Феномен и политические уроки Керенского
2017-03-03 Дмитрий Королев
Об этом человеке в советские времена не было принято много говорить. Про Керенского рядовой гражданин Союза ССР знал, пожалуй, только два факта: то, что тот возглавлял Временное правительство, свергнутое в октябре 1917 г., и что он сбежал из Петрограда в автомобиле американского посла, переодевшись в женское платье. Последнее обстоятельство, по всей видимости, всего лишь байка.
А между тем Александр Федорович Керенский (1881–1970) был фигурой по-своему выдающейся, и история его головокружительного взлета и падения в том бурлящем 17-м году крайне поучительна для сегодняшних политиков. Ведь в начале года, на гребне свергнувшей царизм Февральской революции, Керенский был, без сомнения, самым популярным политиком в России, и его «рейтингам» позавидовал бы любой нынешний политический деятель; однако уже к осени Керенский растерял весь свой политический капитал, утратил доверие народа — и власть его рухнула!
Александр Федорович считался одним из лучших ораторов страны. Имя себе он сделал, работая политическим адвокатом. Начало этому положил получивший широкую огласку процесс 1906 г. в Ревеле (Таллинне) — Керенский защищал крестьян, разграбивших имение барона. Затем была защита группы туркестанских эсеров в 1910 г. и армянских террористов из партии «Дашнакцутюн» в 1912-м.
Вместе со всей прогрессивной общественностью он протестовал против «дела Бейлиса» (в 1911 г. в Киеве черносотенцы обвинили еврея Бейлиса в ритуальном убийстве русского мальчика; в итоге, в 1913 г., суд присяжных под давлением протестов оправдал обвиняемого, что стало весьма серьезным ударом по царизму).
Подлинная слава пришла к Керенскому, когда он в 1912 г. возглавлял общественную комиссию Третьей государственной думы по расследованию Ленского расстрела, всколыхнувшего всю страну и вызвавшего волну манифестаций и стачек. Комиссия доказала, что рабочие приисков поднялись на выступление из-за нищеты и произвола администрации; и по результатам работы комиссии были приняты меры, в частности рабочим повысили зарплату, улучшили условия их труда и быта.
Благодаря приобретенной известности Керенский в 1912 г. избрался в Четвертую государственную думу по списку «Трудовой группы» («трудовиков») от города Вольска Саратовской губернии. В Думе молодой депутат сразу выдвинулся смелыми критическими выступлениями в адрес правительства, бескомпромиссным изобличением царского режима. Как-то он прямо заявил с думской трибуны, что только революция способна спасти Российское государство. Возмущенная царица говорила своему мужу Николаю II, что за такие речи оратор должен быть повешен!
В феврале 1917-го Керенский оказался «своим среди всех». Обладая артистизмом и яркой, немного истерической харизмой, он завораживал массу пламенными речами, чем импонировал революционным солдатам и рабочим. К тому же вел подчеркнуто аскетичный образ жизни, носил по ситуации рабочую куртку или строгий френч.
Следует заметить, что еще со времен его участия в комитете помощи жертвам «Кровавого воскресенья» 9 января 1905 г. Александр Керенский неплохо знал жизнь питерского пролетариата, имел обширные связи и знакомства в рабочей среде.
С другой стороны, он стал авторитетом для либеральной публики и вошел в круг думской верхушки, сговаривавшейся за спиной у завоевавшего улицу народа с эсеро-меньшевистским Петроградским Советом по вопросу о власти. Петросовет 1 (14) марта издал Приказ №1, подчинивший ему войска Петроградского гарнизона, и, таким образом, фактически завладел властью в стране. Но… сам же отказался от этой власти в пользу Временного правительства, куда с портфелем министра юстиции вошел Керенский, — обосновывая это возможностью защиты прав трудового народа!
