Государство и контрреволюция

2018-10-06 Василий Пихорович

1. Устарел ли классовый подход в XXI веке?

Ленин писал, что вопрос о государстве является одним из самых трудных и самых запутанных вопросов, из-за того, что этот вопрос очень сильно затрагивает интересы господствующих классов. Он говорит, что сильнее затрагивают их интересы разве что основания экономической науки. По этой причине буржуазия, находящиеся на службе у нее ученые, многочисленные политики, журналисты и чиновники стараются, во что бы то ни стало, воспрепятствовать ясному научному пониманию этого вопроса. Какими только выдумками не стараются они затемнить вопрос о происхождении и сущности государства!

Самая ходовая из этих выдумок состоит в том, что наличие государства естественно для любого народа, а отсутствие государства у того или иного народа - отклонение от нормы. Согласно этому мнению - все нации делятся на «государственные» и «негосударственные». Цель такого нехитрого деления - отвлечь трудящихся эксплуатируемых наций от борьбы за свое социальное освобождение. Искусственность и лицемерность этого подхода особенно видна в современных условиях, когда, с одной стороны, очень сложно найти мононациональные страны (особенно среди богатых стран), а с другой - все нации, страны и народы практически унифицированы мировым рынком, власть которого стала абсолютной и безраздельной после поражения мирового социалистического лагеря и гибели СССР. Конечно, еще не все, а только богатые и образованные, могут говорить на английском языке, но даже самые бедные люди на самых разных языках говорят об одном и том же: как заработать хотя бы немного американских долларов. И самое смешное, что именно за эти весьма интернациональные доллары американское правительство нанимает радетелей «национальной государственности». Интерес американского капитала здесь очевиден. Они действуют согласно старому имперскому принципу: разделяй и властвуй. Чем больше будут разделены нации юридически и политически, тем теснее они будут связаны и легче управляемы с помощью доллара. Выигрывает и национальный капитал, поскольку он становится посредником в деле эксплуатации транснациональными корпорациями своих «национальных» рабочих и получает за это весьма немалые комиссионные. Проигрывают рабочие. В первую очередь, рабочие этих самых «национальных государств». Во-первых, потому что они подвергаются двойной эксплуатации (западного, и «своего», национального капитала), во-вторых, потому что возможности их сопротивления ограничены национальными рамками, в то время как «империалистический интернационал» обрушивается всей своей мощью на любую страну, любую партию, любого политического деятеля, которые осмеливаются проводить независимую политику.

Проигрывают, в конечном счете, и рабочие стран-паразитов, поскольку в погоне за дешевой рабочей силой корпорации переносят производство в бедные страны, лишая своих сограждан рабочих мест. Они первыми и отреагировали на этот процесс. Именно организации трудящихся западных стран-хищников (как профсоюзные, так и политические и религиозные) первыми начали борьбу против этой унификации мирового рынка, получившей в свое время название глобализации. Соответственно, движение ее противников начали называть антиглобализмом. Чуть позже вспыхнула новая волна - движение «Захвати Уолл-стрит». Формы этой борьбы были весьма радикальны. Но по содержанию это была скорее внутрикапиталистическая борьба, чем борьба против капитализма. Вопрос об уничтожении капитализма и социалистической революции антиглобалисты не ставили. Мало того, существуют весьма серьезные подозрения насчет того, что антиглобалистское движение с самого начала было инспирировано недовольным американским господством на мировых рынках европейским капиталом (в частности, французским) и поддерживалось им финансово. Но результаты классовой борьбы далеко не всегда совпадают с теми целями, которые ставят перед собой втянутые в нее представители классов или даже их вожди. Система мирового империализма таким образом обнаруживает свою классовую природу, что страны-грабители вовсе не представляют собой единое целое, точно так же как не представляют единого целого страны-жертвы империалистической политики.

