Логос поэзии

2009-05-23 Евгения Босенко

*"Душа имеет самовозрастающий логос"

Гераклит*

В античной философии логос - это всеобщий закон бытия. Логос один, ему подчиняется космос, природа, человек. Но есть ли логос у души-психеи, личности? На первый взгляд - нет. Сколько в истории человечества совершено глупостей, что называется, от души. Сколько алогичных, бессмысленных, вредных поступков. У каждого свои причуды, чужая душа - потемки. Выкидывают номера, совершают непредсказуемые фокусы, удивляют и окружающих, и себя наши современники. В душах царит хаос. И, тем не менее, ищите скрытый логос, указывает древний философ Гераклит. За внешней случайностью - скрытая необходимость, сказал бы Гегель. Логос души диалектичен, поэтому он "саморазвивающийся" логос. Человек не рождается личностью, а становится в долгом и сложном противоречивом становлении. Взрослеет, мудреет, развивается. Автор художественного произведения находится в вечном поиске скрытого "логоса души". Его долг намекнуть читателю, что за частным поступком персонажа кроется закономерность, объяснить человечеству, в чем его эйдос (сущность по Платону). Смотрят все, но увидеть способны не многие. Как сказал Гераклит, "глаза и уши плохие свидетели у тех, кто имеет грубые психеи". Видеть и понимать увиденное - разные вещи. Поэзия развивает "тонкость нравов" (Аристотель), обостренную чувственность, чуткую душу, открытую для постижения сверхчувственного.

У С.Я. Маршака есть философское стихотворение о Великом городе, которое начинается со слов: "Все то, чего коснется человек, приобретает нечто человечье". Там есть и такая фраза: "А Летний сад - "Онегина" глава". Летний сад - физическая реальность, истоптанная туристами и местными жителями. А вот увидеть в нем пушкинский образ способен не каждый, только определенной культуры человек, с развитым воображением, понимающий поэзию и историю, способный уловить диалектику чувственного и сверхчувственного.

Литературный герой чувственно-сверхчувственный. Его поступки имеют скрытый социальный смысл, внутренний подтекст, зависящий от социального статуса героя. Хотя литературный персонаж в руках автора, но свобода вымысла не беспредельна. Есть логика образа, которой необходимо следовать. Искусство - тот магический ключ, который открывает сердца других людей. Тут происходит распредмечивание общественных отношений прошлых и настоящих. Художник - агент рода человеческого, как и все другие, но особого назначения. "Агент особого назначения" - помогает понять, пережить, распредметить скрытый смысл чужой жизни и в чувствах прожить ее, как свой собственный опыт.

Интересен вообще феномен вымышленного героя. Так Пушкин писал своему другу: "Ну и номер выкинула моя Татьяна". С симпатией относясь к своей героине, автор оставил ее несчастной. Почему же великий поэт не мог сделать счастливым конец романа Евгения и Татьяны, ведь он же сам их придумал? Все дело в историческом типе личности, которому правдивый художник должен следовать. Нет абстрактного человека вообще, каждый является совокупностью общественных отношений. Если Татьяна - русская дворянка, да еще из глухой провинции, а не дама французского полусвета, то она и поступает соответственно традициям своего круга. Французской дворянке ничего не стоило совмещать благопристойный брак с адюльтером, что было не раз описано классиками. Героиням Бальзака, Стендаля, Мопассана вряд ли пришло бы в голову сказать любимому мужчине: "Но я другому отдана и буду век ему верна".

Исторической правдой в тексте не мог поступится Жан-Жак Руссо. В философско-педагогическом романе "Эмиль или о воспитании" он, сделав заявку о возможности формирования идеального человека, даже намекнув, что воспитателем является сам Жан-Жак, оставляет взрослого Эмиля не только несчастным, но и безнравственным. Хотя тем самым компрометируется его педагогическая система. Он, также как и Пушкин, не мог переступить через историческую закономерность: в безнравственном обществе невозможно искусственно создать отдельного идеального человека. Руссо мог бы воскликнуть, подобно Пушкину: ну и номер выкинул мой Эмиль. Еще бы, подвел великого философа с его концепцией воспитания идеального человека.