Справедливости ради отметим действительные заслуги А. Ф. Керенского. Во многом под давлением его — убежденного республиканца — великий князь Михаил Александрович отрекся от престола, что означало падение монархии. В должности министра юстиции Керенский провел амнистию политзаключенных (по его личному указанию из ссылки были освобождены депутаты-большевики Госдумы), легализовал запрещенные партии (после чего в марте сам вступил в ряды эсеров), закрепил свободу слова и печати, отменил смертную казнь за уголовные преступления. Своей активностью он «задавил» председателя правительства князя Г. Е. Львова и в июле 17-го стал самым молодым республиканским главой государства в истории России.
Переплетенье и расхожденье судеб
Александр Керенский родился 22 апреля (4 мая по новому стилю) 1881 г. в Симбирске (Ульяновске). Там же, как мы знаем, родился (в 1870 г. и тоже 22 апреля, но только по новому стилю!) и Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Однако они не просто родились в одном городе — их родители близко дружили. Федор Керенский, вышедший из семьи священника и с отличием окончивший духовную семинарию, в противоположность отцу и двоим старшим братьям, по духовной стезе не пошел, а, получив диплом Казанского университета, стал учителем словесности. Прекрасный педагог, он был директором гимназии, в которой учился юный Володя Ульянов, а начальником Федора Керенского был Илья Николаевич Ульянов.
Керенские и Ульяновы были близки по социальному происхождению: у них в предках значились и разночинцы, и дворяне, и «выбившиеся в люди» крепостные.
После смерти в 1886 г. Ульянова-старшего Федор Михайлович помогал его детям, а годом позже он, проявив принципиальность, выдал выпускнику гимназии Владимиру Ульянову — брату намедни казненного государственного преступника — заслуженную золотую медаль и положительную характеристику для поступления в университет. «Весьма талантливый, постоянно усердный и аккуратный Ульянов во всех классах был первым учеником и при окончании курса награжден золотой медалью, как самый достойнейший по успехам, развитию и поведению», — написал в характеристике директор гимназии. Принципиальность его состояла еще и в том, что он же поставил в аттестат будущего вождя единственную четверку — по логике.
У читателя может возникнуть вопрос: а не были ли будущие руководители страны знакомы с детства? И, может, уже тогда возник их антагонизм? Ответ следует дать отрицательный: нет, они-то наверняка знали-видели друг друга, но в столь юном возрасте разница в 11 лет является непреодолимым барьером для общения.
К тому же у мальчика возникли большие проблемы со здоровьем: в детстве он перенес туберкулез бедренной кости и на целых полгода был прикован к постели. Керенский вообще был слаб здоровьем — незадолго до событий революций 17-го ему даже удалили одну почку, тем не менее он прожил очень долгую жизнь.
Школьное детство Александра прошло на юге, в Ташкенте, — его отец пошел на повышение, его чин по «Табели о рангах», между прочим, соответствовал званию генерал-майора (такой же чин действительного статского советника был и у И. Н. Ульянова), что давало ему право на потомственное дворянство. Как и Ленин, Саша Керенский в гимназии учился прилежно, отличался примерным поведением и тоже был удостоен золотой медали. Кроме того, Александр с большим успехом выступал в любительских спектаклях — говорят, ему особенно удалась роль Хлестакова (sic!).
Керенский получил неплохое высшее образование: обучаясь в Петербургском университете вначале на историка, слушал лекции знаменитого востоковеда Бориса Александровича Тураева, ездил в археологические экспедиции в Псков и Новгород.
Так же, как и Ленин, Керенский, еще будучи гимназистом, стал противником самодержавия, читал запрещенную литературу. Вот только по душе ему пришелся не марксизм, ставящий своей целью диктатуру пролетариата, а народничество.
И революционность Керенского явно отличалась от революционности Ленина. Лидер большевиков был до конца последователен; Керенский же, как это присуще мелкобуржуазным социалистам, колебался: становился ультрарадикалом в моменты революционного подъема (в 1905 г., когда он предлагал руководителю боевой группы эсеров Евно Азефу убить царя, и после 1912-го), однако «залегал на дно», «умиротворялся» в периоды реакции или в угрожающих ему лично обстоятельствах.
