2023-й – год истории политической экономии. Очерки по истории классической политэкономии. Очерк четвёртый: К 200-летию со дня смерти Дэвида Рикардо (11 сентября)

2023-09-11 К. Дымов

Великий английский экономист Дэвид Рикардо (1772-1823) ушёл в вечность ровно двести лет тому назад. Именно в его трудах, написанных в 1814-17 годах, в особенности - в фундаментальных «Началах политической экономии и налогового обложения» (1817), классическая буржуазная политическая экономия нашла своё полное завершение, достигнув своей вершины. Вершина эта состояла, прежде всего, в том, что трудовая теория стоимости (ТТС) приняла у Дэвида Рикардо наиболее развитой и последовательный вид во всей домарксовой политической экономии.

«Отталкиваясь от Адама Смита», Рикардо не мог примириться со Смитовской непоследовательностью в ТТС: для Дэвида Рикардо закон трудовой стоимости есть абсолютный, всеобщий закон, действительный на всех стадиях развития общества, - и он не мог быть «отменён» при переходе от «первобытного состояния общества» (по А. Смиту) к капитализму. Рикардо отверг ошибочную теорию Смита о том, что при капитализме стоимость товаров якобы уже не определяется затратами труда на их изготовление, как это было при мелкотоварном производстве, но складывается из доходов - заработной платы, прибыли и земельной ренты. У Адама Смита и его последователей вытекало, что повышение или понижение зарплат должно вызывать соответствующее изменение стоимости и цен товаров. Однако Рикардо решительно заявляет: «Стоимость товара... зависит от относительного количества труда, которое необходимо для его производства, а не от большего или меньшего вознаграждения, которое уплачивается за этот труд». Повышение или понижение зарплат влияет, на самом деле, не на стоимость товаров, но лишь на распределение общественного продукта в пользу либо рабочего класса, либо его эксплуататоров.

Распределение национального дохода между классами общества учёный и понимал, собственно, как предмет политической экономии: «Определить законы, которые управляют этим распределением, - главная задача политической экономии. Как ни обогатили эту науку исследования Тюрго, Стюарта, Смита, Сэя, Сисмонди и др. [Тюрго, Сэй и Сисмонди - выдающиеся французские экономисты, до которых мы ещё доберёмся. - К. Д.], всё-таки объяснения, которые они дают относительно естественного движения ренты, прибыли и заработной платы, весьма мало удовлетворительны». Будучи идеологом промышленной буржуазии, Д. Рикардо открыл противоположность интересов буржуазии и пролетариата и фактически признал факт эксплуатации рабочих капиталистами. Но только он не сумел научно объяснить этот факт - и в силу своей буржуазной ограниченности Д. Рикардо, как и А. Смит, считал капиталистический строй «естественным и вечным».

Определение стоимости товаров трудом, затратами рабочего времени Рикардо сознательно принял как главный руководящий принцип всей своей политэкономии - и благодаря этому достиг в науке замечательных результатов. Велики заслуги его во многих разделах экономической науки - таких как денежное обращение и кредит, международные экономические отношения (МЭО), теория налогового обложения.

Велика заслуга Рикардо и в разработке методологии экономической науки. Не случайно уже современники говорили о Д. Рикардо, что он создал «новую науку политической экономии». Учёный стремился исследовать экономику как сложную систему, при определённых условиях достигающую равновесия, - и он был убеждён в том, что в экономике действуют объективные законы и существуют «механизмы саморегулирования», которые он и пытался отыскать. Читателей его научных работ поражала строгость и логичность мышления автора, его способность выстраивать логическую цепочку убедительных аргументов. Талантливый публицист и острый полемист, он при этом придерживался самых высоких принципов научной этики; ему были свойственны безупречная научная объективность и беспристрастность.

Дэвид Рикардо начинал экономистом-практиком, успешным биржевиком. Шаг к экономической теории позволили ему сделать многолетние занятия математикой и естественными науками, выработавшими у практика-дельца навыки абстрактного мышления. О том, как у Рикардо родился интерес к экономической теории, он сам рассказывал весьма занятную историю, больше похожую на исторический анекдот.

Якобы, отдыхая в 1799 году с семьёй на курорте Бат (Bath - это знаменитый курорт близ Бристоля с термальными радоновыми водами, известный ещё со времён Римской Британии), он случайно наткнулся в публичной библиотеке на «Богатство народов» Адама Смита, пролистал эту книгу, заинтересовался ею и затем прочитал. Скорее всего, это - такая же байка, как «яблоко Ньютона» или «чайник Джеймса Уатта», поскольку молодой Рикардо был человеком сведущим и вряд ли мог не знать про основополагающий экономический труд, которым зачитывалось «общество».

Так или иначе, этот «биржевой волк» увлёкся наукой до самозабвения и всю оставшуюся жизнь бескорыстно стремился к познанию истины. При этом Дэвид был очень скромным человеком, который до самого конца считал себя в науке чуть-чуть дилетантом. Из писем Рикардо видно, что поиски истины доставляли ему огромные муки, и порой лишь настойчивость друзей подталкивала его публиковать свои труды.

«Гений из Сити»: богач, мыслитель, человек

Дэвид Рикардо (Ricardo) родился в Лондоне 19 апреля 1772 года. Предками его были испанские евреи, бежавшие от религиозных преследований в Голландию. Отец будущего великого экономиста за несколько лет до рождения Дэвида (тот был в семье третьим ребёнком, а всего детей было 17 - заметим, что и Дэвид Рикардо стал многодетным отцом!) перебрался на Альбион, где вместо оптовой торговли взялся за операции с ценными бумагами. С систематическим образованием у Дэвида не сложилось - обучение в школе для него закончилось в 14 лет: отец заставил его заниматься семейным бизнесом. Два года юноша осваивал торговое дело в конторе его дяди в Амстердаме - совсем как Фридрих Энгельс, который вместо окончания гимназии вынужден был стажироваться на фирме Генриха Лёйпольда в Бремене!

Но хуже того: папаша строго-настрого запрещал Дэвиду изучать что-либо, что не пригодится ему в бизнесе! Как бы то ни было, уже в 16 лет будущий учёный стал ближайшим помощником отца, проявив себя наблюдательным, сообразительным и энергичным маклером. Однако в 21 год Дэвид вступил в конфликт с семьёй: юношу тяготили деспотизм и консерватизм отца - и он был совершенно равнодушен к религии. Женившись на христианке (она была из квакеров и тоже пошла против воли родителей), Дэвид порвал с семьёй и был изгнан из иудейской общины. В дальнейшем он выбрал себе новую веру - унитарианство. В условиях тогдашней Англии эта протестантская секта часто служила прикрытием атеизма; её адептами были оттого некоторые видные учёные, как, например, Ньютон и Джозеф Пристли.

Вообще, разрыв самого человека или же его родителей с иудаизмом - с этой узконациональной религией, которая требует от верующего замкнуться в «своей» среде и придерживаться всяких архаичных и абсурдных запретов и ограничений, - часто давал еврею «путёвку» в мир европейской культуры и науки, возможность реализовать себя в общественной жизни. Как примеры: Спиноза, Рикардо, Гейне, Маркс, да и тот же А. Эйнштейн, который точно не был религиозным человеком.

