О роли Э.В. Ильенкова в мировой революции

2017-05-04 Василий Пихорович

Современный «проницательный читатель», увидев такое название, выскажет догадку, что это, скорее всего, постмодернистское стремление «иронически обыграть» серьезную проблему. Но он ошибется. У меня нет ни малейшего намерения иронизировать. Разве что над постмодернистами и их многочисленными последователями.

Я же и в самом деле считаю, что творчество Э.В. Ильенкова уже сыграло очень серьезную роль в мировом революционном процессе, а еще большую роль в этом процессе ему предстоит сыграть. И те, кто этого не замечает, не замечают и самого этого процесса. В лучшем случае, они могут заметить, что процесс раньше был, а сейчас он заглох. Более грамотные скажут об откате (некоторые обязательно добавят слово «временном»). Но дело отнюдь не в этом оптимистическом добавлении, а в понимании того, какую роль играют периоды отката (иначе они называются периодами реакции) в общем революционном процессе.

Еще более грамотные в области марксизма люди вспомнят, что Ленин завещал в эти периоды заниматься теорией, имея, как правило, в виду, что заниматься чем-то более полезным, то есть «практикой», все равно невозможно по причине реакции, так нужно чем-то занять время.

На само деле Ленин отнюдь так не думал. Ленин, будучи материалистом, выбирал всегда в пользу практики, но он был уверен, что бывают периоды, когда «нет ничего практичнее хорошей теории». И это как раз периоды реакции.

Когда революция на подъеме, успешная практика сама подсказывает направление движения, точнее, она его не столько подсказывает, сколько формирует, и тут если даже дело пошло «не туда», ошибку можно исправить только делом. В периоды же реакции, когда дело пошло «совсем не туда», настолько «не туда», что затормозилось вовсе, самым важным оказывается, выяснить причины спада.

Это тем сложнее, что неудача дела производит огромное смятение в головах даже самых активных деятелей, некоторые из которых просто опускают руки, поскольку «все пропало», другие предлагают делать вид, что ничего не произошло, и пытаются имитировать движение масс собственными силами. Другими словами, когда революция на подъеме, тогда и дурак будет революционером, а вот когда она терпит поражение, а еще хуже, когда она сама «сдулась» под тяжестью собственных успехов, почему и расслабилась в отсутствие видимого противника, тогда остаться революционером куда сложнее.

Так вот, Э.В. Ильенков был одним из немногих теоретиков-марксистов, который оказался во всех отношениях революционным теоретиком именно в эпоху реакции. Именно в этом и состоит огромное значение его творчества для мирового революционного процесса. Ильенков, пожалуй, был первым, кто стал трубить тревогу. Трубить тревогу именно тогда, когда остальные (в первую очередь те, которые позже оказались в первых рядах контрреволюции) трубили в фанфары, когда даже враги были в панике на фоне успехов коммунизма. Успешное восстановление после войны, скачкообразное и в то же время непрерывное расширение «лагеря социализма», создание «ракетно-ядерного щита», прорыв в космос, объявление на фоне этих успехов о том, что коммунизм будет построен в ближайшие 20 лет.

А Ильенков считает, что все плохо и чувствует, что будет еще хуже. Собственно, тревожило его «положение с философией», о котором он писал так: «Положение это - чувствую себя не только вправе, но и обязанным сказать - очень плохо, если не трагично. Если мерить, разумеется, не отдельными успехами и недостатками, а той ролью, которую философия обязана играть в коммунистическом преобразовании мира» [3].

Рукопись этого письма в ЦК КПСС датируют второй половиной 60-х годов. Но центральной проблемой советской философии Ильенков считает ту же самую проблему, которую он поднимал в известных «Тезисах о предмете философии» в 1954 году: «полнейший и абсолютнейший разброд в понимании предмета философии как особой науки, в понимании круга ее специальных проблем» [3]. Больше всего тревожит Э.В. Ильенкова, что «подлинная материалистическая диалектика улетучилась и продолжает улетучиваться из политической экономии». И дальше он добавляет: «Вот это уже совсем трагично».

И если в 50-е годы Ильенков, как свидетельствует А.Т. Фролов, считал, что все дело том, что «диалектика была распята на кресте из «четырех черт» второго параграфа четвертой главы «Краткого курса»» [5], то во второй половине 60-х ему становится ясно, что все гораздо хуже:

«Философии в собственном смысле тут вообще нет, а если и есть, то столь поверхностная, что 4 глава «Краткого курса» может показаться верхом мудрости», - замечает Ильенков в письме в ЦК.

В этом же письме Ильенков точно определяет диагноз болезни - так сказать, «позитивизм головного мозга». И до конца жизни он будет вести беспощадную борьбу против этой интеллектуальной заразы.

