, и не видит, как правило, ибо, как известно, только с точки зрения развитой формы можно понять суть формы менее развитой, развивающейся. Ильенков прекрасно усвоил не только эту классическую мысль, но и каждый раз принимал во внимание, что философия сама по себе является только формальной формой, что она не отражает содержание непосредственно, что действительно содержательной формой является только форма исторического действия.

Философия - только духовное оружие субъекта такого исторического действия. Ильенков приложил все усилия для того, чтобы сделать это оружие с одной стороны, как можно более надежным и совершенным, а с другой, чтобы им мог овладеть любой человек, который даст себе труд отказаться от привычного в современном обществе полуживотного существования и обратить свой взор в будущее. С этой целью Э.В. Ильенков фактически создает жанр философской публицистики. В газетных статьях, ориентированных в основном на молодежь, он поднимал и решал самые сложные и тонкие вопросы философии, которые чудесным образом оказывались что ни на есть жизненными и близкими любому думающему человеку, но которые невозможно было разрешить без помощи категориального аппарата, разработанного всем развитием мировой философии.

Сложность проблемы состоит в том, что категориальный аппарат диалектической логики, в отличие от такового в логике формальной, не является безразличным к содержанию мышления, поэтому он не может быть разработан раз и навсегда. Он живет как категориальный аппарат исключительно в процессе применения его для решения конкретных исторических задач соответствующей эпохи. В первую очередь, по этой причине, Ильенков не ограничивается разработкой и оттачиванием системы философских категорий диалектического материализма, хотя считает эту задачу крайне важной.

Он теоретически обосновывает и практически испытывает принципы новой педагогики, противоположной по духу господствующим до этого времени системам, исходящим из локковского представления о том, что человек от рождения - "tabula rasa", и задача школы состоит в том, что эту "табулу" нужно заполнить как можно большим количеством "информации", научить ее обрабатывать и "выдавать результаты" в виде новой информации. Ильенков исходит из ровно противоположных представлений. Он уверен, что до тех пор, пока ученик будет оставаться всего лишь объектом педагогического воздействия, он в принципе не может стать человеком. Для того, чтобы достигнуть хотя бы маленького педагогического успеха, нужно с самого начала включать человека в активную человеческую деятельность, не оберегать его от противоречий, а научать разрешать их по логике исторического движения предмета, то есть с самого начала формировать человека как полномасштабного участника исторического действия. В этих принципах, собственно, не было ничего нового. Они напрямую проистекали из философских идей Маркса, Гегеля, Фихте, Спинозы; да еще греки говорили, что душа юноши - не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно зажечь. Все это было известно и до, и без Ильенкова. Мало того, были блестящие педагогические опыты, основанные на этих принципах - Макаренко, Сухомлинский, тысячи их последователей. Но от знания и от отдельных, даже самых успешных опытов до соответствующей общественной практики - путь неблизкий. И лежит он, кроме прочего, через формирование основанного на новых принципах способа мышления. Именно Ильенков сделал первый шаг по этому пути. Значение идей Ильенкова для педагогики можно сравнить с переворотом, который совершил в астрономии Коперник. Но так же, как и гелиоцентрическая система Коперника была понята не сразу, так и диалектико-материалистическая педагогическая теория Ильенкова еще только ждет своих галилеев, ньютонов и кеплеров.

Пожалуй, еще более радикальный переворот совершает Ильенков в теории психологии, которая даже в лице своих лучших представителей, до него, как, впрочем, и после него тоже, воспринимала человека исключительно как несколько усовершенствованное животное, этакую "птицу Говорун, отличающуюся умом и сообразительностью, или двуногую "собаку Павлова", отличающуюся наличием второй сигнальной системы. Ильенков же настаивал, что "все без исключения специфически человеческие психические функции (а потому и обеспечивающие их физиологические, нейродинамические механизмы) суть по генезису и по существу своему «интериоризированные» способы и формы внешней - чувственно-предметной - деятельности человека как социального существа" ("Психика человека под "лупой времени"). Снова же - это придумал не Ильенков и он сам всегда настаивал, что это открытие школы Мещерякова-Соколянского, но фактом остается то, что кроме Ильенкова и его последователей, эту точку зрения никто не отстаивал тогда и не отстаивает сейчас.

Важно понимать, что перечисленные выше открытия Ильенкова в области истории философии, педагогики, психологии вовсе не являются свидетельством разносторонности его интересов. Наоборот, они - свидетельство цельности и последовательности его мировоззрения. Его интересует один предмет - преобразование общества таким образом, чтобы создать общественные условия "деятельности человека как социального существа", наиболее пригодные для всестороннего развития всех его способностей. В этом ключ его интереса к педагогике, психологии и, в конечном счете, к философии тоже, поскольку без нее такое преобразование не может быть успешным.

Точно так же невозможно рассчитывать на успех в подальшем преобразовании общества без понимания основных законов науки политической экономии. Поэтому и она оказывается в центре научных интересов Ильенкова. И точно так же, как в педагогике и психологии он оказывается едва ли не единственным, кто сумел вычленить в этой области главную проблему и указать направление, в котором нужно ее решать. Этой проблемой Ильенков считал опасность дальнейшего развития товарного производства. Было много таких, которые это чувствовали, но почти все они легко успокаивались, когда им объясняли, что советское хозяйство не совсем товарное, что оно социалистически-товарное и т.п. Ильенков же бил тревогу и предупреждал, что это самая страшная ошибка - объявлять социалистическим то, что на самом деле осталось социализму от капитализма и поэтому подлежит "изживанию", искоренению.

Снова же, идея вроде бы очевидная, но фактом осталось то, что нужно было быть Ильенковым, чтобы понять, что очевидное - не всегда означает банальное. Иногда именно очевидное и привычное оказывается самым сложным для понимания.

И вообще, тот, кто захочет найти в произведениях Ильенкова какие-то сногсшибательные идеи, будет разочарован дважды. Первый раз, когда обнаружит, что он в этих, непривычно простых, как для философских текстов, работах почти ничего не понимает. И второй раз, когда он, поняв все таки отдельные высказывания, вдруг выяснит, что это - вообще-то банальности. Типа: "мышление человека не дается ему от рождения, а формируется под воздействием общества", или, пресловутый "деятельностный подход".

Но это проблемы не произведений Ильенкова, а проблемы того, как их понимают. Ильенков ценен не тем, что он был выдающимся философом (хотя в любой из его статей идей хватило бы на добрый десяток современных кандидатских или докторских диссертаций). Он ценен другим, гораздо большим. Он был "рядовым марксистом", способным грамотно решать те вопросы, которые ставила эпоха. Решать на языке этой эпохи, ясно и понятно для людей именно этой эпохи. Именно это и является причиной того, что именно его философия оказывается "квинтэссенцией этой эпохи", и именно она может послужить добротной базой для дальнейшего развития теории.

В творчестве Ильенкова можно найти зародыш всех тех основных идей, без всесторонней разработки которых невозможно дальнейшее развитие не только человеческого духа, но материального производства. Тут вам и политэкономия переходного периода, и материалистическая диалектика, как логика перехода, и педагогика как сфера, где непосредственно производится человек будущей эпохи, и основы материалистической психологии, которая позволит поставить воспитание человека на научную основу. А еще масса интереснейших мыслей в области эстетики, искусствоведения, законченное материалистическое учение о прирое мышления.

Другими словами, Ильенков - тот философ, с которым не просто «можно идти в разведку»: без его философии никакая разведка возможных путей прорыва в будущее в принципе немыслима.