После разрыва с семьёй и еврейской общиной Рикардо пришлось начинать жизнь заново, полагаясь исключительно на собственные силы, - и он сумел «сделать себя сам»: разбогатеть, теперь уже самостоятельно играя на бирже. Надо иметь в виду, что в те времена фондовая биржа выглядела совсем не так, как сегодня. И дело не во внешних деталях, вроде огромных мониторов в биржевом зале, на которые выводится информация о котировках и проч. В начале XIX века акций было совсем ещё немного - статус акционерных обществ носили только колониальные компании типа Ост-Индской да Английский банк, до деривативов, понятное дело, биржевики тогда ещё не додумались; на бирже в те времена обращались в основном облигации государственного долга разных стран, на курсах которых - подверженных сменам экономической и политической обстановки - спекулянты и играли. У одной только Англии за годы наполеоновских войн консолидированный государственный долг вырос более чем в четыре раза! Естественно, это вызвало рост биржевой активности.

Рассказывают, что Рикардо-биржевик отличался необыкновенным чутьём, был способен к мгновенной реакции на изменения ситуации - и вместе с тем был весьма осторожен, никогда не терял хладнокровия и трезвого взгляда на вещи. Эти качества и принесли ему где-то к сорока годам огромное состояние, одно из самых больших в тогдашней Англии - 1 млн. ф. ст. Рикардо приобрёл роскошный дом в престижном квартале Лондона и большое поместье в графстве Глостершир, обзавёлся землёй - превратился в крупного землевладельца. После чего финансовый гений отошёл от дел, успокоившись на роли рантье и лендлорда (окончательно он закрыл членство своё на бирже в 1819 году, вложив всё нажитое состояние в землю, недвижимость и неспекулятивные ценные бумаги), - дабы, наконец, заняться любимой им наукой.

В тяге к знаниям он был просто ненасытен - однако удовлетворить эту жажду ему долгое время мешали деспотизм родителя, необходимость выживать в те годы, когда он, молодой отец, остался совсем без поддержки родни, затем - биржевая суета, погоня за барышом! Наконец Дэвид освободился от всего этого и занялся тем, к чему у него в самом деле лежала душа. Биржевик увлекался математикой и естественными науками, ставил опыты с электричеством и собрал коллекцию минералов, которой особенно гордился. Заметим, однако, что широтой эрудиции Дэвид Рикардо заметно уступал Адаму Смиту: так, его не особо интересовали искусство и художественная литература и даже, как это ни странно, история. Но, как замечает в книге «Юность науки» Андрей Аникин, это «трудно назвать недостатком Рикардо. Выполнение его исторической миссии в науке требовало огромной интеллектуальной концентрации в одной области. Если бы он пытался стать всезнайкой, он, вероятно, не смог бы сделать того, что он за короткое время сделал в политической экономии».

Со временем Рикардо начинает публиковать результаты своих экономических исследований, а в 1817 году выпускает свой главный труд: «Начала политической экономии и налогового обложения» ["Principles of Political Economy and Taxation"]. Книга была выпущена тиражом всего в 750 экземпляров - но она и не предназначалась для «широкой публики». Три части работы включают 32 главы. Первые семь глав - основы рикардовой системы, - и особенно важны глава первая («О стоимости») и вторая (о ренте), в которых, по оценке Карла Маркса, Д. Рикардо проникает в самую суть капиталистического способа производства. Далее следуют 14 глав, посвящённых налоговой проблематике, и, наконец, 11 глав с различными дополнениями и критикой других экономистов (Смита, Мальтуса, Сэя и др.). Уже в 1819 году вышло второе издание книги и затем, ещё при жизни автора, - третье.

Д. Рикардо был, можно сказать, жёстким мыслителем, чуждым сантиментам, - он описывал положение дел в современном ему обществе нередко даже с изрядным цинизмом. Это ему ставилось в вину - но как можно по-другому объективно писать о капитализме, об этом строе, агентов которого движет погоня за прибылью любой ценой? Не случайно Томас Карлейль (1795-1881), критиковавший капитализм с реакционно-романтических позиций, с позиций феодального социализма (философу принадлежит замечательнейшая формула буржуазного либерализма: «Анархия плюс констебль»!), назвал политическую экономию dismal science - «мрачной наукой».

Однако в жизни Д. Рикардо - этот матёрый биржевой спекулянт и циничный писатель - был добрейшим и щедрым человеком, организовавшим в своём имении школу для бедняков и жертвовавшим деньги на больницы и приюты. Люди, знавшие Рикардо, описывают его как приятного в общении человека, прекрасного друга. Личность учёного замечательно характеризует его многолетняя дружба с Томасом Мальтусом - несмотря на то, что в науке и публицистике они были противниками.

Немаловажную роль в судьбе классика сыграло его знакомство с шотландским экономистом, философом-юмистом и публицистом по социально-экономическим вопросам Джеймсом Миллем (1773-1836). Будучи на год младше своего друга, как раз Милль - выпускник богословского факультета Эдинбургского университета, отказавшийся, однако, от духовного сана, поначалу выступал наставником Рикардо, а в последующем побуждал стеснительного и сомневавшегося в убедительности его научных выводов коллегу к публикации его первых работ. Но когда идеи Рикардо получили признание, уже сам Милль объявил себя его учеником - правда, в своих работах («Элементы политической экономии», 1821) этот буржуазный экономист, идеолог либерализма, защищал отнюдь не самые сильные стороны учения Рикардо. К. Маркс писал в «Теориях прибавочной стоимости», что Джемс Милль «изложил теорию Рикардо в систематической форме, хотя лишь в довольно абстрактных очертаниях» и «с него поэтому начинается разложение рикардианской школы».

Помимо Мальтуса и Милля, Рикардо состоял в интенсивной переписке с Мак-Куллохом (он первым дал позитивную рецензию на рикардовские «Принципы...») и Сэем. В его доме проходили собрания экономистов, и из этих собраний в 1821 году возник лондонский клуб политэкономов. Рикардо вёл заседания - и «модерировал», как сейчас модно говорить, возникавшие на них дискуссии с величайшим тактом!

А ещё он написал статью о фондовом рынке для Британской Энциклопедии.

Проявив себя на научной ниве, великий мыслитель решил попробовать себя и в политике - в 1819 году он был избран в Палату общин от какого-то ирландского захолустья, где он так и не появился. Все четыре года, проведённые в парламенте, Рикардо был очень активен и крайне аккуратно исполнял депутатские обязанности, что, между прочим, опять же, отбирало уйму времени и мешало науке. Формально он не примкнул ни к одной партии, но, что естественно для экономиста-фритредера, тяготел к либералам-вигам, хотя частенько голосовал и против них, сохраняя своё собственное, независимое мнение. Сохранились парламентские речи Рикардо - и их тоже, как и его научные сочинения, характеризует предельно строгая логичность.

