. Часть 4.2: Машина - молох и Терминатор капитала.

2018-07-30 К. Дымов

Итак, мануфактура была крупным шагом в развитии промышленности, но «вместе с тем мануфактура не была в состоянии ни охватить общественное производство во всём его объёме, ни преобразовать его до самого корня. Она выделялась как архитектурное украшение на экономическом здании, широким основанием которого было городское ремесло и сельские побочные промыслы. Её собственный узкий технический базис вступил на известной ступени развития в противоречие с ею же самою созданными потребностями производства.

...Последние [машины - К. Д.] устраняют ремесленный тип труда как основной принцип общественного производства*. Этим, с одной стороны, устраняется техническая основа пожизненного прикрепления рабочего к данной технической операции. С другой стороны,* падают те преграды, которые этот принцип ещё ставил господству капитала*»*. Значение мануфактуры в том, что она подготавливает машинное производство, которое представляет собою следующую, куда более высокую и развитую ступень развития капитализма, - и ей в «Капитале» Маркса посвящена большая глава 13 - «Машины и крупная промышленность».

«...Подобно всем другим методам развития производительной силы труда, они [машины - К. Д.] должны удешевлять товары, сокращать ту часть рабочего дня, которую рабочий употребляет на самого себя, и таким образом удлинять другую часть его рабочего дня, которую он даром отдаёт капиталисту. Машины [при капитализме - К. Д.] - средство производства прибавочной стоимости.

В мануфактуре исходной точкой переворота в способе производства служит рабочая сила, в крупной промышленности - средство труда*»*, именно: машина.

Первым делом Карл Маркс выясняет, что же это такое - машина, подвергая критике взгляды на этот вопрос других экономистов. «Математики и механики - и это повторяют некоторые английские экономисты - говорят, что орудие есть простая машина, а машина есть сложное орудие [т. е. они не видят их коренного различия, а кроме того, пытаясь дать определение, впадают в логически порочный круг - К. Д.]. ...С другой стороны, различие между орудием и машиной хотят открыть в том, что при орудии движущей силой служит человек, напротив, движущая сила машины - сила природы, отличная от человеческой силы, например животное, вода, ветер и т. д. Но тогда, - возражает Карл Маркс, - запряжённый быками плуг, относящийся к самым разным эпохам производства, был бы машиной, а Claussen*'s circular loom [круговой ткацкий станок Клауссена], который приводится в движение рукой одного рабочего и делает 96000 петель в минуту, был бы простым орудием». Чтобы всё-таки выяснить этот вопрос, автор «Капитала» анализирует, из каких частей состоит машина: «Всякая развитая совокупность машин [entwickelte Maschinerie] состоит из трёх существенно различных частей: машины-двигателя, передаточного механизма, наконец, машины-орудия, или рабочей машины. ...[И вот как раз-то] Промышленная революция в XVIII веке исходит... от этой части машин - от рабочей машины. И теперь каждый раз, когда ремесленное или мануфактурное производство превращается в машинное,* исходным пунктом служит рабочая машина*.* [Рабочая машина - главный элемент машины, которому «подчинены» двигатель, передаточный механизм и др., - К. Д.]

...Итак, рабочая машина - это такой механизм, который, получив соответственное движение, совершает своими орудиями те самые операции, которые раньше рабочий совершал подобными же орудиями*.* Исходит ли движущая сила от человека или же, в свою очередь, от машины - это ничего не изменяет в существе дела*». «...паровая машина в том виде, как она была изобретена в конце XVII века, в мануфактурный период, и просуществовала до начала 80-х годов XVIII века, не вызвала никакой промышленной революции. Наоборот,* именно создание рабочих машин сделало необходимой революцию в паровой машине*»*. Промышленную революцию породили прядильная машина и ткацкий станок, а паровая машина, как универсальный двигатель промышленности, не более чем закрепила эту революцию, дав промышленности новую силу.

Попутно, рассматривая историю машинной техники, Карл Маркс замечает: «...Критическая история технологии вообще показывает, как мало какое бы то ни было изобретение XVIII столетия принадлежит тому или иному отдельному лицу. [Бессмысленны, стало быть, бесконечные споры о том, кто изобрёл то же радио, например! - К. Д.] ...Технология вскрывает активное отношение человека к природе, непосредственный процесс производства его жизни, а вместе с тем и его общественных условий жизни и проистекающих из них духовных представлений».