Эпоха формирует и поэта и публику. Маркс писал, что ткацкий станок, который не работает - не есть станок, железная дорога, по которой не ездят - не есть железная дорога. Следуя этой логике, стихи, которые не читают, вряд ли можно назвать стихами. Должна возникнуть поэтическая среда, настроенная на восприятие поэзии. Такая среда еще недавно существовала. Лет тридцать назад поэты собирали стадионы слушателей. Звучали исключительно серьезные стихи без песен, плясок, спецэффектов. Похоже, если бы завтра появился гениальный поэт, калибра Пушкина, его бы просто не заметили. У большинства людей нет потребности в поэзии.

Девушка может петь о потерянной любви, а скряга - о потерянных деньгах - нет, как писали классики. Может, все дело в том, что скряга-буржуа становится героем нашего времени? Именно этого антиромантичного героя ждут многие современные девушки. Они тоже предпочитают слушать и петь о деньгах, а не о любви. Поэзия воспевает чувства человека к человеку, а капиталу свойственно полное бесчувствие, голый чистоган.

Случается, что поэт созвучен не своей эпохе. М. Цветаева предсказала будущее своего творчества: "Моим стихам, как благородным винам, наступит свой черед". Действительно, на волне всенародной любви к поэзии в шестидесятых годах возник интерес и к камерной лирике Серебряного века. То было время открытия поэтов прошлого и настоящего. А сейчас, похоже, всенародное "закрытие". По крайней мере, студентам ничего не говорят имена М. Цветаевой, Б. Пастернака, А. Ахматовой (Ахметовой, как сказал один политик, перепутав с фамилией известного олигарха). На вопрос, кто писал письмо Онегину, студенты ответили - Наташа Ростова. Как-то "Комсомольская правда" провела интеллектуальный конкурс с награждениями. Предложили выбрать ответ: Татьяна Ларина а) вышла замуж за Онегина, б) вышла замуж за генерала, в) не вышла замуж вообще. В форме подобных тестов по болонской системе предлагают принимать экзамены в вузе по курсам философии, всемирной культуры, эстетики.

В. Белинский писал, что сентиментальность и мечтательность, несмотря на их смешную сторону, были великим шагом вперед для молодого общества. "Карамзин реформой языка породил тонкий вкус и создал публику. Тогда-то и поэзия вошла как элемент жизни общества. Красавицы и молодые люди толпами бросились на Лизин пруд, чтобы слезою чувствительности почтить память горестной жертвы страсти и обольщения" [1, 177].

Изменилось общество - изменился и порог чувствительности. Уже у Белинского заметна легкая ирония. Тем более не трогают слезы бедной Лизы людей ХХI столетия, как и слезы Катерины из "Грозы", как и страдания молодого Вертера. А ведь в ХIХ веке этим историям искренне сочувствовали, они даже породили моду на самоубийство от несчастной любви. А теперь вызывают лишь улыбку. Трудно с позиции нашего времени серьезно отнестись к молодому человеку, который подобно Вертеру, сутками рыдает в ногах возлюбленной. Даже самая сентиментальная современница послала бы его подальше: "Пойди, наконец, дорогой, займись чем-нибудь полезным". Проверено на студентках: скучна и не вызывает особого сочувствия Юлия, "милый идеал" Руссо, в том числе тем, что не боролась за свою любовь, позволила выдать себя замуж насильно. В ХIХ веке роман "Юлия или новая Элоиза" был очень популярен в Европе. Множество дворянских девушек, среди них и Татьяна Ларина, в упоении тайно читали его. Тайно - так, как в то время поведение Юлии казалось крайне неприличным, а сейчас - даже слишком скромным. Очень изменились представления о приличии за двести лет. Похоже, под влиянием Юлии, которая первая делает свое признание возлюбленному, пишет свое письмо и Татьяна. (В текст поэмы вкралась ошибка: "любовник Юлии - Вольмар", - написано у Пушкина. В тексте Руссо любовника Юлии зовут Сен-Пре. А Вольмар - законный муж, за которого ее выдали замуж без любви).