Скажем, Александра едва не исключили из университета за пламенные речи на студенческих сходках, и только благодаря высокому положению отца он отделался академическим отпуском со «ссылкой» к родителям в Ташкент (Владимира Ульянова за аналогичную деятельность таки исключили из университета и выслали в деревню Кокушкино). Дома Саша Керенский бравировал среди сверстников, создав себе образ подвергнувшегося репрессиям борца с деспотизмом, но Федор Михайлович убедил отпрыска отложить политическую активность до получения высшего образования, и тот, отстранившись от борьбы, доучился на юриста. В политику он затем вернулся, сотрудничая в очень умеренном либерально-интеллигентском объединении «Союз освобождения», а после поражения революции 1905–1907 гг. счел нужным отойти от наиболее близких ему по взглядам эсеров, предпочтя легальную партию трудовиков.
«Мир во что бы то ни стало» или «война до победного конца»?
По животрепещущему вопросу, стоявшему перед Россией, — по вопросу о войне и мире — Керенский также проявлял колебания. В начале войны он встал на позицию меньшевиков-пацифистов, но вскоре заделался ярым оборонцем, выступая за полную мобилизацию всех сил государства и общества на борьбу с врагом. Быть оборонцем было политически выгодно в первой фазе войны, когда Россию охватил ура-патриотизм, однако на третьем году общественные настроения круто сменились.
Уже на исходе 1916 г. военная цензура отмечала рост ненависти к властям, лично к царю, к богачам, жировавшим в тылу, в письмах солдат с фронта. В начале Февральской революции, на женской демонстрации 23 февраля (8 марта) самыми популярными лозунгами были «Долой войну!» и «Верните нам наших мужей!».
Позиция Керенского состояла в том, что Россия должна продолжить войну, но при этом Антанта обязана пересмотреть цели войны, отказавшись от грабительских требований аннексий и контрибуций. Однако в этом заключалось неразрешимое противоречие: а ради чего ж тогда Антанте было воевать? Или у социалиста Керенского имелись какие-то иллюзии насчет природы той войны? И войдя в состав правительства, он дал принципиальное согласие с выраженным в его программной декларации от 3 (16) марта намерением «довести войну до победного конца».
Тем не менее апрельская нота министра иностранных дел П. Н. Милюкова о продолжении войны до победного конца вызвала не только возмущение и массовые манифестации народа, но и острую реакцию Керенского, вызвала политический кризис, умело использованный напористым министром для «переформатирования» Временного правительства и для его собственного дальнейшего возвышения.
Став военным и морским министром, Александр Керенский выступал за проведение широких наступательных операций с целью принудить Германию к миру. Такая позиция не нашла одобрения даже в рядах его партии — на съезде эсеров его даже не выбрали в ЦК партии! — и это должно было насторожить политика. Но нет, военный министр развернул кипучую деятельность по повышению боеспособности войск и подъему морального духа солдат, заслужив прозвище «главноупрашивающий». Однако июньское наступление завершилось провалом, причем Керенский, отдавая в Тернополе приказ о наступлении, отчетливо понимал, что армия к этому не готова. И эта его военная авантюра привела к новому — июльскому — острейшему кризису.
В феврале 1917-го Россия стала демократической страной, но внезапно завоеванная демократия оказалась несовместима с войной, требующей, напротив, единоначалия и строжайшей дисциплины. Вопрос, по сути, встал ребром: либо мир и демократия, либо военная диктатура, палочная дисциплина на фронте и в тылу.
Причины, по которым Россия продолжала гибельную для нее войну, хорошо известны. Во-первых, на военных поставках усиленно наживался крупный капитал. Собственно, его политические круги уже с конца 1916 г. готовили «дворцовый переворот», заподозрив Николая II в намерении заключить с Германией сепаратный мир, и лишь народные выступления опередили высокопоставленных заговорщиков.
Во-вторых, Россия являлась крупнейшим должником в мире, и финансовая зависимость от Франции и Англии держала ее намертво в «военной упряжке» Антанты. Союзники располагали инструментами давления на Петроград. К этому делу после Февральской революции, учитывая изменение политической ситуации в стране, подключились и социалисты из Второго Интернационала: председатель его Бюро бельгиец Эмиль Вандервельде приехал агитировать за продолжение войны.