В парламенте Рикардо выступал, в полном следовании своей экономической системе, за свободу торговли, за сокращение госдолга и нормализацию денежного обращения - и, что особенно надо отметить, отстаивал свободу печати и собраний, чем проявил себя как убеждённый и последовательный буржуазный демократ. Он, между прочим, выступал и за легализацию рабочих союзов, запрещённых в то время в Англии. Рабочее движение тогда только-только ещё зарождалось, нося стихийный характер. Перед глазами Рикардо прошло движение луддитов, которое наибольший свой размах приняло в 1811-12 годах. В защиту рабочих открыто выступил в Палате лордов один только Джордж Байрон; Рикардо же первым в истории дал трезвый научный анализ социальных последствий применения машин в промышленности.

Умер учёный в расцвете сил - в 51 год, от какой-то инфекции - в собственном имении. Вследствие болезни и кончины осталась незаконченной последняя работа Д. Рикардо под названием «Абсолютная и относительная стоимость», в которой он развивал свою ТТС. Под абсолютной стоимостью Рикардо понимал заключённое в товаре количество труда как субстанцию стоимости, а под относительной - его меновую стоимость, т. е. количество другого товара на обмен. Однако, подойдя в этой работе вроде бы к пониманию абстрактного труда, создающего «абсолютную» стоимость, он так и не попытался проникнуть в характер труда, создающего её.

Д. Рикардо, как и А. Смит, не смог довести ТТС до конца, не смог преодолеть главную трудность, оказавшуюся «не по зубам» экономистам до Маркса: вопрос о том, чем же обменивается рабочий с капиталистом. Рикардо остался при ошибочной точке зрения, согласно которой пролетарий продаёт свой труд, не рабочую силу.

Не смог он понять и преобразования стоимости в т. н. цены производства на основе уравнивания отраслевых норм прибыли - в этом явлении находит выражение вовсе не отрицание закона стоимости, но его развитие по мере становления системы капитализма. В решении проблемы цен производства Рикардо, вообще, славно «сел в лужу»: не сумев «вписать факты в свою теорию», он попытался попросту «замять» проблему, доказывая, будто отклонения цен производства от стоимости случайны и невелики, и ими можно пренебречь. Понятное дело, теоретической беспомощностью мыслителя сполна воспользовались его критики... Как мы не раз уже подчёркивали, разрешить затруднения трудовой теории стоимости смог только гений К. Маркса.

Грандиознейшей ошибкой Д. Рикардо стало и то, что он отрицал возможность кризисов перепроизводства. Убеждённый, в целом, в том, что сами механизмы капиталистической экономики ведут к установлению в ней «равновесия», Рикардо полагал, что производство, порождая доходы, создаёт и платёжеспособный спрос, обеспечивая этим реализацию всей массы создаваемых товаров и услуг. Заложенное в капиталистическом способе производства противоречие между производством и потреблением было Рикардо неведомо. В принципиальном вопросе о возможности экономических кризисов перепроизводства англичанин проиграл научный спор французскому мелкобуржуазному экономисту Сисмонди - хотя тот, заметим, не вполне понимал причины возникающего перепроизводства. Прозорливее Рикардо оказался и его друг-оппонент Томас Мальтус - поразительным чутьём тот «схватил» противоречие капитализма, поставив вопрос о реализации произведённого продукта.

Мальтус предложил и свой «рецепт» его решения: расширение в буржуазном обществе «средних», т. е. не относящихся ни к буржуазии, ни к пролетариату, слоёв, занятых непроизводительным трудом, а зачастую и откровенно паразитических, - с тем, чтобы их личное потребление компенсировало «воздержание» капиталистов и «недопотребление» рабочего класса. Во многом идеи Мальтуса и были реализованы в XX веке, в «социально ориентированном» «обществе потребления». И не случайно Джон Мейнард Кейнс (1883-1946), крупнейший буржуазный экономист XX века, выступавший за регулирование капиталистической экономики и стимулирование государством народного потребления, писал о том, что капитализму было бы лучше, если б экономическая наука с самого начала пошла «по Мальтусу, а не по Рикардо»!

Дэвид Рикардо всего двух лет не дожил до первого кризиса перепроизводства 1825 года. Если б дожил, вероятно, он пересмотрел бы многие свои взгляды и смог бы дальше двинуть свою теорию. Однако, как говорится, у истории нет сослагательного наклонения. Увы, каждый великий мыслитель уносит в могилу свои нереализованные идеи, свои задуманные, но не написанные книги... и свои заблуждения уносит тоже!

Свобода торговли и экономическое развитие народов

Взлёт научной карьеры Рикардо пришёлся на тот период, когда после победы над Наполеоном - и благодаря ей - европейские рынки открылись для английских товаров, дешёвых и самых качественных в тогдашнем мире. В то время происходила промышленная революция, внедрялись новейшие достижения техники - и тот же Д. Рикардо отправился в туристическую поездку на Континент в 1822 году уже на пароходе. Как экономист, Рикардо отразил уже новый этап в развитии капитализма - этап крупного машинного производства, пришедший на смену мануфактурному периоду, отражённому такими политэкономами, как Уильям Петти и Адам Смит.

Денежное обращение Британии было подорвано затянувшимися войнами - в 1797 году Английскому банку было разрешено прекратить размен его банкнот на золото, что превратило банкноты в быстро обесценившиеся бумажные деньги. Но, с другой стороны, обильный приток золота в «мастерскую мира», победившую в войнах главного своего конкурента, сделал возможным переход Англии к золотому стандарту как наиболее устойчивой денежной системе, какая только возможна при капитализме. Проблема денежного обращения очень волновала тогда британцев!

И совершенно естественно, что Дэвид Рикардо, как профессионал в денежных вопросах, начал свой путь в науке с исследования проблем денежного обращения. В работах 1809-11 годов он жёстко критиковал политику заправил Английского банка и правительства тори, наживавшихся на инфляции в ущерб экономическому процветанию нации. Именно работы Рикардо, в которых он предложил и обосновал денежную реформу, упорно настаивая на том, что устойчивое денежное обращение, основанное на золоте, есть важнейшее условие роста экономики, - эти его работы во многом подготовили введение в Англии в 1819 году золотого стандарта. В конце жизни он даже предлагал отнять у Английского банка - этой частной акционерной компании - право эмиссии банкнот, передав данное право специально основанному Национальному банку. Однако это слишком смелое предложение было отвергнуто.

В основу своей теории денег Рикардо тоже пытался положить ТТС - но делал это непоследовательно и в итоге скатился к количественной теории денег Д. Юма, безуспешно пытаясь примирить её с теорией трудовой стоимости. Видя в деньгах единственно средство обращения и не понимая всей сложности и многообразия их функций, великий мыслитель так, увы, и не увидел принципиальной разницы между металлическим и бумажноденежным обращением, перенеся явления второго на первое и считая золото тоже, в сущности, лишь знаком стоимости. Но, быть может, именно профессионализм Рикардо-финансиста не позволил ему посмотреть на вещи шире и действительно создать теорию денег, основанную на трудовой стоимости?