Обычно думают, что позитивизм опасен для естествознания, а в политике он не играет роли. Ильенков же считал ровно наоборот, что позитивизм представляет главную опасность именно для революции в целом. Естествознание, хочет этого или нет, но вынуждено, хоть и с переменным успехом, но преодолевать позитивистские заблуждения. Хотя бы в той мере, в какой оно включается в практику. А вот в области политики без хорошей философской работы позитивистских заблуждений не преодолеть никак. Они приводят к полному параличу мысли, потере ориентации в пространстве политической и, особенно, теоретической борьбы, неспособности определить, где «свой», а где «чужой», и, как следствие, не просто к поражению, а к добровольной сдаче на милость классового противника.

За советом Ильенков обращается к Ленину, который разглядел смертельную опасность позитивизма для революции еще в 1907 году, и, бросив все дела, засел за изучение всех симптомов болезни и принялся искать средства для ее лечения:

«Ленин ясно понимал, что те «особые философские взгляды», которые с такой настойчивостью и чем дальше, тем активнее старались навязать партии Богданов, Базаров, Луначарский, Суворов и их единомышленники, делают головы доверившихся им людей абсолютно непригодными именно для самого важного, «общебольшевистского дела» - для научного марксистского осмысления уроков потерпевшей поражение революции. Речь шла не о пустяках, не о деталях понимания, не о частных тактических разногласиях - о самых глубоких основах марксистского мышления, о логике анализа действительности».

Осознавал ли сам Ильенков, какую роль его работа играет в мировой революции? В этом нет ни малейшего сомнения. Осознавал, притом с самого начала. Он прекрасно понимал, в какую именно борьбу он вступает, и каков масштаб, каково действительное поле этой борьбы. Уже во время своего первого крупного публичного выступления в защиту марксистской позиции в философии, а именно против претензий «диамата» на роль какой-то отдельной марксистской философии, он апеллирует напрямую к крупнейшим марксистским теоретикам того времени Тодору Павлову и Пальмиро Тольятти, притом находит у них поддержку.

И для Ильенкова апелляция именно к мировому коммунистическому движению была отнюдь не случайностью, а правилом. История с изданием «Диалектики абстрактного и конкретного» в Италии тому подтверждение.

Ильенков полностью отдавал себе отчет не только в том, в какую борьбу он вступил, но и в том, каких результатов ему удалось достичь. Но это отнюдь не вызывало в нем ни зазнайства, ни пренебрежительного отношения к менее успешным коллегам. Ведь мерил он себя именно мировым масштабом. Правда, того же требовал и от других.

В. Бобырев в своей книге «Моя земля. Записки 1985-2014 г.г.» приводит слова, сказанные Э.В. Ильенковым с трибуны какого-то заседания секции Общественных наук АН СССР, на котором речь шла о необходимости развития марксизма:

«Для того чтобы говорить о творческом развитии марксизма, необходимо, чтобы хоть один из пристутствующих находился бы на уровне Маркса. Кто из присутствующих находится на этом уровне, поднимите, пожалуйста, руку. Ах, никто? Извините, у меня мало времени.

И вышел из зала».

Это скорее проблемы последователей Ильенкова, которые, будучи не в состоянии осознать масштаб этой фигуры, пытаются впихнуть ее в какие-то более привычные для них рамки - философский стиляга, шестидесятник, потом российский философ, основатель ильенковской школы. В общем - подогнать Ильенкова под собственный размер. Особо забавно выглядят попытки представить Ильенкова в качестве жертвы тоталитарного режима. Я бы хотел посмотреть, где бы оказался современный молодой философ, если бы он сказал нечто подобное тому, что многократно публично повторял Ильенков адрес секретаря партбюро Института философии АН СССР, заведующего сектором диалектического материализма В.П. Черткова1. Или даже если бы его шефу просто показалось, что он посмотрел на него недостаточно подобострастно. Впрочем, посмотреть мне не удастся, поскольку никакому молодому философу такое сегодня и в голову не придет (демократические порядки все не просто прекрасно понимают, но и чувствуют). Да и, скорее всего, не возьмут на работу человека, относительно кого может возникнуть хотя бы малейшее подозрение в способности что-либо «вякнуть» против начальства.

Те, кто рисует образ талантливого Ильенкова, которому не давала ходу партийная бюрократия, не просто ошибаются, они представляют все ровно наоборот к тому, как было в действительности.