Интересная ситуация сложилась после поражения большевиков в событиях 3–5 июля 1917 г. («Июльские дни»). Разгром противника слева укреплял позиции Керенского и его команды и с большой вероятностью привел бы к «окостенению» февральского режима —если б не продолжение войны. Война затягивала Временное правительство в водоворот, не позволив ему стабилизировать ситуацию и вынудив его — чего бы не случилось в мирной обстановке — пойти на союз с другой, правой «крайностью» в лице Лавра Корнилова, ультрареакционного генерала, призванного «навести порядок» в разложившихся войсках. Он сменил в должности верховного главнокомандующего, демократически настроенного А. А. Брусилова, снятого, как это было выражено в формулировке, как «потерявшего волю к управлению».
Корнилов казался Керенскому фигурой абсолютно управляемой, хотя к видному военачальнику министр-председатель и испытывал личную (и взаимную) неприязнь. Керенский вступил с главой «партии войны» в очень рискованную игру, спровоцировав Корнилова — человека решительного, но политически недалекого — к мятежу. В этой истории много темного; скорее всего, оба деятеля, рвавшиеся к личной диктатуре, обманывали и подставляли один другого. Кстати, корниловскому выступлению непосредственно предшествовало взятие немцами 20 августа Риги, т. е. проходило оно на фоне очередных военных неудач, также давших ему толчок.
Вроде как генерал Корнилов намеревался ликвидировать «большевистскую угрозу», хотя особой нужды в этом в августе 1917-го как раз и не было: РСДРП(б) на тот момент была основательно разгромлена и только-только восстанавливала свои силы. Дело шло о разгроме Советов как таковых и установлении военной диктатуры. Говорят, Корнилов обещал повесить Ленина на первом столбе, а Керенского — на втором. Оттого мятеж заставил Керенского пойти теперь на альянс с большевиками, которые своим деятельным участием в борьбе с путчем подняли авторитет в массах и добились завоевания большинства в Советах, восстановив реальное двоевластие.
Корниловщина, как результат политики войны, проводившейся Керенским, и сделала неминуемым падение Временного правительства. Сам Керенский писал в мемуарах, что если бы не было корниловского мятежа, то не было бы и «Октябрьского переворота». Очень усилились левые — и при этом Керенский лишился возможности опереться на правых, так как те чувствовали себя преданными властью. Оттого-то в октябре и не нашлось совсем войск, готовых защищать Временное правительство.
К осени армия окончательно утратила боеспособность. Однако остановиться власть не могла, даже осознавая приближение революции. Новый военный министр А. И. Верховский поставил, наконец, вопрос о выходе из войны, заявив: «Так как революцию отменить нельзя, то надо стараться отменить войну». Но его 22 октября — за три дня до падения Временного правительства — отправили в отставку!
Как бы то ни было, только большевики, придя к власти, решились разрубить гордиев узел, выйдя из тупика и удовлетворив требования масс: они издали Декрет о мире, в одностороннем порядке провозгласив мир без аннексий и контрибуций. Они же аннулировали долги прежних правительств перед заграницей, приведшие страну к бессмысленному кровопролитию, к жуткой разрухе и национальной катастрофе.
«Черный передел»
С вопросом о мире неразрывно был связан другой ключевой вопрос — о земле. Всегда в армию в первую очередь мобилизуют крестьян — хотя бы уже потому, что квалифицированные рабочие нужны в тылу; а в дореволюционной-то России, где на селе проживало 85% населения, рядовой состав армии был почти сплошь из селян.
Люди эти были на долгие три года оторваны от семей и от земли, понимая, как тяжело приходится их женам и детям и как приходят в упадок их хозяйства. И вот пришедшие к власти в феврале революционеры пообещали разрешить земельный вопрос в пользу крестьян, передав им земли помещиков. Как-никак эсеры и близкие к ним партии, вошедшие в правительство, то были крестьянские партии, которые декларировали защиту интересов крестьянства! Правда, их партнерами по коалиции стали кадеты — буржуазно-помещичья партия, интриговавшая внутри правительства.