Как представителя английской торговой нации, Дэвида Рикардо особенно интересовал вопрос: Почему та или иная страна экспортирует те или иные товары, специализируясь на их производстве? Иными словами, его интересовал вопрос о факторах, определяющих потоки международной торговли, - и что даёт, собственно говоря, внешняя торговля для роста производства и экономического прогресса? Его предшественник - Адам Смит - полагал, что специализацию стран определяет сама природа: так, в Шотландии, быть может, теоретически и можно бы было производить вино, но климат Португалии для этого подходит куда лучше!

Рикардо пошёл дальше: он открыл принцип сравнительных издержек, или сравнительного преимущества. Суть его в следующем: если в стране А выгоднее, чем в стране Б, производить и товар № 1, и товар № 2, но при этом по товару № 1 преимущество страны А больше, то страна А будет специализироваться на товаре № 1, тогда как выпуск товара № 2 сделается специализацией страны Б. Этот вывод учёный сделал, опираясь на ТТС и применив математическое моделирование, - он, хорошо зная математику, вообще любил всякого рода числовые примеры и расчёты! Он показал, что специализация помогает странам наращивать выпуск товаров.

Принцип сравнительных издержек действует не только при капитализме - он применим к международному разделению труда вообще. При социализме для роста производительных сил также необходимо применять принцип сравнительных издержек в отношениях между странами социалистического лагеря. Разница в том, конечно, что при капитализме сей принцип пробивает себе дорогу стихийно, тогда как при социализме он должен служить основой планирования производства в разных странах и товарооборота между ними - причём в интересах развития каждой страны и для создания возможностей ускоренного роста отставших в своём развитии наций.

И при капитализме - абстрактно теоретически - принцип сравнительных издержек тоже может дать выгоду даже отсталой стране, поскольку она получает возможность покупать определённые товары дешевле, чем она могла бы их сама производить. Но на практике капитализма торговля между развитыми и отсталыми странами характеризуется неэквивалентным обменом, обусловленным целым рядом факторов, включая монополизацию производства высокотехнологичных товаров компаниями из развитых стран, а также завышенный курс т. н. мировых валют, дающий возможность задёшево скупать продукты слабых стран с недооценённой валютой. Кроме того, узкая, однобокая специализация некоторых слаборазвитых стран на производстве всего одного-двух сырьевых продуктов (т. н. «монокультура» в сельском хозяйстве) делает их экономику чрезвычайно уязвимой к колебаниям конъюнктуры на рынке. Рыночный грабёж Третьего мира задерживает его развитие, лишает ресурсов для улучшения системы образования, препятствует повышению стоимости рабочей силы - и, соответственно, задерживает внедрение современной техники и не позволяет развиваться современным промышленным производствам.

Принцип сравнительных издержек консервирует деление наций на развитые и отсталые, занятые примитивными сырьевыми и «отвёрточными» производствами.

Уже сам Рикардо оправдывал своим принципом то положение, когда Англия производит на мировой рынок промышленные изделия, а все остальные страны - поставляют сырьё да продовольствие. В дальнейшем же принцип сравнительных издержек стал использоваться буржуазными экономистами для оправдания узко-сырьевой специализации стран Юга, как аргумент против их индустриализации.

Во времена Смита - Рикардо свобода торговли была в целом прогрессивной идеей: с одной стороны, она была направлена на ликвидацию остатков феодализма в Англии и других странах, а с другой стороны - на формирование мирового рынка как важнейшей предпосылки развития производительных сил. Ныне же «свобода торговли» служит орудием угнетения и грабежа развивающихся стран, подчинения их интересам транснационального капитала, она в большинстве случаев мешает развитию отсталых стран - а значит, эта идея носит теперь реакционный характер.

Да и сама общая установка классиков буржуазной политэкономии - А. Смита и Д. Рикардо - на то, что необходимо дать полный простор частной инициативе, не сковывая её «вмешательством государства», со всей очевидностью ведёт в наше время к обострению всех противоречий капитализма, выливающихся во всё более жестокие и разрушительные экономические кризисы. Кроме того, прославленная «свобода частного предпринимательства» становится всё более несовместимой и с требованиями экологии: неисправимо хищнический капиталистический способ природопользования зашёл в тупик, ставя, по существу, непреодолимые преграды для дальнейшего роста производительных сил общества в глобальных масштабах.

Борьба против «хлебных законов» и теория земельной ренты

Практически отстаивание свободы торговли в Англии первой половины XIX века проявлялось в борьбе против т. н. «хлебных законов». То была борьба за свои экономические интересы двух эксплуататорских классов: промышленной буржуазии и землевладельцев-лендлордов. После окончания войны землевладельцы добились от торийского парламента принятия новых законов, ограничивавших ввоз зерна в Англию (вообще, такие законы принимались в интересах земельных магнатов ещё с XV века!), - это взвинтило цены на хлеб и способствовало росту земельной ренты, извлекаемой владельцами земли, но было крайне невыгодно промышленникам, т. к. вздорожание хлеба повысило цену рабочей силы пролетариев. В дискуссиях вокруг «хлебных законов» Рикардо выступал как выразитель интересов буржуазии (даром, что он сам был крупным землевладельцем - но он же ведь только стал таковым!), тогда как, среди всех прочих, его непримиримый оппонент Томас Роберт Мальтус (Malthus; 1766-1834), второй сын помещика-сквайра, принявший после получения престижного образования духовный сан, рьяно защищал интересы землевладельцев. (Удивительно, однако, что по своим политическим взглядам Мальтус не был тори, т. е. консерватором - он-то как раз был либералом-вигом, только очень умеренным!)

Полемику с Рикардо Томас Мальтус вёл на страницах своей книги 1820 года «Принципы политической экономии» - работы, намного менее известной, чем по-своему эпохальный «Опыт о законе народонаселения» (первый вариант - 1798, анонимно). Реакционеру Мальтусу были чужды основополагающие идеи Рикардо: ТТС, представление о ренте как паразитическом доходе, идея свободы торговли. Но ведь именно в многолетних спорах Дэвида Рикардо с его оппонентом и другом и была выработана рикардианская теоретическая система! Более того, Мальтус оказал немалое воздействие на взгляды самого Рикардо - что мы ещё будет показано ниже.

Раз уж мы затронули Томаса Мальтуса, то надобно разъяснить, что его нельзя рассматривать как безоговорочно одиозную, «демоническую» фигуру. Так, К. Маркс и Ф. Энгельс считали, что Мальтус, хоть и в извращённой форме, отразил реальные пороки и противоречия капитализма. В заслугу этому человеку можно поставить то, что он, по сути дела, первым в истории человеческой мысли поставил вопрос об ограниченности природных ресурсов Земли - сегодня такое утверждение кажется нам банальной аксиомой, но эта аксиома, как и всякая аксиома, утвердилась лишь в результате длительной человеческой практики, а именно - в результате развития производительных сил человечества в XIX - XX столетиях. Другое дело, что этот вопрос Мальтус поставил - и попытался дать своё решение проблем, в наше время называемых «глобальными», - в русле апологии эксплуататорских порядков...

