Маркс и Ильенков. Философско-педагогическое эссе

2018-12-04 Валерий Суханов

В народе говорят: «Хорошая работа начинается с хорошего перекура». Невозможно понять Маркса, хорошенько не вникнув, не «перекурив» Гегеля. История пока еще не родила человека, который так досконально сделал этот «перекур» как Ильенков, вся научная деятельность которого была на стыке двух великих имен - Маркс и Гегель.

Несмотря на простоту ильенковских текстов, понять философа совсем не просто, поскольку Ильенков всегда в переходе от Маркса к Гегелю и обратно. И это вовсе не «флюгерность» ученого - наоборот - собственная, личностная позиция, присущая лишь ему одному и никому более. Если Маркс обязан был быть непримиримым борцом с гегельянством, дабы утвердить свою материалистическую позицию, и этот момент при первом прочтении классика явно бросается в глаза, то Ильенков всегда обнаруживает в Марксе то, что не заметно при поверхностном чтении. При этом Ильенков как бы ничего и не делает, - он лишь «на ладошке» (выражение Эвальда Васильевича) показывает нам, что для победы над гегельянстом Марксу понадобился не кто-нибудь, а сам Гегель. «Как это ни парадоксально, а только с помощью гегелевских понятий и их определений можно было освободиться от гегелевских заблуждений, действительно критически преодолеть их. И, наоборот, презрение к достижениям гегелевской логики с точки зрения ходячих («само собою разумеющихся») представлений неизбежно приводило и приводит к самому пошлому гегельянству на практике, к мистическим представлениям о господстве Абстрактного над Конкретным, Понятия и Идеи - над чувственно воспринимаемым многообразием и разнообразием эмпирически данных фактов, явлений, событий» [1, с. 199].

Известен случай, когда Ильенкова пригласили на конференцию, посвященную творческому развитию наследия Маркса. Эвальд Васильевич вышел на трибуну и попросил поднять руку тех, кто достиг уровня Маркса. Руку не поднял никто. Тогда Ильенков сошел с трибуны, сказав, что ему здесь делать нечего.

Вот и получается, для того, чтобы развивать творчество Ильенкова, пойти дальше него, мы должны выйти на стык Маркса и Гегеля, уметь мастерски сражаться с гегельянством при помощи Гегеля. Уметь читать Маркса, проштудировав всю большую Логику Гегеля. Уметь читать Гегеля, изучив весь путь становления Маркса, как теоретика. Ведь если мы будем начетнически повторять известные слова Ленина о большой Логике Гегеля и «Капитале», а затем пробовать претворить их в жизнь - у нас ничего не получится. Не забудем, что Ленин записал эти слова в «Философских тетрадях», будучи сформировавшимся марксистом, с позиции Маркса выносил суждения по поводу главного гегелевского текста. Так что в ленинском конспекте «Науки логики» налицо взаимодействие.

Но что является причиной вхождения в текст классиков? Ведь Ильенков исследовал вовсе не первичность Гегеля по отношению к Марксу (или наоборот). Ильенков познавал себя. Тем самым и нас призывая выйти с ним на один уровень, обнаружить здесь и сейчас свой, собственный мотив (в виде неразрешимого противоречия) подвигающий овладеть понятием действительности. Можно ли быть свободным в капиталистическом мире, не понимая его всеобщей формы - денег? А можно ли понять такую «вещь» как деньги, если не обнаружишь ее чистую форму. Но и само понятие чистой формы должно уже существовать в твоем сознании до всякого представления. Иначе мы не будем знать, что искать, что представлять.

Ильенков начинает с себя. С чистой формы себя. Со свободы, т.е. со способности обнаруживать чистую форму любой вещи и действовать в соответствии с ней. А для этого нужно понять, откуда эта способность. А отсюда и обращение к Гегелю и Марксу, поскольку именно в их работах наиболее полно представлено зарождение понимающей формы (формы понятия) в процессе предметно-преобразовательной деятельности (труда). Если Я способно обнаруживать за счет своей универсальности всеобщую форму любой вещи, то начало Я должно совпадать с началом любой вещи, всех вещей.