Согласно Марксу, «машина, от которой исходит промышленная революция, заменяет рабочего, действующего одновременно одним орудием, таким механизмом, который разом оперирует множеством одинаковых или однородных орудий и приводится в действие одной двигательной силой, какова бы ни была форма последней*». В этом, собственно, и состоит сущность машины, отличие её от набора ручных орудий труда, и Маркс в этом месте «Капитала» в очередной раз ссылается на Чарльза Беббиджа: «Соединение всех этих простых инструментов, приводимых в движение* одним общим двигателем*, составляет машину»*.

Некоторые «крупные двигательные силы», что служат приведению машин в действие, машинное производство унаследовало ещё от мануфактурного периода, к примеру - лошадь, чему свидетельством является «сохранившийся до сих пор способ выражать величину механической силы в лошадиных силах». Вообще, именно «...мануфактурный период развивал первые научные и технические элементы крупной промышленности. ...[Но] Только с изобретением второй машины Уатта, так называемой паровой машины двойного действия, был найден первичный двигатель, который потребляя уголь и воду, сам производит двигательную силу и мощность которого находится всецело под контролем человека; двигатель, который подвижен и сам является средством передвижения*; который,* будучи городским, а не сельским*, как водяное колесо, позволяет концентрировать производство в городах, вместо того чтобы рассеивать его в деревне; двигатель,* универсальный по своему техническому применению и сравнительно мало зависящий в своём местопребывании от тех или иных локальных условий. Великий гений Уатта обнаруживается в том, что патент, взятый им в апреле 1784 года, давая описание паровой машины, изображает её не как изобретение лишь для особых целей, но как универсальный двигатель крупной промышленности». В этом принципиальное отличие машины Уатта от, например, ранней (1705 год) паровой машины Томаса Ньюкамена, использовавшейся лишь как насос для откачки воды.

Таким образом, не паровая машина начала промышленную революцию. Но её изобретение - изобретение её как универсального двигателя промышленности, адекватного новому технологическому укладу, - утвердило крупное машинное производство в его более-менее развитом и завершённом виде. Хотя... современная машинная промышленность революционна по своему духу, она не может быть «завершённой» и постоянно революционизирует саму себя, так что сразу после Маркса, после его «Капитала», у промышленности появился ещё более адекватный и эффективный универсальный двигатель - электрический двигатель. Одно из его преимуществ заключается в том, он может служить индивидуальным приводом для каждой рабочей машины (металлорежущего станка, например, или прядильной машины) и даже - отдельно - для каждого рабочего органа машины, тогда как в прежнюю эпоху приходилось использовать вал отбора мощности для нескольких машин, приводимых в движение от одного, общего для них всех парового двигателя.

Истинно: «...только по введении силы пара взамен силы воды фабрики получают возможность сосредоточиваться в городах... Паровая машина - мать промышленных городов*»* - это утверждение Маркс обнаружил в фабричном отчёте за 1860 год. Стало быть, паровая машина оказала в своё время решающее влияние на начавшийся одновременно с промышленной революцией процесс урбанизации, вообще - на демографию, коренным образом изменив характер расселения людей.

Выяснив, что такое машина, Маркс переходит к рассмотрению организации машинного производства, сразу замечая: «Теперь мы должны провести различие между двоякого рода вещами: кооперацией многих однородных машин и системой машин». Первый случай - это, например, несколько ткацких станков, размещённых вместе в одном цеху. При этом «...вся работа производится одной и той же рабочей машиной*. ...Является ли такая рабочая машина только механическим воспроизведением сложного ремесленного орудия или комбинацией разнородных простых орудий, специализированных мануфактурой, на фабрике... неизменно каждый раз вновь* появляется простая кооперация*...». «...Но система машин в собственном смысле этого слова заступает место отдельной самостоятельной машины только в том случае, когда предмет труда проходит последовательный ряд взаимно связанных частичных процессов, которые выполняются* цепью разнородных, но взаимно дополняющих друг друга машин*». Наиболее чётко это проявляется у современных автоматических поточных линий, соединяющих «в цепь» несколько рабочих машин, выполняющих определённые операции. В основе же системы машин лежит, по сути, принцип мануфактуры - и она, таким образом, подготовила последующую систему машин: «Здесь вновь выступает характерная для мануфактуры кооперация, основанная на разделении труда, но теперь она представляет собою уже комбинацию частичных рабочих машин. ...В тех отраслях, где система машин вводится впервые, сама мануфактура, в общем и целом, доставляет для неё естественную основу разделения, а следовательно, и основу организации процесса производства»*. Мануфактура разложила процесс изготовления определённой вещи на отдельные, единичные операции, каждая из которых выполняется отдельным рабочим, - а теперь они «поручаются» машине.