Отчасти в борьбе против «хлебных законов» буржуазию поддерживал рабочий класс, также кровно заинтересованный в удешевлении хлеба, - и дискуссия вокруг «хлебных законов», захватившая английское общество сверху донизу, несомненно, поспособствовала идейно-теоретическому воспитанию мужавшего пролетариата.

Жаркие дебаты по поводу «хлебных законов» не могли не стимулировать исследования аграрных отношений. Важнейшим научным достижением Дэвида Рикардо является его теория земельной ренты. Теория ренты прочно основана у него на ТТС - экономист отбросил все заблуждения предшественников насчёт того, что источником ренты может быть какая-то особая «щедрость природы»; для него источником ренты является исключительно прилагаемый к земле труд. Проблема в том, что из-за ограниченности земельных ресурсов аграриям приходится переходить к возделыванию худших земель - и стоимость сельскохозяйственных продуктов определяется затратами труда на относительно худших участках земли. Ибо даже самый плохой участок земли должен приносить предпринимателю-фермеру - а в Англии той поры классическое крестьянство уже практически исчезло! - среднюю прибыль, иначе капиталист этим делом и заниматься не станет. При этом «излишек» прибыли с лучших земель (под лучшими землями здесь понимаются не только более плодородные земли, но и участки, более выгодно расположенные, - находящиеся поблизости от рынков сбыта сельхозтоваров или от транспортных путей их вывоза, что минимизирует транспортные издержки) взимается их владельцами, сдающими принадлежащие им земельные участки в аренду фермерам, как земельная рента.

Эту ренту, открытую Д. Рикардо, Маркс назвал дифференциальной рентой (потому что она дифференцируется в зависимости от качества участка земли). Но Рикардо ошибся в другом: он полагал, что самые худшие земли вообще не приносят их собственникам ренты. Маркс же показал, что это не так и открыл ещё один вид земельной ренты - абсолютную ренту, которая возникает вследствие определённых особенностей сельскохозяйственного рынка и достаётся владельцам всех участков.

В своей теории ренты Рикардо ссылался на пресловутый закон «убывающего плодородия почвы». Его выдвинул в XVIII веке французский экономист Анн Тюрго - и на него опирался Томас Мальтус, который, вообще, почерпнул свои идеи, ныне называемые «мальтузианскими», у целого ряда авторов XVIII столетия, включая малоизвестных итальянских экономистов и писателей. Мальтусовская же теория народонаселения повлияла на Рикардо. Согласно означенному «закону», каждое дополнительное вложение труда и капитала в землю приносит всё меньший прирост получаемого продукта, а при достижении некоторого предела прирост продукции становится невозможным, так что и вложения капитала становятся бесполезными.

Более поздние буржуазные экономисты, такие как американец Джон Бейтс Кларк (1847-1938), возвели этот закон «убывающего плодородия почвы» в ранг универсального «закона убывающей производительности», справедливого и для промышленного производства. С его помощью буржуазная апологетическая наука объясняет тенденцию к снижению нормы прибыли, оправдывает рост земельной ренты и ухудшение положения трудящихся масс - в общем, пытается объяснять беды и проблемы капитализма не его имманентными противоречиями, но «законами самой природы». Закон «убывающего плодородия почвы» опровергнут классиками марксизма и самой хозяйственной практикой: в том же земледелии внедрение новых агротехнологий и сортов растений, механизация труда землепашцев позволяет круто увеличивать производство продовольствия как с гектара пашни, так и в расчёте на одного работника, - так что в росте цен на еду и в позорном сохранении голода на планете, если кто и виноват, то не «убывающее плодородие почвы», а капитализм!

Вынужденный переход к возделыванию всё более худших земель означает рост дифференциальной ренты. Из этого Рикардо сделал вывод о тенденции к росту доли паразитической земельной ренты в доходе общества - в ущерб прибылям капиталистов, а значит, и в ущерб накоплению ими капиталов, необходимому для экономического прогресса нации, для роста ВВП, как сказали бы сегодня. В этой тенденции экономист видел едва ли не самую большую опасность для капитализма. Отмена «хлебных законов» обосновывалась необходимостью сдержать рост ренты и перераспределить общественный продукт в пользу промышленников, которые бы направили дополнительные прибыли на расширение производства. Джеймс Милль, который вообще старался выдвинуть на первый план противоположность интересов буржуазии и землевладельцев, «задвинув» на второй план антагонизм буржуазии и рабочего класса, пошёл дальше: он потребовал высокого налогообложения ренты - доходящего до фактической национализации земли и перехода ренты к государству.

Мальтус же отстаивал получение ренты землевладельцами, обосновывая это тем, что те спустят извлечённый ими доход на личное потребление, на предметы роскоши, обеспечив тем самым капиталистам реализацию произведённой товарной массы. Ещё раз подчеркнём: в мальтусовой политической экономии, в противовес взглядам классической школы Смита - Рикардо, паразитизм - благо для общества, для буржуазного, понятное дело, общества, которое без паразитизма и не проживёт!

Так или иначе, борьба буржуазии против аристократии за отмену «хлебных законов» не была простой. Она увенчалась победой только тогда, когда, с одной стороны, сама буржуазия достаточно окрепла и «взяла бразды в свои руки», а с другой стороны, когда чартистское движение вынудило буржуа и помещика забыть про их распри. Окончательно «хлебные законы» были отменены только в 1846 году.

Исторические судьбы учения Дэвида Рикардо. Левое рикардианство

Место Рикардо в истории политической экономии мне представляется чем-то похожим на место Г. В. Ф. Гегеля в истории философии. Гегель противоречив: его революционный диалектический метод находится в противоречии с его сугубо консервативной идеалистической системой. Это вызвало раскол среди гегельянцев: на правых гегельянцев (старогегельянцев), отбросивших прочь диалектику Гегеля и эпигонски отстаивавших реакционные стороны его философии, и левых гегельянцев (младогегельянцев), делавших из философии их кумира не только атеистические, но и революционные выводы. Раскол этот оказался продуктивным: младогегельянство развилось в новую философию, соединившую диалектику Гегеля с материализмом.

Точно так же противоречив и Рикардо: открытый им антагонизм интересов буржуа и пролетария находится в противоречии с его общей установкой но то, что капитализм есть «естественный и вечный» строй общества, процессы движения которого якобы имеют тенденцию к достижению «равновесия», сиречь к той самой «стабильности», на которую молятся буржуазные политики. Противоречивость Дэвида Рикардо так же расколола его последователей: на «правых рикардианцев» - апологетов капитализма - и левых рикардианцев, ставших, по сути дела, первыми в Англии социалистами. Они-то и «ухватились» за выдвинутое Рикардо положение о том, что прибыль капиталиста и заработная плата рабочего находятся в обратной зависимости: чем выше зарплата, тем меньше прибыль капиталиста, и наоборот. Правда, социалистами левые рикардианцы были в массе своей мелкобуржуазными.