Но тут и возникает парадокс Я или, если хотите его загадка, - как тут не вспомнить книгу Ф.Т. Михайлова «Загадка человеческого Я»! - каждая вещь имеет свое особенное начало и только у Я - начало всеобщее. Потому Гегель и оговаривается во вступлении «С чего следует начинать науку» к «Науке логики»: «Но нельзя совсем не упомянуть об оригинальном начале философии, приобретшем большую известность в новейшее время, о начале с «Я». Оно получилось отчасти на основании того соображения, что из первого истинного должно быть выведено все дальнейшее, а отчасти из потребности, чтобы первое истинное было чем-то известным и, более того, чем-то непосредственно достоверным. Это начало, вообще говоря, не случайное представление, которое у одного субъекта может быть таким-то, а у другого иным. В самом деле, «Я», это непосредственное самосознание, прежде всего само проявляется отчасти как нечто непосредственное, отчасти как нечто в гораздо более высоком смысле известное, чем какое-либо иное представление. Все иное известное, хотя и принадлежит к «Я», однако еще есть содержание, отличное от него и тем самым случайное; «Я», напротив, есть простая достоверность самого себя. Но «Я» вообще есть в то же время и нечто конкретное или, вернее, «Я» есть самое конкретное - сознание себя как бесконечно многообразного мира» [2, с. 63].

Гегель понимает универсальность Я, и не случайно он понятие отождествляет с субъектом. И выводит это понятие из бытия. Но как в реальной практике подниматься до вершины понятия? То бишь, до себя как субъекта? Ведь, повторюсь, сформировать представление, не владея понятием невозможно. Мы не можем сказать, что мяч круглый, не владея понятием круглости. Не можем сказать, что он мяч, не владея понятием футбола (волейбола, баскетбола), не понимая, какую роль играет мяч в игре. Более того, мы его даже не воспримем, как орел не замечает автомобиля. И здесь снова парадокс - в «Науке логики» понятие генетически выводится из бытия, а в реальной действительности, чтобы она была истинно человеческой, понятие должно быть изначально задано.

Но, тем не менее, познание мира начинается с ощущения, - третий парадокс. А гладкое мышление, которому учат в школе, парадоксов не терпит. Зачем не спать ночами, ломать голову! Тем более, что у этих философов все написано по-разному, а учеников нужно научить истине, которая единственна.

Утверждая так, учителя сами себя загоняют в состояние парадокса, отрефлектировать который, они, увы, не в состоянии, - истина действительно существует и она, действительно, одна, но она не в единичном, оторванном от всеобщего, она в тождестве единичного, особенного и всеобщего, в тождестве мышления и бытия.

Маяковский написал однажды: «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше, я боюсь этих строчек тыщи, как мальчишкой боялся фальши». Конечно, всякое сравнение хромает, но здесь все абсолютно точно - Ильенков действительно «чистил» себя под Марксом и Гегелем. Вычищал свой дух, свое идеальное, свою истину.

Ведь что такое идеальное, дух по-Ильенкову? Это некая объективная высота, которую сотворили люди и которой они измеряют свою реальную деятельность. Мера представленности идеального в реальном и есть мера человечности. Загадка идеального в том, что оно существует только в этом представлении. Если быть более точным, раскрывая мысль Ильенкова, - идеальное обнаруживается в приращении идеального, в сотворении «нового всеобщего». Это отлично понимал Маркс, когда говорил, что для нас «идеал - это реальное коммунистическое действие».

Но почему же на «идеализм» Маркса никто не покушался, а Ильенкова звали «идеалистом»? «Гносеологом», «платонистом» и т. п.? Ведь не раз и не два, а практически во всех своих трудах Ильенков вскрывает исторические корни объективности идеального. Ведь и Маркса можно назвать «химиком», когда он подробно описывает химические свойства золота, серебра, меди в «Экономическо-философских рукописях»? Почему эти рукописи никто не назвал «химическими»? Очевидно потому, что химические свойства металлов разбирались Марксом в контексте экономических проблем [3, с. 81-88]. Но почему же, когда Ильенков утверждает, что содержание «Сикстинской мадонны» иное, чем химический состав красок картины, на него навешивают ярлык «идеалиста»? Ильенков вскрывает родственную природу произведения искусства и экономической категории - стоимости.

«Вот эта-то своеобразная категория явлений, обладающих особого рода объективностью, то есть совершенно очевидной независимостью от индивида с его телом и «душой», принципиально отличающейся от объективности чувственно воспринимаемых индивидом единичных вещей, и была когда-то обозначена философией как идеальность этих явлений, как идеальное вообще» [4, с. 9].