Абсолютно не правы те товарищи, которые считают, что жертвой империалистической политики являются целые страны и народы, сводя тем самым классовые отношения к межгосударственным. На самом часть народов угнетенных стран от империалистической политики очень даже неплохо выигрывает. Мало того, далеко не весь американский народ выигрывает от империалистической политики: американские рабочие скорее могли только потерять от того, что их рабочие места заняли более квалифицированные и абсолютно нетребовательные иммигранты из бывших стран социализма. Несомненно, что от ограбления бедных наций капиталистами «цивилизованных стран» крохи добычи попадают не только мелкой буржуазии, но и рабочим угнетающих наций, а буржуазия стран угнетенных не удовлетворяется своей ролью наводчика и посредника в деле ограбления собственного народа и хотела бы самостоятельно грабить, ни с кем не делясь.

Это все лишний раз свидетельствует о том, что мы должны рассматривать межгосударственные отношения сквозь призму отношений классов, а не наоборот.

2. Сущность современной эпохи.

Как известно, классовую суть современной эпохи составляет, во-первых, то, что капитализм находится в стадии империализма, который Ленин в своей работе «Крах ІІ Интернационала» определил как «...подчинение всех слоев имущих классов финансовому капиталу и раздел мира между 5-6 «великими державами»», во-вторых, что "империализм есть канун социалистической революции", перехода от капитализма к коммунизму. Конечно, эти характеристики были даны Лениным империализму еще в начале прошлого столетия, но они нисколько не устарели. Только подчинение стало более всеобъемлющим и очевидным, да «5-6 держав» сегодня могут делить мир только в той мере, в какой им это разрешают делать США, которые подчинили себе мелких (мелких только по сравнению с США) империалистических хищников, точно так же, как финансовый капитал подчиняет «все слои имущих классов». «Точно так же» потому, что США подчиняют другие державы именно благодаря тому, что они полностью контролируют современный мировой финансовый капитал.

Что касается приведенной характеристики современной эпохи - эпохи империализма как эпохи кануна пролетарских революций, то она сегодня может показаться несколько несвоевременной, поскольку сегодня празднует победу контрреволюция. На самом деле эта характеристика как была, так и остается очень своевременной. Контрреволюция и революция не только не исключают друг друга, но, наоборот, предполагают. Не бывает контрреволюции без революции. Но и революция без контрреволюции маловероятна. Социалистическая революция - это не единоразовый акт, а целая эпоха с приливами и отливами, с революционными подъемами и контрреволюционными откатами. Причиной этому то, что между капитализмом и коммунизмом лежит целая эпоха перехода, преобразования одного в другое, и это есть эпоха острейшей классовой борьбы. Притом, острейшей не только в смысле внешних ее проявлений, а в смысле того, что это есть борьба за уничтожение классов. Именно поэтому и проявления ее оказываются очень острыми. Ведь борьба идет не на жизнь, а на смерть. А классы цепляются за жизнь еще более цепко, чем отдельные люди. Когда речь идет о жизни или смерти отжившего господствующего класса, то цена отдельной человеческой жизни нередко при этом падает едва ли не до ноля.

Усугубляется все это тем, что революция только по форме национальна, а по содержанию она носит мировой характер, и пока она не победила во всем мире, нет никаких гарантий от возврата к предыдущим ее стадиям. Но контрреволюция не только не устраняет причин, вызвавших революцию, а, наоборот, усиливает их, обнажает, выдвигает на первый план. Контрреволюция только по форме представляет собой откат. Что касается сущности дела, то каждая контрреволюция только усугубляет положение дел и исчерпывает «запас прочности» капитализма. Поэтому каждая новая революция начинает не с ноля, а с той точки, на которой закончила предыдущая. Для того, чтобы понять это, достаточно вспомнить историю русских революций. Несмотря на то, что первая русская революция 1905-1907 годов, которая ставила своей целью свержение монархии и установление буржуазно-демократической республики, была жестоко подавлена, и революционное движение надолго было загнано в подполье, февральская революция уже не просто переделывает работу первой революции с самого начала, а начинает со свержения царизма. Оно происходит безо всякой борьбы, как нечто само собой разумеющееся. Мало того, буквально через два месяца кадеты вынуждены были уступить контроль над Временным правительством представителям социалистических партий - меньшевикам и эсерам. Последовавший за разгромом июльской демонстрации кратковременный период бешеной реакции не только не укрепил силы контрреволюции, но, наоборот, не оставил ей никаких шансов. В октябре лозунг «однородного социалистического правительства» уже был самым правым лозунгом из тех, которые вообще могли быть выдвинуты. Но даже он не получил поддержки масс, и ІІ съезд Советов утверждает правительство, состоящее только из большевиков и левых эсеров. Для тех, кто воспринимает все это как нечто, само собой разумеющееся, и поэтому не могущее служить аргументом для характеристики современной ситуации, хотелось бы напомнить, что еще VI съезд партии большевиков проходил в июле-августе 1917 года полуподпольно, а Ленин оставался на нелегальном положении до дня восстания.