Таким был, например, Томас Годскин (1787-1869), выступивший в 1820-х годах с критикой капитализма в работах «Защита труда от притязаний капитала» и «Популярная политическая экономия». Главный тезис Годскина состоял - в духе ТТС Д. Рикардо - в том, что единственным источником создаваемой стоимости является труд, а потому и продукт труда должен целиком доставаться рабочему; капиталист же присваивает часть труда рабочего неправомерно. Мелкобуржуазные социалисты выдвинули положение о том, что рабочий по справедливости должен получать «полный продукт своего труда», - хотя на самом деле это невозможно и при социализме, ибо часть произведённого трудом работника продукта должна быть изъята на расширение производства и удовлетворение потребностей всего общества.

Присвоить «полный продукт своего труда» теоретически может разве что работающий «сам на себя» единоличник. Поэтому выход из верно подмеченных им пороков и противоречий капитализма мелкобуржуазный социалист Годскин видел в замене капитализма мелкотоварным производством ремесленников и крестьян, не понимая, что как раз мелкотоварное производство и является исходным пунктом развития капитализма. Характерно само понимание Годскиным природы капитала - взятое от экономистов-классиков и не преодолённое им, - понимание их как средств производства самих по себе, вне зависимости от того, кому они принадлежат, в чьей собственности находятся; понимание его как вещей, а не общественного отношения. Отсюда лозунг английских социалистов: «Нам нужен капитал, а не капиталисты».

Д. Рикардо оказал большое влияние на становление экономических воззрений К. Маркса - хотя это влияние, я полагаю, несопоставимо с тем влиянием, которое оказал Гегель на становление Маркса-философа. Всё же следует признать, что и Рикардо - менее исполинская фигура в истории политической экономии, чем фигура Гегеля в философии. Фундамент здания немецкой классической философии заложил Кант, а Гегель возвёл его стены. В политэкономии А. Смит и заложил фундамент, и даже возвёл стены, тогда как Д. Рикардо, скорее, только достроил здание. Поэтому «Гегелем в политэкономии», думается, правильнее было б считать шотландца. С другой стороны, однако, у Смита, определившего развитие политической экономии на долгие десятилетия вперёд, не сложилось как таковой его школы - тогда как у Рикардо было множество прямых последователей, которые составили продуктивно противостоящие идейно-научные течения. Преодоление противоречивости учения Рикардо, не Смита, вывело развитие политэкономии на качественно новую ступень.

Известно, что поначалу и самого Маркса кое-кто трактовал как рикардианца - такой точки зрения придерживался, например, киевлянин Николай Зибер (1844-88), который в магистерской диссертации 1871 года «Теория ценности и капитала Д. Рикардо в связи с позднейшими дополнениями и разъяснениями» дал первую в России рецензию на «Капитал». В этой работе, высоко оценённой самим Марксом, Зибер блестяще раскрыл преемственность экономического учения Карла Маркса по отношению к Смиту - Рикардо, однако так и не понял того, что теория Маркса стала качественно новым этапом в развитии политической экономии, что Маркс создал принципиально новую науку. К слову, Н. Зибер осуществил очень хороший перевод ряда трудов Рикардо на русский язык («Сочинения Давида Рикардо», СПб., 1882).

Гегель, далее, после того как созданная им и развитая К. Марксом диалектика стала «грозным оружием в руках пролетариата», оказался в глазах буржуазии «весьма сомнительной и подозрительной личностью»; можно сказать: «диалектика Маркса отбросила на него тень»! Так же и Рикардо: с ростом и развитием рабочего революционного движения он - выразитель интересов буржуазии - стал буржуазии неугоден! «Марксова трудовая теория стоимости отбросила тень на Рикардо»: того стали критиковать как раз за его главное достижение - за его ТТС, в противовес которой буржуазная наука предложила «более современную» теорию предельной полезности; Рикардо обвиняли в излишней абстрактности и схоластичности. В вину ему поставили и его тезис об объективной противоположности интересов рабочего класса и капиталистов: дескать, экономист этим разжигал рознь внутри нации! Ярый апологет капитализма американский экономист Генри Чарльз Кэри (1793-1879), создавший теорию «гармонии интересов» (всех классов буржуазного общества), так прямо и называл теорию Рикардо системой раздора между классами! Одним словом, буржуазный экономист Рикардо тоже выявился опасным для общества смутьяном!

Классическая буржуазная политическая экономия в своём развитии как бы чуть опережала немецкую классическую философию - становление трудовой теории стоимости произошло в целом раньше, чем становление развитой идеалистической диалектики. Отметим ещё одно интересное совпадение: издание главных трудов Гегеля - «Науки логики» (1812-16) и «Энциклопедии философских наук» (1817) - практически совпало с выходом «Принципов политической экономии...» Рикардо.

Так или иначе, творцы классической политэкономии не успели получить на вооружение новый, диалектический метод исследования - вопрос, правда, ещё в том, готовы ли были они принять его на вооружение! И помимо общей буржуазной ограниченности их кругозора, это мешало им развивать свою науку, углубляясь в сущность экономических явлений. У Рикардо строго логическое мышление вместе с тем отличалось метафизичностью и антиисторичностью. Экономические категории для него суть вечные и неподвижные, он видел в них естественные свойства вещей, а не выражение общественно-производственных отношений людей. В исследовании стоимости или, скажем, проблемы распределения национального дохода Рикардо больше обращал внимание на количественную сторону явлений - так, его больше интересовали пропорции «дележа пирога» между классами общества, из-за чего он и не вникал в природу отношений распределения и не смог поэтому раскрыть «тайну прибавочной стоимости», к которой он так близко подходил. Рикардо видел только лишь отдельные формы прибавочной стоимости (прибыль, рента и т. д.) - и не смог подняться к этому обобщённому понятию, как это сумел сделать Маркс, который, владея диалектикой сущности и явления, содержания и формы, за многообразными превращёнными формами разглядел содержание отношений эксплуатации труда.

Экономическая теория Рикардо давала крайне зыбкую опору тем, кто пытался делать из неё социалистические выводы. Согласно его представлению, - которое сложилось под влиянием теории народонаселения Мальтуса, - цена труда, то бишь уровень заработных плат, колеблется вокруг его стоимости, имея тенденцию тяготеть к ней: при повышении цены труда растёт рождаемость и оттого предложение труда превышает спрос; тогда как при понижении цены труда, наоборот, рождаемость падает, а смертность возрастает, из-за чего рабочие руки оказываются в дефиците.

Получалось, что «цена труда», как выражение стоимости жизненных средств рабочего и его семьи, есть некая постоянная, исторически неизменная величина. Из взглядов Мальтуса и Рикардо возник т. н. «железный закон заработной платы», проповедовавшийся Лассалем и утверждавший бесполезность и бессмысленность борьбы рабочего класса за повышение заработных плат. Очевидно, что этот «закон» находится в вопиющем противоречии с открытой самим Дэвидом Рикардо обратной зависимостью между заработной платой и прибылью - из которой прямо вытекает, что рабочий своей борьбой способен повысить зарплату за счёт прибыли хозяина!

Будучи буржуазным экономистом, Рикардо отверг социалистический проект его ровесника Роберта Оуэна (1771-1858), поскольку он-де противоречит «опыту веков». Он, кроме того, был категорически против английского налога на бедных, т. е. против зачатков той системы социального обеспечения, что развилась в XX веке.