Распространено мнение, что поэт воспевает вечные чувства, которые не подвластны времени. И самое вечное - любовь, которой "все возрасты покорны". Но это - иллюзия. Чувства конкретно историчны, меняются вместе с ходом истории. Любовь не вечна в том смысле, что выражение этого чувства различно в различные эпохи в различных классах. Традиции ухаживания, признания не раз менялись в истории человечества. Когда-то Вертер был секс-символом Германии, но не волнует наших современниц.

От эпохи к эпохе менялся идеал женского поведения. То, что шокировало, казалось непристойным, позднее превращалось в норму. Изменение вкусов, тоже отражается в произведениях искусства разных эпох. У нидерландского художника ХVII века Терборха есть картина с двумя противоположными по смыслу названиями. Вначале она называлась "Неприличное предложение", позднее ее переименовали на "Отеческое внушение". Все дело в покрое платья молодой женщины. Оно - длинное с рукавами, но без высокого ворота. Современникам было ясно, что раз на полотне у женщины открытая шея, значит, она из публичного дома. Через сто лет, когда оголили шею все, сюжет стал непонятен. Тогда монетку в руках, изображенного на картине мужчины, перерисовали на кольцо. И картина стала восприниматься вполне благопристойно. Татьяна Ларина, как и другие скромные девушки, уже свободно носила платья с оголенными плечами. И никому это не казалось неприличным.

Менялся и идеал женской красоты. Приверженцы чистого искусства противопоставляли вечную красоту Венеры Милосской изменчивым политическим принципам. С тех же позиций

Тургенев заявлял, что Венера Милосская для него "несомненней политических принципов 1789 года (года французской буржуазной революции). На это Г. Плеханов заметил, что Венера соответствовала эталону многих эпох, но не всех. В Средние века Венер считали дьяволицами и били камнями (как и забивали до смерти живых красавиц, считая ведьмами). Потому античные статуи дошли до нас с отбитыми руками и носами. В эпоху Возрождения человечество вернулось к античному идеалу красоты. "Пришло такое время, когда античные дьяволицы стали нравиться людям белой расы. Время это было подготовлено освободительным движением в среде западноевропейских горожан. То есть как раз тем движением, которое самым ярким образом выразилось именно в принципах 1789 года" [3, 178], - писал Г. Плеханов.

Татьяна носит платья а-ля античность: с завышенной талией и оголенными руками. Такие платья вошли в моду во Франции после революции. Руссо предлагал одежду на манер античных туник, как антитезу парикам и корсетам, которые носились аристократической знатью. Концепция "естественных нравов" Руссо вытекает из политических принципов "естественного права". Их и стремился воплотить в жизнь его ученик Робеспьер, возглавляя революцию 1789 года.

У Гегеля есть такой афоризм: "сова Минервы вылетает в сумерках". Что должно означать: осмысление общественных событий происходит с большим опозданием. За это берется наука и искусство. Понимание сути бывает выражено более точно в искусстве, чем в науке. Поэт может быть более проницательным, чем политик, и уловить сущность там, где историк учитывает лишь эмпирические факты. Особенно результативно художественное чутье в моменты социального кризиса, на пороге скачкообразного перехода в новое общественное качество. Только "тонкая, обостренная человеческая чувственность, развитая сила воображения отреагирует на такое положение раньше остальных, сильнее и точнее. Она зафиксирует наличие объективно-конфликтной ситуации, так сказать, "по собственному самочувствию", по разладу своей организации с совокупной картиной действительности" [2, 270].