Сегодня все завоевания революции кажутся полностью утерянными и поэтому многие сторонники социализма возлагают все надежды на то, что когда-нибудь все-таки удастся путем парламентско-бюрократических ухищрений превратить «дикий капитализм» в «цивилизованный социализм» и тем самым избежать революции.

На самом деле сегодня невозможно предугадать, каковы будут формы грядущей революции, точно можно сказать только то, что она обязательно будет, и что она будет не переделывать, а лишь доделывать начатую предшественницей работу, и поэтому будет похожа на нее не внешними формами, а только внутренним содержанием.

Нужно тщательно изучать опыт старых революций, но не для того, чтобы пытаться копировать присущие им формы и приемы борьбы, а для того, чтобы научиться находить в сегодняшней действительности зародыши завтрашних решений.

3. Буржуазное государство и классы буржуазного общества.

Некоторым кажется, что государство стоит над классами. Что если оно и не выражает интересы всего общества, то не выражает и интересы одного только класса буржуазии. Что оно, если и заботится о чьих-то интересах, то только о своих собственных. То есть каждый чиновник думает только о себе, а вовсе не об интересах класса буржуазии. Мало того, буржуазное государство не так уж редко преследует и подавляет не только отдельных представителей буржуазии, но и целые слои этого класса. Да и буржуазия не всегда в восторге от своего собственного государства. Но дело вовсе не в том, что чувствует и думает каждый отдельный капиталист. Буржуазное государство и вправду нередко ограничивает свободу отдельных капиталистов, лишь бы жил класс буржуазии. Для того, чтобы понять, как и почему это происходит, нужно отказаться от идеалистического взгляда на природу государства и общества, когда происходит анимизация (одушевление, приписывание неодушевленным предметам способности мыслить, чувствовать, выражать свои желания и стремления) и мистификация как одного, так и другого. Люди, разделяющие такие взгляды, считают, что общество и государство мыслят, как сознательные существа, или пытаются свести общественное мышление к мышлению отдельного человека, а историю - к действиям отдельных личностей. На самом деле, ни государство в целом, ни отдельные люди, его представляющие, ни даже возглавляющие его, не знают ни действительных причин своих действий, ни того, к чему эти действия на самом деле приведут. Каждый человек преследует какую-то свою цель, даже если она ему кажется целью всего общества. Но другие люди тоже преследуют свои цели.

Поэтому Энгельс и писал о том, что история есть равнодействующая многих человеческих усилий, направленных в разные стороны, и эта равнодействующая не совпадает ни с одним из составляющих ее векторов. Попытка вывести эту равнодействующую из стремлений отдельных участников исторического процесса, как это пытается сделать современная социология, заведомо обречена на провал по причине того, что за пределами рассмотрения всякий раз остаются причины этих стремлений.