Маркс отлично показывает диалектику развития промышленности: каждый новый уклад её рождается в недрах предыдущего, подготавливая уклад, идущий ему на смену, и накопление количественных изменений ведёт к новому качеству. Так и развитая система рабочих машин даёт возможность полностью автоматизировать её, возложив функции управления на машины, занятые обработкой информации, даёт возможность создавать заводы-автоматы, управляемые буквально одним человеком.

И программирование вычислений на ЭВМ идёт «оттуда», из фабрики времён Маркса, - перфокарту ведь изобрёл конструктор автоматического ткацкого станка Жозеф Мари Жаккар (1752-1834); у него это приспособление программировало сложный крупноузорчатый рисунок ткани (т. н. «жаккардовые переплетения»).

«...Когда рабочая машина выполняет все движения, необходимые для обработки сырого материала без содействия человека, и нуждается лишь в контроле со стороны рабочего, мы имеем перед собой автоматическую систему машин*, которая, однако, поддаётся дальнейшему усовершенствованию в деталях»*.

Рост производительности труда это даёт колоссальный. Как мы уже отмечали выше, в мануфактуре, занятой изготовлением иголок, суточная производительность одного рабочего достигла 4800 штук - против 20 у индивидуального ремесленника. А фабричный рабочий, управляясь четырьмя станками, «клепал» их уже 600 тыс.!

Машина постоянно революционизирует промышленность, круто изменяя все стороны её организации. Так, «с увеличением числа изобретений и возрастанием спроса на вновь изобретённые машины всё более развивалось, с одной стороны, распадение фабрикации машин на многочисленные самостоятельные отрасли, с другой стороны - разделение труда внутри машиностроительных мануфактур».

«Переворот в способе производства, совершающийся в одной сфере промышленности, обусловливает такой же переворот в других сферах*. Так, например, машинное прядение выдвинуло необходимость машинного ткачества* [прядильная машина была изобретена раньше, после чего выработка пряжи возросла настолько, что её продукцию попросту не могло «переварить» устаревшее ткацкое производство - К. Д.], а оба вместе сделали необходимой механико-химическую революцию в белильном, ситцепечатном и красильном производствах. ...именно революция в способе производства промышленности и земледелия сделала необходимой революцию в общих условиях общественно-производственного процесса, т. е. в средствах сношения и транспорта. ...средства транспорта и сношений, завещанные мануфактурным периодом, скоро превратились в невыносимые путы для крупной промышленности...», и это противоречие было разрешено изобретением паровоза и парохода, развитием сети железных дорог.

Маркс отмечает, что «...машинное производство первоначально возникло на не соответствующем ему материальном базисе», и «...крупная промышленность должна была овладеть характерным для неё средством производства, самою машиной, должна была производить машины машинами*. Только тогда она создала адекватный ей технический базис и стала на свои собственные ноги. В той мере, как в первые десятилетия* XIX века росло машинное производство, машина и на самом деле постепенно овладевала фабрикацией рабочих машин». Производство машин машинами, возникновение машиностроения, как крупной самостоятельной отрасли промышленности, по сути, знаменует собою завершение промышленной революции. Соответственно, наличие развитого машиностроения, ядро которого составляет станкостроение, делает страну подлинно индустриальной, такой, что прошла промышленную революцию до конца. В связи с этим можно вспомнить, что в царской России практически отсутствовали специализированные предприятия станкостроения. Подавляющее большинство металлорежущих станков ввозилось из-за рубежа (в 1875 году станочный парк был иностранного происхождения на 90 %, такое положение не слишком изменилось и к Первой мировой войне), а внутреннее их производство было большей частью представлено их подсобным изготовлением предприятиями других отраслей машиностроения (такими как Мотовилихинский или Невский заводы) под свои собственные нужды или, в лучшем случае, под заказ небольшими партиями. Так же и в 1990-е годы станкостроение было едва ли не в наибольшей степени разгромлено что в России, что на Украине - и убогое состояние указанной отрасли лучше любого зеркала отражает индустриальный упадок стран.

Естественно, Карла Маркса в первую голову интересует, как внедрение машин влияет на характер труда и экономическое положение наёмного работника, влияет на взаимоотношения труда и капитала - и как, в свою очередь, капиталистические условия определяют сферу применения машин. «...Капитал заставляет теперь рабочего работать не ручным орудием, а машиной, которая сама оперирует своими орудиями. ...Несомненно... что машина и развитая система машин [systematisch entwickelte Maschinerie]... представляют несравненно большую стоимость, чем средства труда в ремесленном и мануфактурном производствам.