Автор не всегда знает, какой исторический тип он изобразил. Особенно это касается переходных эпох, на стыке прошлого и будущего. Так философ Т. Гоббс в "Левиафане" рассуждает об абстрактной "природе человека", о человеке вообще. На самом деле, описан представитель определенного класса - буржуа, который стоял уже на пороге Европы Нового времени.

Гоббс, Паскаль обозначили смену исторических типов средствами философии. Шекспир, Сервантес обрисовали приход нового времени средствами поэзии, Рембрандт - живописи. Искусство это сделало полнее, хотя более стихийно, чем другие формы культуры. В индивидуальном поведении героев литературы заметна всеобщая тенденция. Дон Кихот не просто чудак из испанского захолустья, а уходящий с исторической арены тип дворянина-рыцаря. Именно потому, что уходящий, он не только трогательный, но и смешной. "Человечество весело расстается с прошлым" (К. Маркс). Его верный, а может и не очень верный, оруженосец Санчо, наоборот, приходящий тип. Тот самый, которого описал Гоббс. Для него нет законов чести, но есть хитрость и здравый смысл, так необходимый для первоначального накопления капитала. На гравюрах он изображается с увесистым денежным мешочком на поясе, похоже, втихаря позаимствованным у хозяина. Санчо Пансо вскоре похоронит рыцаря и начнет свой маленький бизнес, например, откроет трактир или станет ростовщиком. У него все впереди.

Шекспир отразил переход "веселой старой Англии" к "мрачной, пуританской". Иными словами, выразил противоречие уходящего Возрождения и приходящего буржуазного времени. Противоречие прошло через его душу, поэтому он то плачет, то смеется. Из-под его пера выходят то искрометные комедии, то мрачные трагедии. Его герои раздираемы страстями. Такова английская действительность на стыке двух эпох. Даже персонажи не англичане тоже выражают те же общественные антагонизмы, например, принц датский. "Неладно что-то в датском королевстве", как и во всем мире. Нет гармонии, лада и в душе Гамлета. Вопрос "быть или не быть?" демонстрирует принципиальную неразрешенность господствующего противоречия.

Один вымышленный герой может точнее отразить определенную жизненную фазу, чем описание множества исторических событий и многих реальных их участников. Так и образ Онегина - один единственный дворянин, изображенный мастером, - дает больше для понимания сути дворянства на исходе полутора тысячелетней истории существования этого класса, чем объемные научные фолианты на эту тему.

Личность вымышленного литературного героя, как и реального человека, противоречива, так как выражает противоречивую действительность. В "Онегине" Пушкин впервые в русской литературе это противоречие обнажил. Согласно канону классицизма со времен Буало и Корнеля, герои жестко делятся на положительных и отрицательных. Одни - воплощение добра, другие - носители зла. Такие установки приняты в преподавании литературы в средней школе. К героям Пушкина такая однозначность не подходит. На вопрос учительницы о положительных качествах Татьяны Лариной ученики дружно ответили заученной фразой из учебника: "Татьяна для Пушкина - милый идеал". Что вам еще могу сказать?

С Онегиным посложнее, чем с Татьяной. Как сказал о нем автор: "сей ангел, сей надменный бес". С одной стороны, глубокие знания науки, культуры, философии, с другой стороны, барин, со всеми барскими предрассудками и капризами. Подобно критическая литература характеризовала и его автора, а также Толстого, Тургенева и других образованных дворян этого времени.