Все, что может эмпирическая социология, это попытаться установить связь между уже совершенными историческими действиями и уже осознанными стремлениями людей. Как правило, результатом таких попыток оказывается констатация того, что никакой постоянной связи между ними нет. Только материалистическое понимание истории и Марксово учение о прибавочной стоимости внесло ясность в кажущуюся хаотической взаимосвязь человеческих стремлений и исторических действий этих же людей. Марксисты считают, что интересы людей обусловлены вовсе не их индивидуальными особенностями, а их положением в сложившейся на данный исторический момент системе общественного производства. Еще до Маркса буржуазные историки поняли, что общество делится на противостоящие друг другу классы и история общества есть не что иное, как история борьбы этих классов между собой. Маркс вскрывает действительные, а не кажущиеся причины этой борьбы. Он обнаруживает, что материальные интересы разных экономических классов общества, а, соответственно, и их стремления направлены не просто в разные, а в противоположные стороны. Это невозможно обнаружить, пока мы мыслим в качестве субъекта исторического действия отдельного индивида. Ведь все люди (по крайней мере, в обществе, в котором господствует товарное производство) стремятся к одному и тому же - всем нужны деньги. И в этом смысле рабочий абсолютно ничем не отличается от капиталиста. Ничего не изменится от того, что вы попробуете мыслить в качестве субъекта исторического действия совокупность индивидов, будь это нация или даже тот же класс. Сумма индивидов, составляющих класс, так же не равна классу, как полный набор деталей - это еще не автомобиль, а совокупность частей тела и органов - это не организм. Если стремления всех членов общества кажутся или совершенно разными (каждый человек совершенно индивидуален, и его интересы не могут совпадать с интересами других людей) или, наоборот, абсолютно одинаковыми (все хотят быть богатыми и здоровыми, и никто не хочет быть бедным и больным), то интересы классов легко выводятся из анализа способа производства, который господствует в интересующем нас обществе. Нас, как и Маркса, интересует капитализм. Там выделяются два основных класса: рабочие и капиталисты. Это деление нельзя понимать по-глупому, что вот построились люди: направо, по таким-то признаком, скажем, есть у него акция или ваучер в кармане, - капиталисты: налево, поскольку работает по найму - рабочие. Или все, кто богатые - капиталисты, кто бедные - рабочие. Разумеется, что при капитализме сохраняются остатки классов феодального общества, а, нередко в классовой структуре капиталистического общества несложно будет заметить и элементы рабовладения и даже родового общества, не говоря уж о том, что классы не отделены друга от друга китайской стеной: беспрерывно часть буржуазии (особенно мелкой) разоряется и пролетаризуется; ничего странного нет и в том, что представители рабочего касса переходят в ряды буржуазии. Энгельс в свое время говорил об обуржуазивании верхушки рабочего класса, высококвалифицированных рабочих, профсоюзной бюрократии и даже об обуржуазивании рабочего класса Англии в той мере, в какой он получал некую долю сверхприбыли от грабежа колоний. Сегодня мы можем говорить не только об Англии. Иной американский рабочий несравненно богаче среднего русского или украинского буржуа, множество американских буржуа мыслят несравненно более по-пролетарски, чем некоторые украинские или русские рабочие, но фактом остается, что часть людей при капитализме владеет средствами производства, а часть вынуждена продавать свою рабочую силу. И хотя рабочему может казаться, что капиталист его облагодетельствует, предоставив возможность работать, да еще платя за это деньги, но фактом остается то, что капиталист заставит рабочего работать дольше, чем это необходимо для того, чтобы окупить зарплату этого рабочего,материалы и аммортзацию оборудования. Во время этого «дольше» рабочий будет создавать собственнику прибавочную стоимость. В данном случае для нас неважно, как использует капиталист полученную прибавочную стоимость: купит дорогой джип своей любовнице или пустит деньги на расширение производства (как правило, он постарается заставить рабочего работать столько, чтобы хватило и на то, и на другое). Важно то, что интересы рабочих и капиталистов взаимоисключают друг друга. Рабочие заинтересованы в том, чтобы максимально сократить прибавочное рабочее время, а капиталисты объективно заинтересованы в том, чтобы его удлинить. Рано или поздно, неважно в какой форме, но рабочие осознают свой интерес и начинают бороться за него. Как только рабочие начинают бороться организованно, государство обнаруживает свою буржуазную сущность. Оно всегда выступает на стороне хозяев против рабочих. Да иначе и быть не может, поскольку государство и есть организация хозяев по сохранению общественного порядка, обеспечивающего получение собственниками средств производства прибавочной стоимости, и о рабочих оно заботится только в той мере, в какой рабочие создают хозяевам прибавочную стоимость, как, например конюх заботится о лошади или пастух о корове.