...Чем меньше труда они сами [машины - К. Д.] содержат, тем меньше стоимости они присоединяют к продукту. Чем меньше стоимости они передают продукту, тем они производительнее и тем более приближаются они по своей службе к силам природы. Производство же машин машинами уменьшает их стоимость по сравнению с их размерами и их действием*.*

Сравнительный анализ цен ручных или мануфактурных товаров и тех же товаров, произведённых машинами, даёт в общем тот результат, что в машинном продукте часть стоимости, переходящая от средств труда, относительно возрастает, но абсолютно уменьшается. То есть её абсолютная величина уменьшается, но её величина в отношении ко всей стоимости продукта, например фунта пряжи, увеличивается». Иными словами, в стоимости определённого товара, если он изготовлен с применением машин, больше удельный вес той стоимости, что была создана прошлым трудом, воплотившись в средствах производства, - и теперь она переносится со средств производства на продукт труда; и, соответственно, меньше удельный вес той части стоимости, что создана «живым» трудом. Машина экономит «живой труд», рабочую силу, вытесняя работников из производства, но «...хотя бы машина и стоила столько же, сколько замещаемая ею рабочая сила, тем не менее овеществлённый в ней труд всегда меньше замещаемого ею живого труда» - иначе бы и не было смысла её применять! У Д. Рикардо в его «Principles of Political Economy» это звучит так: «Эти немые агенты (машины) всегда являются продуктом гораздо меньшего труда, чем тот, который они замещают, хотя бы они имели совершенно такую же денежную стоимость» (цитата в «Капитале»).

Но при капитализме проблема состоит в том, что машина - в руках капитала - должна замещать не труд, но приобретённую капиталистом рабочую силу, которая может быть дешевле или дороже, - и данное обстоятельство при капитализме определяет сферу применения машин, любой современной техники. Маркс в своей книге приходит к формулированию принципа капиталистического применения машин. «Если рассматривать машины исключительно как средство удешевления продукта [как это имеет место быть при социализме - К. Д.], то граница их применения определяется тем, что труд*, которого стоит их производство, должен быть меньше того* труда, который замещается их применением*. Однако* для капиталиста эта граница очерчивается более узко*. Так как он оплачивает не применяемый труд, а стоимость рабочей силы, то для него применение машин целесообразно лишь в пределах разности между стоимостью машины и стоимостью замещаемой ею рабочей силы»*. Во втором издании «Капитала» было сделано дополнение (в примечании): «Поэтому в коммунистическом обществе машины нашли бы совершенно иную арену, чем в буржуазном обществе».

Применять современные машины капиталистам выгодно лишь при дорогой рабочей силе; напротив, чем рабочая сила дешевле, тем менее капиталисты заинтересованы в применении машин. Им выгоднее нанять с пяток или десяток каких-нибудь индонезийцев или филиппинцев (китайцев приводить в пример теперь не очень правильно, с ними такое уже не проходит - в КНР стоимость рабочей силы порядком уже выросла), чем установить промышленного робота. Поэтому перенос промышленного производства в бедные и отсталые страны с дешёвой рабочей силой чрезвычайно препятствует внедрению передовой техники во всемирном масштабе.

«Машины... часто не могут найти применения до тех пор, пока труд (он имеет в виду заработную плату) не повысится», - К. Маркс цитирует Д. Рикардо.

В старинной ремесленной мастерской и в мануфактуре трудились взрослые мужчины, тогда как женщины вели домашнее хозяйство. Именно внедрение машин расширило применение женского и детского труда: «Поскольку машины делают мускульную силу излишней, они становятся средством для того, чтобы применять рабочих без мускульной силы или с недостаточным физическим развитием, но с более гибкими членами. Поэтому женский и детский труд был первым словом капиталистического применения машин*»*. Рабочая сила женщин и детей дешевле рабочей силы взрослых мужчин (меньше их потребность в жизненных средствах), что уже несёт выгоду капиталу. Более того, приход женщин и детей на фабрику расширяет предложение рабочей силы, удешевляя этим её. Эксплуатация детей и женщин хороша капиталу ещё и тем, что дети и слабый пол меньше, чем взрослые, здоровые мужики, способны оказывать сопротивление капиталу, отстаивая свои права и интересы. Во времена Маркса в английской промышленности дети (начиная с возраста 5-7 лет!) составляли третью часть рабочей силы. Часто имели место быть такие периоды, когда мужчинам найти работу было сложнее, чем женщинам и детям, отчего возникала позорная ситуация: именно дети становились кормильцами в семьях, тогда как их папаши исполняли роль «домохозяек»! Лишь последующее социально-экономическое развитие привело к тому, что производство потребовало более образованной рабочей силы, было введено всеобщее школьное образование, детский труд в развитых странах был вытеснен и запрещён, - однако он остаётся и сегодня нормой в бедных странах, проходящих достаточно ранние ступени развития капитализма. Работающих детей сегодня в мире больше, чем безработных взрослых.