Многие литераторы отворачивались от политики, провозглашая девизом своего творчества "искусство для искусства". Были такие периоды и в жизни Пушкина. Принято преувеличивать аполитичность поэта и поэзии. При этом не учитывают, что вместе с обществом развивается и человек. Общественная индифферентность, только небольшой отрезок его жизненного пути, который не следует возводить в абсолют. Как правило, это негативная реакция личности на усиление консервативных тенденций в обществе. Почти у каждого значительного деятеля искусства был период активного интереса к общественным проблемам, опыт общественно-политической деятельности. Например, лорд Байрон, с которым часто сравнивали Пушкина, выступал в английском парламенте в защиту рабочих-луддитов, поставлял оружие итальянским карбонариям, воевал за свободу греческого народа. Уход в романтизм был следствием политического разочарования. У Пушкина политическая апатия наступила после поражения декабристов, которым он искренне сочувствовал. Плеханов приводит множество примеров из истории, когда вместе с революционным изменением общества, возвращались в политику сторонники "искусства для искусства". После французской революции художники Давид, Делакруа, поэт Готье и другие страстно пожелали служить народу. Но русская действительность была не так динамична, как французская. И рано ушедший Пушкин, и жившие дольше Тургенев, Герцен, Толстой так и не дождались каких-либо кардинальных перемен в обществе.

Литературно-философской критикой XIX века был отвергнут подход к анализу произведения, когда вместо исторической, то есть диалектической, критики, где ставилась цель видеть героя и автора в конкретных развивающихся общественных условиях, давалась критика эмпирическая, согласно которой характер произведения выводился из особенностей и биографических деталей жизни автора. Заслугой Белинского, как представителя исторической критики пушкинской поэзии, было, по мнению Плеханова, то, что он осветил факелом философии тайну эпохи, градус исторической широты и долготы того места пути, на котором застал поэт человечество. Это так, но все же и биография интересна, если не возводить ее в абсолют. Художественный эффект усиливается, когда общественная эпоха отражается в личной судьбе художника. Пушкин -дворянин, поэтому на мир смотрит глазами русского помещика. Он идеализировал помещичий быт, поэтому само отрицание похоже на одобрение и любование.

"Лишние люди" не очень удачный термин для обозначения общественного явления. Онегин считался самым типичным из "лишних". Чацкий - "старший брат" Онегина, Печорин - "младший". Эти герои и их живые прототипы - порождение и отражение своего общества. Поэтому их появление - необходимость, а не случайность. Задача философской критики - объяснить суть лишних людей из состояния общества того времени-безвременья. Тридцатые-сороковые годы для России стали периодом реакции и репрессий после поражения. А. Герцен сам был из поколения "лишних", поэтому, с такой горькой проникновенностью, пишет про трагедию своего поколения, как "промежуточного кольца", которое вышло из былого и не дошло до грядущего, как "ночь между заходом и предыдущим восходом". Для истории это лишь приходящий миг, но для отдельного поколения - целая жизнь. Так можно всю жизнь прожить в темноте, не зная, что такое солнце. Героизм поступка невозможен, но остается возможность проявить героизм чувств. Невозможность действовать сублимируется в искусство.

Известно, какие теоретические споры велись среди европейских философов по поводу положения Гегеля: "все действительное разумно, все разумное действительно" (консервативное правогегельянство и революционное левогегельянство). В России по этому тезису менялась вся концепция литературной деятельности. "Все действительное - разумно" толковалось как следование объективной логике, принципу отражения, натурализму в искусстве. Вторая половина тезиса соответствовала повороту в искусстве от объяснения действительности к ее изменению. И литература, и критика стали призывать к поступку, действию по преобразованию общественных отношений.

С изменением общественной ситуации появилось и более критическое отношение к "лишним людям". По мнению Герцена, их поэтизировали без меры. Они ушли кто в могилу, кто в чужие края, кто в вино. Онегин и его поколение не делают, в конце концов, ничего, в бездействии состарится оно. Название романа Тургенева "Отцы и дети" не случайно. Отцы - "боязливое поколение, пришедшее после разгрома декабристов", дети - разночинцы, народники, нигилисты. Пришли люди политического дела. Таким хотел изобразить Базарова Тургенев. Катализатором их появления, "бродильным ферментом" Герцен считал литературу и литературную критику. Но не вымышленные, а реальные нигилисты осудили Тургенева за депоэтизацию Базарова. В их "кружках саморазвития" не было той грубости, скептического отношения к любви, которое превалирует в образе этого героя. Главный упрек Базарову - занятие чистой наукой. В этом осуждении - особый нравственный кодекс революционера, долг перед народом. От блестящей карьеры ученого ради революционной деятельности отказались Кропоткин, Лавров, Бакунин и многие талантливые, образованные специалисты.