Пообещало Временное правительство хлеборобам землю… и отложило этот вопрос, не терпевший отлагательства, до созыва Учредительного собрания! Стало быть, предпочло переложить ответственность на преемников. Да, вдобавок и созыв «учредилки» затягивался, усиливая в обществе напряженность. Крестьяне начали «черный передел» — самовольный захват помещичьих земель. И те же «крестьяне в солдатских шинелях» очень переживали по поводу того, что дома кто-то уже делит землю без них. Это усиливало разложение армии, вело к дезертирству, к приходу в родные деревни «человека с ружьем», крайне озлобленного годами окопной жизни.
Все аграрные реформы в России власть проводила, не спрашивая, чего же хотят сами крестьяне. Их мнение никогда никого в верхах не волновало. Сначала в 1861 г. им дали свободу, не дав земли, чем сделали экономическое положение «вольных хлебопашцев» едва ли не худшим, чем во времена крепостного рабства.
П. А. Столыпин стремился расколоть крестьянскую общину, создав в деревне широкий слой «крепких хозяев» (в просторечье — кулаков), которые, охраняя свою собственность, яростно защищали бы и собственность помещичью. Таким способом власть, ужаснувшаяся размахом крестьянского движения в 1905– 1907 гг., пыталась предотвратить новую революцию. Но получилось немного не так, и Столыпинская реформа, отчасти добившись создания «крепкого хозяина», на деле лишь обострила противоречия, приблизила революцию и создала обильный «горючий материал» для грядущей гражданской войны. Если верно, что без корниловского мятежа не было б Октября, то и ожесточенной, кровопролитной войны в деревне в 1918 -- начале 20-х гг. тоже, скорее всего, не было бы без прославляемой ныне реформы Столыпина.
Хорошо это или плохо, но русские крестьяне в массе своей сопротивлялись ликвидации общины. По разным данным, за все время Столыпинской реформы из общины вышло всего от 1/5 до 1/4 крестьянских дворов. Причем до 40% из них -- то были вовсе не «крепкие хозяева», а как раз наоборот -- люди, уже оторвавшиеся от земли, желавшие лишь получить свой надел в частную собственность и продать его.
Столыпинская реформа проводилась путем грубого принуждения, насилия, усугублявшего конфликты, что возникали внутри общин при дележе земель. Масса крестьян озлоблялась и против помещиков, каждый из которых в среднем владел количеством земли, на порядки большим, чем у среднего земледельца, и против выделявшихся на хутора, захватывавших обманом лучшие земли кулаков-мироедов.
Ошибочно распространенное представление, будто «взбунтовавшаяся чернь» («быдло», «бездельники и пьяницы»), естественно, «подстрекаемая большевиками», ринулась громить, грабить и поджигать помещичьи усадьбы после Октября. Нет, грабежи и поджоги начались задолго до Октября и даже задолго до Февраля. Еще перед войной газеты писали про «пожарную эпидемию». А уж в промежуток между Февралем и Октябрем процесс пошел по нарастающей. То, начало чему положил Петр Аркадьевич, до катастрофических масштабов довел Александр Федорович.
Последний удар по реноме Временного правительства нанесла попытка его провести осенью 1917-го -- в обстановке военной разрухи и разрыва экономических связей между городом и деревней -- продразверстку. На это сил и воли уже не было.
Затягивание решения главного вопроса, волнующего общество, -- тем более в революционной ситуации -- гибельно для правительства. Когда же, наконец, все-таки собралось в ту же ночь разогнанное Учредительное собрание, главные вопросы о мире и земле уже были решены. Так кому нужно было тогда это собрание? -- над этим вопросом не задумываются те, кто негодуют по поводу разгона «учредилки».
Крах карьеры, крах жизни
Любая революция поднимает самые разные силы, в т. ч. и силы стихийные, темные, сугубо разрушительные, она поднимает волну преступности и мародерства. Революционер, взявший власть, принявший ответственность за судьбу революции и своего народа, обязан уметь управлять революционным процессом, решительно пресекая сопровождающие его эксцессы, проявляя при необходимости жесткость.