Да и в нашей стране в 1990-е годы наступил «ренессанс» детского труда, причём либералы восторгались весьма распространённой в то времечко картиной, когда дети вместо занятий в школе и кружках-секциях, скажем, мыли автомобили на парковках: мол, какие ж они молодцы, с ранних лет учатся зарабатывать деньги!

При капитализме машина, будучи потенциально средством облегчения труда, лишь делает его ещё тяжелее, добавляя рабочему больше мук труда. «Прежде всего движение и производственная деятельность средства труда приобретают в машине самостоятельный характер по отношению к рабочему*. Средство труда становится само по себе промышленным* perpetuum mobile*, которое производило бы непрерывно, если бы оно не наталкивалось на известные естественные границы со стороны своих помощников-людей, на слабость их тела и на их своеволие»*. То есть, уже не рабочий приводит в движение ручные орудия труда, но машина своим движением заставляет двигаться рабочего, навязывая ему нечеловеческий темп.

Когда целью производства является извлечение максимальной прибавочной стоимости, выжимаемой из рабочего, машина становится рабочему врагом. Ещё утопист Роберт Оуэн отметил: «С того времени, как дорогие машины приобрели всеобщее распространение, человека принудили работать свыше его средних сил».

Маркс рассматривает снашивание машин - причём он, помимо физического снашивания, выделяет и моральный износ; и он показывает, что снашивание машин вынуждает конкурирующих капиталистов усиливать эксплуатацию рабочих, увеличивать рабочий день, дабы окупить свои машины. «Но кроме материального снашивания машина подвергается, так сказать, и моральному снашиванию. Она утрачивает меновую стоимость по мере того как машины такой же конструкции начинают воспроизводиться дешевле или лучшие машины вступают с ней в конкуренцию. В обоих случаях, как бы ещё нова и жизнеспособна ни была машина, её стоимость определяется уже не тем рабочим временем, которое фактически овеществлено в ней, а тем, которое необходимо теперь для воспроизводства её самой или для воспроизводства лучшей машины. ...Чем короче период, в течение которого воспроизводится вся её стоимость, тем меньше опасность морального снашивания, а чем длиннее рабочий день, тем короче этот период*»*. Иными словами, капиталисту нужно спешить, пока машина не устарела, ему необходимо сократить срок амортизации оборудования, а значит, ему необходимо как можно более интенсивно эксплуатировать машину и, соответственно, рабочего, занятого управлением и обслуживанием её. Ему нужно увеличивать продолжительность рабочего дня! «...С удлинением рабочего дня масштаб производства увеличивается, между тем как часть капитала, затраченная на машины и постройки, остаётся без изменения. Благодаря этому не только возрастает прибавочная стоимость, но и уменьшаются затраты, необходимые для её получения».

Карл Маркс отмечает «...тот экономический парадокс, что самое мощное средство для сокращения рабочего времени превращается в надёжнейшее средство для того, чтобы всё время жизни рабочего и его семьи обратить в рабочее время, предоставляемое капиталу для увеличения его стоимости». Примерно сто лет тому назад рабочий класс цивилизованных наций добился 8-часового рабочего дня. С тех времён производительность труда - благодаря применению всё более совершенных машин и технологий - возросла многократно, но продолжительность рабочего дня - если не считать горстки наиболее «социальных» государств, вроде Франции, - не уменьшилась ни на йоту! Более того, даже в развитых странах (последний пример тому - Австрия) буржуазия всё решительнее наступает на 8-часовой рабочий день.