Рикардо, таким образом, был страшно далёк от социализма и совершенно не был «левым», однако ему выпала историческая честь выступить одним из последних мыслителей буржуазии как пока ещё восходящего класса, чьи идеи могли быть использованы при создании новой науки, обосновывающей путь к новому обществу.

Правое рикардианство: откровенная апология капитализма

Как показано классиками марксизма, вследствие обострения противоречий капитализма и подъёма рабочего движения уже к середине позапрошлого столетия «пробил смертный час» научной буржуазной политической экономии - и та быстро выродилась в т. н. вульгарную политическую экономию, которая вместо поиска истины занимается беззастенчивой апологией капитализма. Изменилось даже само понимание предмета политической экономии: если для Рикардо это была наука о законах распределения общественного продукта - но такие исследования чреваты неприятными для господствующего класса политическими выводами, вот беда! - то отныне буржуазией была востребована внешне аполитичная «наука обогащения».

Выхолащивать Рикардо буржуазная экономическая наука принялась сразу же после его смерти - а может, ещё и при жизни. Ближайшие последователи учёного - Джеймс Милль и Джеймс Рамси Мак-Куллох - занимались лишь старательным воспроизведением и популяризацией Рикардо, совершенно не понимая его идей.

В разработке своей ТТС Д. Рикардо зашёл в тупик и впал в противоречия. Мы знаем, как разрешил и преодолел эти противоречия Маркс. Это было действительное разрешение противоречий, тогда как апологетам капитализма необходимо было дать своё разрешение их, которое бы оправдывало капиталистическую эксплуатацию - которое оправдывало бы получение капиталистом прибыли, создаваемой, как тут ни крути, трудом его наёмного работника. «Правые» последователи Рикардо пытались выстраивать свою апологию капитализма на ТТС - однако у них это выливалось в извращение теории, в форменное издевательство над ней, и в итоге, убедившись в том, что последовательно проводимая теория трудовой стоимости неотвратимо вскрывает природу капиталистической эксплуатации, вместо того, чтоб её всячески «замазывать», буржуазная политэкономия от ТТС открестилась. Однако критика «правого рикардианства», данная Марксом, помогла «удержать» всё то ценное, что было у Д. Рикардо, и создать последовательную и завершённую трудовую теорию стоимости, из которой выводится главное у Маркса: теория прибавочной стоимости.

В трактовке Рикардо капитал есть накопленный труд. Именно, труд! - за это и «ухватились» ближайшие эпигоны мыслителя, Джеймс Милль и Мак-Куллох, заявившие о том, что стоимость создаёт всякий труд, в т. ч. и накопленный: машина на фабрике тоже, мол, трудится! Шотландец Джеймс Рамси Мак-Куллох (1784-1864), одно время занимавший кафедру политэкономии в Лондонском университете, называл трудом всякую совокупность движений и даже воздействие сил природы. Всё просто и справедливо: машина, принадлежащая капиталисту, тоже «трудится», принося прибыль владельцу, тогда как рабочий получает «полную стоимость своего труда»! Думается, некоторые современные экономисты, если б они интересовались историей политэкономии, нашли бы эту теорию «реально крутой» - и объявили бы трудом, созидающим стоимость, «труд» роботов, настолько похожих на людей!

Кстати, в трактовке Мак-Куллоха и подобных ему апологетов и земля тоже «работает», принося «трудовой» доход землевладельцу. Нетрудно увидеть, что в руках Дж. Милля и Мак-Куллоха ТТС превратилась в свою противоположность!

Не сумев объяснить и оправдать прибыль в рамках ТТС Рикардо, экономисты вынуждены были вернуться к теории Адама Смита - к представлению о том, что при капитализме стоимость слагается из доходов всех участников производства. Так возникла теория факторов производства: таковыми служат труд, капитал и земля, собственники которых - рабочие, капиталисты и землевладельцы, - сотрудничая между собой (sic!), получают причитающиеся им доходы каждый за свой вклад в общее дело. Каждый из указанных трёх факторов производства - не только труд, но также капитал и земля! - создаёт якобы стоимость. В рамках означенной концепции («теория издержек производства») пришлось, извращая то обстоятельство, что, в самом деле, в процессе производства стоимость средств производства переносится на готовый продукт, «слагать» цену товара из «цены труда» и цен использованных средств производства (из издержек) - что само по себе бессмысленно, так как цены нельзя объяснять ценами: политэкономия обязана раскрыть конечную основу цен!

Последующие апологеты - 30-х - 50-х годов XIX века - стали ещё дальше отходить от А. Смита и Рикардо, двигаясь к субъективистским концепциям Уильяма Стэнли Джевонса (1835-82) и Альфреда Маршалла (1842-1924). Издержки стали трактоваться уже не выраженными в объективно существующих стоимостях, но как некие субъективные жертвы рабочего и работодателя. Всё больше стали считать, что стоимость определяется не только затратами труда, но и другими факторами, включая полезность товара для его покупателя, - так возникла теория предельной полезности, которую буржуазная политическая экономия противопоставляет ТТС.

Фактически экономистами было отброшено самое понятие стоимости как естественной основы, вокруг которой происходят колебания цен под воздействием изменений соотношения спроса и предложения; вместо этого экономисты проводят формальный анализ ценообразования на основе изменений предложения и спроса.

На теорию трёх факторов производства опирался и Нассау Уильям Сениор (Senior; 1790-1864). Но он ещё попытался теорию развить, исходя из представления о том, что человек стремится к получению удовольствий, но из-за необходимости производить необходимые ему для жизни блага вынужден своими удовольствиями жертвовать: рабочие отказываются от праздного времяпрепровождения, тогда как капиталисты «воздерживаются» от непроизводительного потребления, превращая доход в капитал, - и наградой за «воздержание» им служит получаемая прибыль!

Сениор, к слову, очень не любил - как и всякий, наверное, капиталист, - когда рабочие предаются пустому времяпрепровождению. Когда в Англии развернулось движение за сокращение рабочего дня с 11 часов до 10, этот учёный муж придумал теорию, согласно которой прибыль и создаётся-то в этот последний час работы, - так что сокращать рабочий день ни в коем случае нельзя, это разорит капиталистов!

Позднее английский экономист Альфред Маршалл заменил явно неприлично звучащее слово «воздержание» (abstinence - согласно Англо-русскому словарю В. К. Мюллера, «воздержание; умеренность») - какое к чёрту «воздержание», если буржуазия купается в роскоши! - на «ожидание» (waiting). Он, кроме того, выделил из прибыли как платы за «ожидание» предпринимательский доход как «заработную плату» за труд по управлению и надзору - «воздержание» же приносит процент на капитал. Некоторые последующие экономисты «открыли» ещё и плату за риск - но только они не смогли прийти к единому мнению насчёт того, куда же её отнести: к ссудному проценту иль предпринимательскому доходу? Все эти апологетические упражнения, все эти выстраивания искусственных конструкций - вместо простого объяснения фактов - напоминают потуги сторонников геоцентризма отстоять свою модель мироустройства, объясняя видимое движение планет эпициклами 2-го, 3-го и т. д. порядка; и они наглядно демонстрируют вырождение буржуазной науки!