И здесь также непонятен упрек критиков Ильенкова, да еще с «марксистских» позиций. Ведь Маркс уже в первоначальном наброске к «Капиталу» - «Экономическо-философских рукописях 1857-59гг» - показал исторический путь стоимости в обретении собственной формы - всеобщности и абсолютной независимости от воли и сознания отдельного индивидуума. Ильенков лишь раскрыл этот путь с философской стороны, скромно утверждая в беседах с друзьями, что ничего нового не изобрел, тем самым подводя собеседника к вопросу, а что есть творчество? Тождественно ли оно с открытием? «Хорошо известно, что теоретическая разработка категории «идеального» в философии была вызвана необходимостью установить, а затем и понять как раз то самое различие, которое по Д.И. Дубровскому, «для характеристики идеального безразлично», - различие и даже противоположность между мимолетными психическими состояниями отдельной личности, совершенно индивидуальными и не имеющими никакого всеобщего значения уже для другой личности, и всеобщими и необходимыми - и в силу этого - объективными - формами знания и познания человеком независимо от него существующей действительности» [Там же, с.8].

Но, тем не менее, мы вправе говорить и об «открытии» Ильенкова. О его уникальной способности делать известное понятым. Поэтому и путь развития творчества Ильенкова есть исследование этой «уникальности». Исследования в своем опыте, в своем коллективе единомышленников, все более и более конкретизируя идеал.

В контексте этой задачи, попробуем и мы понять известные слова Ленина, о которых упоминалось в начале статьи: «Нельзя вполне понять «Капитала» Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля» [5, c. 162].

Ведь педагогический опыт зачастую опровергает слова Ленина. Студенты, не штудировавшие Гегеля и даже никогда не читавшие работ великого немецкого философа, ознакомившись с первой главой «Капитала», выносят очень грамотные суждения.

Но это как раз говорит о спекулятивности высказывания Ленина. И о связи учения Гегеля с действительностью. И еще о том, что уча диалектику «не по Гегелю», можно научиться мыслить диалектически. В противовес «профессорской форме истины». Но, несомненно, и другое - если студент, понявший первую главу «Капитала» до чтения Гегеля, не остановится в своем развитии, то к Гегелю он обязательно придет и выведет «вместе с Гегелем» понимание понимающей способности. Только хватило бы сил и упорства. А силы человеку всегда приходили, начиная с точки зарождения человечества, благодаря коллективной деятельности. Здесь же и корни диалектики - человек стихийно учится в процессе орудийно-предметной практики учитывать мнение своих сотоварищей по труду.

Но попробуем все-таки пойти за талантливым студентом, и развернуть наше предположение, что усвоив первую главу «Капитала», студент, тем не менее, «нырнул» в «Науку логики». Причем на самую что ни на есть серьезную глубину. Зачем?

Предположим также совсем невероятную вещь - студент грамотно обозначает цель своего «нырка» в Гегеля в виде трех вопросов. Интуитивно чувствуя, что вывел не понятие, а получил лишь первое наиболее общее представление о противоречии между меновой и потребительной стоимостью в товаре, студент задается вопросом, а как это - «понимать»? Впервые осуществит рефлексию своей универсальной способности. Ведь, то, что задано у Маркса в первых строках «Капитала» как факт - полезность товара и его способность к обмену - еще не повод к тому, что будет понимание. Ведь жизнь, развившая ум этого любознательного студента, как раз и учила его не доверять фактам. Он ведь потому и грамотно «схватил» первую главу «Капитала», что уже научился отделять существенное от несущественного, продумывать любой факт «в обратку», до момента его зарождения. Так же и здесь, - чтобы понять противоречие меновой и потребительной стоимости «сидящее» в товаре, студент вправе задать еще два детских, но весьма «неглупых» вопроса - а как попала в товар потребительная стоимость?; а как там оказалась меновая стоимость?

Ну и сверхневероятная вещь с точки зрения рассудочно мыслящего педагога, - четвертый вопрос - раз уж потребительная стоимость и меновая стоимость оказались в товаре, и находятся в состоянии противоречия, то, что есть «противоречие»? В своей собственной форме. Чем оно отличается от простого различия, противоположности?

Ну и, наконец, пятый вопрос, подспудно задаваемый всеми студентами уже в самом начале любого исследования, - а зачем мне все это надо? Ведь даже студент, приходящий в вуз «за корочками», задает этот вопрос. И с точки зрения такого студента, его любознательный коллега, читая Гегеля, помимо «заданной I главы «Капитала»», делает то, что «не надо». «Нас вечером девочки на вечеринку ждут, а он за он тут за Гегеля засел»...

Но этот «непутевый ботаник» упорно читает Гегеля. Упорно ищет свое человеческое начало. И как ни странно, он не одинок, просто его пространство не ограничено «пространством вечеринки». Его дух сопричастен субстанции, его цель - понять и прожить любую вещь вселенной.