Прогресс техники делает реально возможным сокращение рабочего дня, но этого не происходит. Признаем, однако, что этого не происходило и в Советском Союзе - даже в последний период его существования законом для основной массы трудящихся была установлена 41-часовая неделя; меньше часов трудились только определённые категории работников, хотя, конечно, их тоже было немало - их были миллионы. (Был период, когда рабочий день был для всех сокращён до 7-ми часов - но при шестидневной неделе, так что в неделю трудились 42 часа.) Допустим, что в 1920-е - 50-е годы объективно не было условий для сокращения рабочего дня ниже восьми часов - да, время было тяжёлое, нужно было напрягать все силы народа, проводить индустриализацию, ковать в тылу оружие Победы, восстанавливать из руин разрушенные города и заводы, создавать ракетно-ядерный щит страны, чтобы не допустить нового нападения на неё. Однако, начиная с 1960-х годов, проводить политику планомерного сокращения рабочего времени и увеличения часов отдыха и досуга граждан можно было вполне - тем более, в рамках обещанного Хрущёвым Н. С. скорого построения коммунизма. Почему же это не делалось? Очевидно, в силу господства в умах тогдашних руководителей и «хозяйственников» «товарного мышления». Акцент в экономической политике ими делался на увеличении «вала», на «повышении уровня материального благосостояния». И народу внушался вполне буржуазный принцип: «нужно больше работать, чтобы лучше жить» - вместо перехода к принципу: «чтобы лучше жить, нужно меньше работать». Слова Маркса о том, что в коммунистическом обществе его богатство будет определяться уже не столько рабочим, сколько свободным временем его членов, затрачиваемым ими на всестороннее развитие личности, если когда и вспоминали, то только в отвлечённо-теоретическом ключе, в соотнесении с далёким будущим, не в ключе практическом.

Современная машинная и информационно-машинная техника, несомненно, создаёт все возможности для того, чтобы люди могли меньше работать и лучше жить в материальном плане, чтобы они в полном объёме удовлетворяли свои разумные человеческие потребности и при этом имели вдоволь времени для личностного развития и участия в общественной жизни. Однако для этого необходимо изменить весь общественный строй, перейти к такому способу хозяйствования, при котором Человек станет целью общественного производства, а не средством производства прибыли. Причём речь здесь идёт не просто об «упразднении» капитализма, но именно о постепенном изживании «товарности», привычки всё мерять деньгами.

Применяя машины и повышая за счёт этого производительность труда, можно сократить продолжительность рабочего дня, дав работу большему количеству людей, - но только не при капитализме, при котором машина вытесняет «живой труд» из производства, создавая то, что марксизм называет «резервной армией труда». И часть общества страдает от вынужденного «безделья», тогда как другая часть выбивается из сил, «сгорает на работе», проводя там в лучшем случае 8 часов ежедневно! Такое просто вопиющее положение дел при капиталистическом способе производства неустранимо - неустранимо, какие б совершеннейшие роботы и системы искусственного интеллекта не внедрялись, какие б чудеса «цифровизации» нам не обещали всякие там Цукерберги! Скорее наоборот, все эти новейшие чудеса способны вытеснить из производства, сделав «бездельниками», устранёнными из активной общественно-производственной жизни, многие-многие миллионы людей.

Так что не случайно в развитых странах всё больше обсуждается перспектива введения т. н. базового безусловного дохода (ББД) - этой подачки «лишним людям», своего рода суррогата коммунизма, который, однако, никаким коммунизмом стать не может, поскольку целью экономики-то по-прежнему останется прибыль, а вовсе не всестороннее развитие всех и каждого! И индивиды, живущие на ББД, будут использовать деньги и уймищу свободного времени отнюдь не на своё всестороннее развитие, а на пустое потребительство (пусть и ограниченное размерами подачки); они будут ускоренно деградировать, обусловливая деградацию всего буржуазного общества, значительная часть которого попросту лишится стимулов для развития.

Появление и увеличение численности «лишних людей» при капитализме неизбежно. Понимание этого появилось ещё задолго до Маркса: ведь ещё «одна из великих заслуг Рикардо заключается в том, что он видел в машинах не только средства производства товаров, но и средства производства "redundant population" ["избыточного населения"]». Маркс же чётко установил специфику применения машин при капитализме, он показал, что способ, характер применения машин зависит от общественных условий, от отношений собственности в обществе.

При капитализме производство абсолютной и относительной прибавочной стоимости идут рука об руку - капиталисты стремятся и удлинить рабочий день, и сократить необходимое рабочее время пролетария. Машина до определённого момента способствует и тому, и другому. Но... только лишь до поры до времени. «Безграничное удлинение рабочего дня... приводит впоследствии... к реакции со стороны общества, жизненным корням которого угрожает опасность, а вместе с тем к законодательному установлению ограниченным норм рабочего дня. На основе последнего приобретает решающую важность... интенсификация труда.

[Однако] ...при такой работе, которая... совершается изо дня в день с повторяющимся регулярным однообразием, неизбежно наступает момент, когда удлинение рабочего дня и интенсификация труда взаимно исключают друг друга...