От Рикардо к лейборизму: «Политэкономия компромиссов»

Особый случай: Джон Стюарт Милль (Mill; 1806-73), сын Джеймса Милля, философ и экономист, которого называют мастером компромиссов и эклектики, пытавшимся согласовать политэкономию капитала с притязаниями рабочего класса.

Милль не был откровенным апологетом, он даже интересовался социализмом - но только социализмом «эволюционным», без классовой борьбы. Он отчётливо видел «язвы капитализма», однако искренне верил в то, что их можно со временем устранить посредством реформ. Милль-младший представляет ту либеральную фракцию буржуазии, которая - в противоположность твердолобым (и узколобым!) консерваторам - поняла необходимость ради сбережения классового господства пойти на уступки рабочему классу. Считается, что Джон Стюарт Милль выступил предтечей британского лейборизма XX века - Милль, кстати, и сам несколько раз избирался в парламент, входя там в группу «левых вигов» и сражаясь за реформы.

Милль-старший своей суровой системой воспитания сделал из старшего сына вундеркинда, с детства достигшего знатных успехов в разных науках, но особенно любившего историю. В 13 лет родитель преподал ему курс политической экономии, и, поскольку Джеймс Милль был близким другом Рикардо, Джону посчастливилось быть в юности лично знакомым со знаменитым экономистом, иметь с ним беседы по проблемам политической экономии. Впоследствии Милль в своей «Автобиографии» очень тепло отзывался о Д. Рикардо, о его человеческих достоинствах. Уже в 16 лет Джон опубликовал свои первые политэкономические статьи - по теории стоимости.

Главным философским трудом Милля является сочинение «Система логики» (1843) - философ, следом за французом О. Контом, выступил основоположником позитивизма, и, кстати, эта философия, сводящая задачи науки лишь к описанию и систематизации фактов, без проникновения в сущность явлений, как никак лучше подошла в качестве мировоззренческой и методологической основы той буржуазной политэкономии, что пришла на смену классической школе. Лучшим экономическим трудом Милля считаются «Опыты о некоторых нерешённых вопросах политической экономии» 1844 года, однако широкую известность получила чисто компилятивная его работа - «Принципы политической экономии» (1848). Ещё при жизни автора она выдержала семь изданий и была переведена на многие языки - и эта книга вплоть до выхода в 1890 году «Принципов экономики» Альфреда Маршалла считалась самым авторитетным изложением буржуазной политической экономии. На русский язык эту модную книжицу первым перевёл в 1860 году Н. Г. Чернышевский, сопроводив её критическими примечаниями и комментариями («Очерки по Миллю»), в которых, по словам Маркса, Чернышевский показал банкротство буржуазной политэкономии.

На особое место Джона Стюарта Милля в истории политэкономии указал Маркс в первом томе «Капитала»: «Чтобы избежать недоразумений, замечу, что такие люди, как Дж. Ст. Милль и ему подобные, заслуживают, конечно, всяческого порицания за противоречия между их старыми экономическими догмами и их современными тенденциями, но было бы в высшей степени несправедливо сваливать всех этих людей в одну кучу с вульгарными экономистами-апологетами».

Джон Стюарт Милль искренне стремился к истине и старался придерживаться политэкономии А. Смита - Рикардо; он вовсе не искажал действительность в целях апологии и даже критиковал капитализм - но, находясь под влиянием Мальтуса, Сэя и Сениора, приспосабливал классиков под сложившийся уже уровень вульгарной политэкономии, впадая в эклектику. Критикуя капитализм, он видел в нём, однако, перспективы совершенствования и врастания в какой-то неопасный для буржуазии «социализм», что и делало его сочинение очень популярным в либеральной среде.

Эклектизм Милля ярче всего проявляется в его взглядах на стоимость. От ТТС он формально не отказывается, однако она перестаёт у него быть основой при исследовании всех экономических явлений и вопросов. Стоимость он рассматривает не в первой части своей книги, посвящённой производству, а в третьей части - об обмене. Стоимость для Милля - явление обмена, а не производства! Если Смит и Рикардо начинают излагать свои системы со стоимости, то Милль рассматривает эту категорию уже после того, как он изложил проблему распределения доходов. Таким образом, теория стоимости напрочь лишается у него того глубокого социального содержания, которое она приобрела в экономических учениях А. Смита и Рикардо.

«Мастер компромисса» умудрился даже в одном месте написать о «железном законе заработной платы», а в другом месте выразить искреннее убеждение в том, что уровень заработных плат и жизни рабочего класса может быть повышен! В своём труде, подводившем итоги всего предшествовавшего развития буржуазной политэкономии, эклектик Милль вправду, того не желая, показал её банкротство!

XX век: «неорикардианство»

Завершился «Век девятнадцатый, железный, / Воистину жестокий век!» (А. Блок); начался двадцатый век, ещё более жестокий и кровавый, век двух мировых войн, век великих революций, пошатнувших всевластие капитала, но и трагических контрреволюций, всевластие капитала восстановивших. И в новых исторических условиях рикардианство было возрождено - как «левая» альтернатива марксизму.

Это направление в экономической науке XX столетия, представленное такими именами, как итальянец Пьеро Сраффа (1898-1983), англичанка Джоан Робинсон (1903-83) и венгр Николас Калдор (1908-86), принято называть «рикардианским кейнсианством», или кембриджской школой неокейнсианства. Как видно уже из названий, экономисты данного течения стремились соединить с рикардианством кейнсианство - и все они работали в Кембридже, в этой альма-матер Дж. М. Кейнса.

Возрождение рикардианства (а представители этой школы сыграли большую роль в сохранении и популяризации наследия Рикардо - так, Пьеро Сраффа провёл грандиозную работу по подготовке издания ПСС Рикардо в 11-ти томах!) состояло, прежде всего, в том, что экономисты из Кембриджа вернулись к трудовой теории стоимости - но только не к ТТС Маркса, а к ТТС Рикардо, Марксом преодолённой.

К Марксу многие из этих экономистов тоже интерес проявляли. Сраффа в молодости обучался в университете в Турине, изучая марксизм и сблизившись с группой Грамши - Тольятти, но позднее разошёлся с марксизмом, не приняв его «догматизма». У Робинсон интерес к Марксу усилился уже в зрелом возрасте: она признала кризис кейнсианства, наступивший в 1970-е годы, когда рецепты Кейнса оказались бессильны против ударившей по Западу стагфляции, и она возлагала надежды на Марксов экономический анализ как средство обновления кейнсианства. Но Робинсон, опять же, не приняла ТТС Маркса, считая её всего лишь вариацией ТТС Рикардо и отступлением от рикардианской традиции. Испытывая одно время симпатии к социализму и активно участвуя в антивоенном движении, экономистка, побывав в СССР, разочаровалась в его «административно-командной системе».

Безусловно, все попытки современных буржуазных экономистов по-разному «перетасовывать» и «скрещивать» различные направления экономической мысли бесплодны. Но возвращаться к Рикардо, конечно, нужно: без понимания его идей и его заблуждений невозможно понять магистральный путь развития политэкономии.