Вот что вспоминает Ж. М. Абдильдин:

«Когда сняли Хрущева, нас с Ильенковым включили в состав комиссии по общественным наукам... По итогам этой работы было заседание, на котором присутствовали заведующие отделами ЦК КПСС, были приглашены выдающиеся ученые того времени - человек 50... Обсуждается вопрос о том, что является самой актуальнейшей задачей для советской философии... нам удалось включить в предложения все то, над чем мы работали эти два месяца, и когда окончательный документ вышел, многое, конечно, сократилось, но основные идеи по диамату остались. Когда все опубликовали, то это уже стало не нашим, а постановлением ЦК КПСС, в котором говорится, что главная задача - это создание логики с большой буквы...» [1] .

Вот так вот выглядело "диссидентство" Ильенкова. Его идеи входили в постановление ЦК КПСС. Уже другой вопрос, что было дальше.

А о том, что было дальше, узнаем из воспоминаний бывшего декана философского факультета МГУ А. Косичева:

«В 1966 году приказом по министерству высшего и среднего образования на факультете была создана кафедра диалектической логики.... Но с реализацией этого приказа произошла осечка. Ряд преподавателей философского факультета, особенно кафедры логики, не согласились с этим решением, они пошли к ректору И. Г. Петровскому и убедили его в нецелесообразности создания такой дисциплины.... Так, постепенно спустили на тормозах создание кафедры диалектической логики» [4. 308].

Вот так приблизительно выглядели «гонения на Ильенкова». На самом деле это были отнюдь не «гонения», это была идейная борьба. И Ильенков прекрасно понимал и характер этой борьбы и ее масштаб. Свою «Ленинскую диалектику» он открывает такими словами:

«За истекшие 70 лет со времени выхода книги В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» идейные битвы не стали ни менее напряженными, ни менее значимыми для судеб людей, объединенных в те же самые борющиеся партии, что и в начале столетия. Меняются имена и названия, совершенствуется, становясь все более изощренной, стратегия и тактика борьбы, но суть ее остается той же. Вопрос по-прежнему стоит так, как поставил его в 1908 году Ленин: либо последовательный (диалектический) материализм - либо беспомощные плутания в теории, плутания, чреватые печальными, а то и трагическими последствиями. Начинаясь в отвлеченных, казалось бы, сферах, эти плутания рано или поздно заканчиваются на грешной земле» [2. 6].

Когда Ильенков говорит о «борющихся партиях», то меньше всего имеет в виду КПСС. Ибо эта партия в этой битве к этому времени была не столько борющейся, сколько поборенной.

Надо полагать, что вслед за Лениным, он вел речь о «партии последовательного (диалектического) материализма», ведущей борьбу против партии «беспомощных плутаний в теории, чреватым печальными, а то и трагическими последствиями».

Так вот, эти тезисы посвящены вовсе не тому, чтобы доказать, что Ильенков велик, что он является мыслителем мирового масштаба (об этом свидетельствует хотя бы такой простейший факт, что основные его работы издавались на 16 языках мира и продолжают издаваться сейчас). Эти тезисы о том, что любому, кто берется писать и говорить от имени философии, следовало бы позаботиться в первую очередь о том, чтобы самому занять свое, хотя бы самое скромное место в мировом революционном процессе. Ибо даже самое скромное место в рядах партии последовательного материализма, которая единственная способна дать «ясное, объективное понимание сложившейся конкретно-исторической ситуации и необходимых тенденций ее эволюции», позволяющее «уверенно ориентироваться в реальных противоречиях развития страны и мира, делать действительно разумные выводы из опыта борьбы классов и находить пути, ведущие вперед, к социализму» [2. 96], является куда более важным, чем самые первые места в многочисленных рейтингах, которыми пытаются обманывать себя и других современные представители партии «беспомощных плутаний в теории, чреватых печальными, а то и трагическими последствиями».

В общем, Ильенков сделал все, от него зависящее, чтобы оказаться революционным теоретиком именно мирового масштаба. Теперь дело за нами.

Литература:

1.​ Ж.М. Абдильдин. Я никогда не скажу плохого про Маркса или Ленина, или про Советскую власть, для меня это будет кощунственно. http://www.runivers.ru/philosophy/logosphere/442082/

2.​ Э.В. Ильенков. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М. 1980.

3.​ Э.В. Ильенков. О положении с философией.[Письмо в ЦК партии]. http://caute.ru/ilyenkov/texts/epis/ckp.html

4.​ А. Косичев. Философия, время, люди. Воспоминания и размышления бывшего декана. М. 2003.

5.​ А.Т. Фролов. Восхождение от абстрактного к конкретному. Коммунист. № 10. 1989. http://caute.ru/ilyenkov/biog/frolov.html

1 См. выписки из протокола отчетно-выборного собрания парторганизации института философии АН СССР от 16 января 1955 года в кн. «Страсти по тезисам. О предмете философии 1954-1955». М. Канон. 2016. с. 122- 138.