...принудительное сокращение рабочего дня*, дающее мощный толчок развитию производительной силы и экономизации условий производства, заставляет рабочего увеличивать затрату труда в единицу времени, повышать напряжение рабочей силы, плотнее заполнять поры рабочего времени, то есть конденсировать труд до такой степени, которая достижима только в рамках сокращения рабочего дня. ...Более интенсивный час 10-часового рабочего дня содержит теперь столько же или больше труда, т. е. затраченной рабочей силы, чем более пористый сам 12-часового рабочего дня. Поэтому его продукт имеет такую же или бóльшую стоимость, чем продукт более пористых 11/*5 часов».

Этот «порочный круг» нещадной эксплуатации труда капиталом, таким образом, может быть бесконечным, из него нет и быть не может выхода в одном только лишь совершенствовании техники - даже если заставить капитал сократить рабочий день, скажем, до 6-ти часов, он настолько усилит эксплуатацию работника, что за эти 6 часов выжмет из него столько же пота и уничтожит столько же нервных клеток, сколько прежде он выжимал и уничтожал за 8 часов! Если не ещё больше...

«...А о том, чтобы рабочий действительно превращал в труд больше рабочей силы, об этом заботится капитал посредством метода оплаты*». «...машина [же] в руках капитала становится объективно и систематически применяемым средством, чтобы выжать больше труда в течение данного времени. Это достигается двояким способом: увеличением* скорости машин и увеличением количества машин [например, ткацких станков - К. Д.], которое находится под контролем одного и того же рабочего, т. е. увеличением арены труда последнего».

Машина коренным образом меняет и само содержание человеческого труда. Прежде всего - на той стадии развития производства, которое анализирует в своей книге Карл Маркс, «...машинное производство уничтожает необходимость мануфактурно закреплять это распределение [работников по их рабочим местам - К. Д.], прикреплять одних и тех же рабочих навсегда к одним и тем же функциям. Так как движение фабрики в целом исходит не от самого рабочего, а от машины, то здесь может совершаться постоянная смена персонала, не вызывая перерыва процесса труда». Иными словами, капиталистической фабрике, в большей мере, чем мануфактуре с её ручным трудом, присуща текучесть кадров - найти рабочего, способного справляться с машиной, проще, чем работника, виртуозно владеющего какой-то определённой узкой операцией, выполняемой руками. «Незаменимых людей нет», при постоянном наличии безработицы всегда можно найти на рынке труда нужного человека, а сами пролетарии постоянно находятся в поиске «хорошей работы», меняя в течение жизни десятки раз место работы, а то и место жительства.

Интересно, что нынешняя статистика изобрела для обозначения текучести кадров новый благозвучный термин: «мобильность рабочей силы». Словечко это - «мобильность» - явно несёт положительную окраску, так что, очевидно, статистика рассматривает «высокую мобильность» работников как нечто положительное, нечто прогрессивное, противоположное «закрепощению» рабочих в «тоталитарном» СССР, где человек мог всю жизнь проработать на одном заводе. Кстати, на Украине мобильность рабочей силы в некоторых отраслях превышает сегодня 100 % в год, то есть трудовые коллективы полностью обновляются каждый год. Легко наблюдать это, посещая ближайший супермаркет - там постоянно появляются новые кассирши.

Машинный труд, а ещё сильнее конвейерный труд, как дальнейшее развитие машинного труда, - тем более, если этот труд длится по многу часов в день - ведёт к деградации личности. «В мануфактуре и ремесле рабочий заставляет орудие служить себе, на фабрике он служит машине*. Там движение орудия труда исходит от него, здесь* он должен следовать за его движением*. В мануфактуре рабочие образуют члены одного живого механизма. На фабрике мёртвый механизм существует независимо от них, и они присоединены к нему как живые придатки»*.

Рабочий - всего лишь придаток машины! И он поэтому обезличивается и сам превращается в машину, в «живого робота», лишённого возможности, самого даже права думать. В системе капиталистического разделения труда одни люди думают, а другие лишь тупо выполняют свои ограниченные функции; известен случай, когда в одной западной компании рабочему, предложившему изобретение, так прямо и объяснили, что фирма в его идеях не нуждается - «за это здесь платят другим».