Керенский со товарищи с этим однозначно не справились. На посту министра юстиции он начал с «люстрации» судей: служителей Фемиды увольняли зачастую по одной жалобе «общественности», тех же адвокатов. Свергнув царя, либералы и социалисты разогнали полицию и выпустили по амнистии уголовников, вызвав этим невиданный разгул преступности. Вместо полиции ими была учреждена милиция, набранная из числа «восторженно-революционных» студентов, юношей и девушек с красными бантами на груди (вам это ничего не напоминает?! Только тогда вместо полиции создали милицию, а сейчас -- наоборот). Однако милиционеры попросту боялись совать нос в те кварталы и районы, где свирепствовал бандитизм.
Ростом преступности в первую очередь была недовольна почтенная публика, которая и должна была бы стать социальной опорой либералов в борьбе с левыми. Главной мыслью донельзя запуганного обывателя стало: «Уехать, пока трамваи ходят». Однажды произошел такой забавный, очень показательный эпизод: в театре ставили спектакль, по ходу которого на сцену выходят городовой и пристав. Так зрители при появлении сих старорежимных персонажей встали и зааплодировали!
Более-менее навести элементарный порядок в городах смогли лишь отряды Красной гвардии, куда по разнарядке направлялись рабочие с заводов и фабрик.
Парадокс состоит в том, что чем большие властные, внешне диктаторские полномочия Керенский постепенно сосредоточивал в своих руках, тем меньше было у него реальной власти. Верховный главнокомандующий -- после смещения и ареста Корнилова, -- он фактически ничем уже не командовал, кроме разве что знаменитого «женского батальона смерти» да «роты самокатчиков». На роль «железнобокого» Оливера Кромвеля этот способный актер и блестящий оратор явно не годился.
В самые первые месяцы после Февральской революции газеты славословили Керенского, величая его «гением революции», «другом человечества» и прочими до неприличия льстивыми эпитетами. Кто-то даже в шутку назвал его «Александром IV». Однако ореол развеялся в считанные месяцы. Английский писатель и разведчик Сомерсет Моэм, отлично знавший ситуацию, писал: «…Он [Керенский] произносил речи. Он произносил нескончаемые речи. … Нехватка продовольствия становилась все серьезнее, приближалась зима, топлива не было. Керенский произносил речи».
Не сумев выполнить обещаний, не сумев подкрепить революционную фразу реальными делами, в которых нуждалось общество, Керенский -- как он сам позже признается -- «ушел один, отринутый народом». Да он сам отринул народ от себя!
В 1917 г. -- еще на пике политической популярности -- дала крах и семейная жизнь Александра Федоровича. От него ушла первая жена с двумя сыновьями -- их она воспитывала в эмиграции сама. Сыновья выросли видными инженерами. Олег Керенский (1905–84) -- выдающийся мостостроитель, спроектировавший мост через Босфор и известный мост в Сиднее. А внук Олег Олегович (1930–93) стал балетным критиком, дружил с Рудольфом Нуриевым и сыграл роль деда в фильме «Красные».
В эмиграции А. Ф. Керенский был одинок -- основу ее составляли люди крайне правых взглядов, которым социалист Керенский был чужд. Беглый глава России призывал западные державы к крестовому походу против СССР, а в 1941 г. даже поначалу одобрил нападение Гитлера на оставленную им родину. Однако, узнав про зверства фашистов, взял свои слова обратно. Более того, незадолго до кончины он зондировал возможность вернуться в СССР и был готов публично признать правоту Советской власти (чего от него требовали в советском руководстве), но возвращение его на родину по каким-то причинам не состоялось. Умер Керенский в Нью-Йорке.
У нынешних керенских -- всякого рода псевдореволюционеров-авантюристов -- есть перед ним огромное преимущество: развитые СМИ, способные «промывать мозги» и «раздувать личности». «Если бы тогда было телевидение, никто бы меня не смог победить!» -- утверждал Керенский на закате жизни. Однако, думается, этот немаловажный фактор способен лишь оттянуть, но не отвратить неминуемый крах.