В изменении общественной ситуации причина разного отношения Белинского и Писарева к Татьяне Лариной. Если первый относился к этой героине с симпатией, то второго явно раздражала пассивность Татьяны. Между написанием их критических статей произошло важное событие - крестьянская реформа, в которой дворянство повело себя крайне реакционно. Изменилось и представление о назначении женщины в обществе. Молодые девушки покидали свои "дворянские гнезда", оканчивали педагогические и фельдшерские курсы, шли в народ вместе со своими единомышленниками, выходили за них замуж по любви. С народнических позиций "бледная немощь Татьяны" (Писарев) совсем не казалась такой привлекательной, как предыдущему поколению.

Гегелю принадлежит мысль, что личность - это противоречие частных воль и всеобщих сил. Поражает, насколько поэты ХХ века желали присовокупить свои частные воли всеобщим задачам народа. Маяковский считал, что цель поэта - переделать мир, а поэзия должна светить теми лучами, той энергией, которую можно претворить в живое дело. "Мы диалектику учили не по Гегелю, бряцанием боев она врывалась в стих". Во время суровых испытаний всего народа разлом проходил через сердце поэтов. Речь, прежде всего, идет о предвоенном и военном поколении, которое сейчас несправедливо критикуют. Говорят, что они - беспечные, недальновидные, думающие не самостоятельно, а по указке, не имеющие своего мнения. Такой взгляд настойчиво насаждает телевидение. Из стихов, никогда при жизни не опубликованных, видно другое. Молодые поэты тридцатых годов предвидели и готовили себя к предстоящим испытаниям. Они знали, что им придется защищать Родину, и знали от кого. Никакие пакты о ненападении не изменили их точку зрения. У Павла Когана, автора веселой "Бригантины", есть очень серьезная поэма, написанная до войны "Последняя треть". Там есть и такие слова, адресованные людям пятидесятых годов. Когда их опубликовали, шли уже шестидесятые. Поэтому это обращение звучало особенно трогательно и запомнилось: "Когда-нибудь, в пятидесятых,/ Художники от мук сопреют,/ Пока изобразят их, / Погибших возле речки Шпрее". Никто из нас, школьников, не вникал, где эта речка. Но стихи запомнились. И вот во время студенческой практики, мы, уже двадцатилетние, стоим в центре Берлина с видом на рейхстаг, на мосту. Вдоль набережной проходит берлинская стена. "Что за река?", - спрашиваем у проходящего немца. "Это есть Шпрее", - отвечает он. Так вот какой намек был в поэме тридцать восьмого года, опубликованной в сборнике "Стихи поэтов, погибших в войну". Двадцатилетний Павел Коган предвидел, что предстоит война с фашизмом, и готов был в ней погибнуть. Почти во всех стихах этого сборника есть трагические пророчества. Н. Майоров в довоенном стихотворении "Мы" говорит о судьбе своего поколения, которое "ушло недолюбив, не докурив последней папиросы". "Мы не от старости умрем, от старых ран умрем" - писал С. Гудзенко. Он действительно умер тридцатилетним от ран. Многие, имея бронь, ушли добровольцами и не вернулись.

Возможно, сейчас самое не поэтическое время за последние двести лет. Есть выражение: когда пушки стреляют - музы молчат. Вопреки ему, музы не молчали, когда гремели пушки, танки, самолеты двух мировых войн и нескольких революций ХХ века. А сейчас в мирной тишине - молчат. О чем они молчат?

Список литературы:

Белинский В. Избранные философские сочинения. Т. 2. - М., 1948. - С. 177.
Ильенков Э. Об идолах и идеалах. - М., 1968. - С. 266
Плеханов Г. В. Письма без адреса. Искусство и общественная жизнь. - М.