«...Даже совершенно ординарный оптимистичный фритредер, г. Молинари, замечает: "Человек, ежедневно наблюдая по 15 часов за однообразным ходом машины, истощается много скорее, чем если он в течение такого же времени напрягает свою физическую силу. Этот труд наблюдения, который мог бы послужить полезной гимнастикой для ума, если бы он не был слишком продолжителен, разрушает, в конце концов, своей чрезмерностью и ум и самое тело"». И далее у Маркса: «...Машинный труд, до крайности захватывая нервную систему, подавляет многостороннюю игру мускулов и отнимает у человека всякую возможность свободной физической и умственной деятельности*. Даже облегчение труда становится источником пытки, потому что машина не рабочего освобождает от труда,* а его труд от всякого содержания*. ...не рабочий применяет условие труда, а, наоборот,* условие труда применяет рабочего*, но только с развитием машин это извращённое отношение получает технически осязательную реальность. ...Отделение интеллектуальных сил процесса производства от ручного труда и превращение их во власть капитала над трудом получает своё завершение... в крупной промышленности»*. Увы, самый способ его существования превращает пролетария в ограниченное существо - но в той же мере при существующем разделении труда превращаются в ограниченное существо и интеллигент, и сам капиталист, не говоря уже про мелкого буржуа, лавочника. К этому нужно относиться спокойно, не впадая в отчаяние и разочарование, в которое часто впадают социалисты-интеллигенты, столкнувшись с реальным пролетариатом, крайне далёким от каких-то идеализированных картинок, возникающих в головах революционных романтиков. Наша цель и состоит в том, чтобы освободить труд и создать общественные условия для гармонического развития личности, Человека - подняв на борьбу за это реального, а не вымышлено-идеализированного пролетария.

По большому счёту, и социализм-то способен лишь ослабить, частично снять негативное воздействие машинного труда на личность - прежде всего, сократив продолжительность рабочего дня до приемлемого уровня. Полностью же решить эту проблему можно, только изменив самый характер труда на новой технологической базе, - и современное научно-техническое развитие создаёт такие возможности, полностью автоматизируя весь тот физический, монотонный, однообразный труд, что превращён в проклятье человека, оставляя в перспективе за ним исключительно труд «творческий», способный действительно доставлять человеку радость и наслаждение. Потому-то мы, помимо всех прочих моментов, постоянно указываем на формирующийся сегодня информационно-машинный технологический способ производства как на необходимую материально-техническую базу коммунизма.

Вот только - повторимся ещё раз - решение социальных проблем невозможно без смены общественного способа производства, поскольку при капитализме всякая машина неизбежно становится врагом рабочего. «Средство труда, выступив как машина, тотчас же становится конкурентом самого рабочего. Самовозрастание стоимости капитала при помощи машин прямо пропорциональное числу рабочих, у которых они разрушают условия существования». С одной стороны, машина привязывает пролетария к капиталу, она приковывает его невидимыми цепями во много раз большей степени, чем это делало мануфактурное разделение труда: чтобы самостоятельно изготавливать какой-либо продукт на продажу, рабочий должен был бы владеть целым громадным и дорогостоящим комплексом оборудования - однако им может владеть только владелец капитала. С другой стороны, машина в условиях капитализма вытесняет рабочего из производства, выбрасывает его на улицу - и потенциально такую угрозу в ещё большей мере, чем «старые» машины, несут рабочему те технические чудеса, которые создаются в наше время: все эти роботы, суперкомпьютеры, беспилотные автомобили, искусственный интеллект и прочее.

Вопрос оттого ставится так: либо пролетариат завладеет машинами, вырвав их из рук капитала, либо машина - этот безжалостный Терминатор из киноэпопеи с Шварценеггером в главной роли - уничтожит значительную массу пролетариата, превратив его в стадо никому не нужных и живущих подачками (БДД) люмпенов.

Нам обещают «четвёртую промышленную революцию», и она - как можно ожидать - приведёт к серьёзным социальным потрясениям. Ибо такова уж природа капитализма, природа капиталистической крупной машинной промышленности: «...Современная промышленность никогда не рассматривает и не трактует существующую форму известного производственного процесса как окончательную. Поэтому её технический базис революционен*, между тем как у всех прежних способов производства базис был по существу консервативен. Посредством машин, химических процессов и других методов она постоянно производит перевороты в техническом базисе производства,* а вместе с тем и в функциях рабочих и в общественных сочетаниях процесса труда*. Таким образом, она столь же постоянно революционизирует разделение труда внутри общества и непрерывно бросает массы капитала и массы рабочих из одной отрасли в другую. Поэтому природа крупной промышленности обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего. С другой стороны, в своей капиталистической форме она воспроизводит старое разделение труда с его закостеневшими специальностями. ...это абсолютное противоречие* уничтожает всякий покой, устойчивость, обеспеченность жизненного положения рабочего*, постоянно угрожает вместе с средствами труда* выбить у него из рук и жизненные средства и вместе с его частичной функцией сделать излишним и его самого*...»*. Хочет ли пролетарий жить достойно или он готов смириться с тем, что будет превращён в «лишнего человека»? - такой вопрос встаёт перед ним.