А для начала ему хочется понять такую «вещь» как деньги. Да-да, этот студент хоть и «ботан», но живет в реальном мире. И так же как и все зависим от денег, которые никто просто так на голову не сыпет. Но ему каким-то образом удалось вывернуться и, в отличие от принявшего правила игры большинства, творить и другие «вещи», качественно отличные от денег. Или нет? Душа противится тому, что «Евгений Онегин» родственен деньгам, но ведь даже Пушкин говорил, что «можно рукопись продать». Неужели роман в стихах и деньги - явления одного порядка? Произведение, пробуждающее размышления о добре и зле, о дружбе и предательстве, о любви и ненависти, о юношеской восторженности и холодном расчете, на самом деле по своему статусу в обществе нисколько не выше денег, а, увы, подчинено их господству. По крайней мере, в нашем, наличном бытии. Но душа почему-то противится этому. Студент интуитивно чувствует, что «Евгений Онегин», «Сикстинская мадонна», «Золото Рейна», «Война и мир» враждебны деньгам. Враждебны, но находятся на одном поле боя. И перевес сил пока еще значительно на стороне денег. Когда и где началась битва? Откуда вообще взялся этот всесильный враг?

Белогвардейский офицер в романе Шолохова «Поднятая целина» штудирует произведения Ленина, дабы «знать врага». Так же и наш герой. И Гегель ему нужен, чтобы «не потеряться» в Марксе. Ведь, действительно, уже в первоначальных набросках к «Капиталу» Маркс ясно дает понять, что стоимость не слита намертво с товаром, противостоит ему, есть «нечто иное, чем он сам» [3, с.89] . И здесь уже потребен Гегель, - стоимость не просто иное товара, а «свое иное». У Гегеля с этого и начинается «Наука логики», - неопределенное абстрактное бытие становится определенным, наличным бытием, в котором разделяются «нечто» и «иное». Но зачем тогда штудировать всю Логику Гегеля? Чтобы понять, как это «иное» товара, всеобщее товара, выраженное в деньгах, становится органичным целым с любым единичным и особенным товаром. Тогда уже будет легче определить, в какое место дислокации противника нанести главный удар.

Стоимость товара первоначально являет нам свое бытие посредством небытия товара. Но это небытие товара есть бытие другого товара. То есть стоимость товара начинает свой самостоятельный путь, обретая сначала потребительную форму другого товара, а затем форму денег - особого товара, в своей собственной форме имеющего лишь одну функцию - быть всеобщим товарным эквивалентом. Обнаружение истинной природы денег вовсе не уводит в сторону от понимания, а наоборот: воспринимая (в работе Маркса) первое отрицание стоимостью натурального тела соответствующего ей товара нахождением в другом товаре, заинтересованный читатель невольно цель своих поисков сдвигает на мотив (Леонтьев). Поясним: мотивированный неразрешимым противоречием между абсолютной зависимостью от денег и предельной жаждой творчества, наш студент читает Маркса. Но чтобы мыслить вместе с Марксом, понимать вместе с автором «Капитала», необходима сама способность понимания. Тогда студент открывает книгу Гегеля - так начинает подспудно вызревать цель всего движения личности: овладение понимающей способностью. Но Гегель так сложен, так труден для восприятия... Несмотря на то что цель уже руководит студентом, несмотря на все его героические труды, стоит только дойти до места в первом томе «Науки логики», где особо «темна вода» (Ленин), - как сама цель движения становится предельно темной. Но кое-что молодой человек уже понял, и это - определяющая сила отрицания! Далее он снова возвращается к Марксу, как бы подтягивая цель к мотиву своих исследований. Теперь уже «корабль» Маркса и «подводная лодка» Гегеля идут параллельными курсами, а точнее, одним курсом обретения свободы. Именно на этом пути цель движения личности звучит конкретно: понять себя как «совокупность всех отрицаний» (Гегель).

Литература

1. Ильенков Э.В. Проблема абстрактного и конкретного в свете «Капитала» Маркса // «Капитал» Маркса. Философия и современность. М.: «Наука», 1968. - С. 186-213.

2. Гегель Г.В.Ф. Наука логики. - СПб.: «Наука», 2002. - 799 с.

3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 46. Ч I. - М.: Политиздат, 1955. - 559 с.

4. Ильенков Э.В. Диалектика идеального // Идеальное: Ильенков и Лифшиц. - М.: РГГУ, 2004. С. 3-78.

5. Ленин В.И. Философские тетради. - М.: Политиздат, 1965. - 752 с.